Ещё пять дней пролетели совершенно незаметно. Вчера на борт поднялись шестнадцать казаков с Адрияном и Семёном Романовичем во главе. Оказалось, что разместить их у нас компактно проблема. Немецкие корабелы вообще не предусмотрели кубриков для экипажа, отдельные только каюты офицеров, а матросы вынуждены ныкаться кто где. Но с поставленной задачей боцман справился. За эти дни наши минёры и механики с Иваном Матвеевичем не просто сделали, а ещё и отработали пуски учебными торпедами и уже установили у нас на юте спаренный поворачивающийся минный аппарат. Седьмого нас вдруг вызвал Старк с приказом немедленно доставить нового посланника в Чифу, при этом почему-то лучился такой неземной радостью, что невольно закралась мысль о какой-то скрытой здесь пакости. На борт поднялся нормальный штатский дядечка, отрекомендовался графом, без возражений устроился в каюте Сергея Николаевича, столовался с нами, а в Чифе покинул борт на присланном нам навстречу катере со сменяемым посланником, последний остался в Чифу, им ведь ещё дела передавать. То есть всё прошло без эксцессов и накладок, так и чего так радовался Старк? Может мы уже ищем чёрную кошку, которой в тёмной комнате нет? Вчера перед бункеровкой вышли на внешний рейд и дважды отстрелялись из каждой трубы несчастной учебной торпедой. Больше всего времени заняло не вылавливание её, не заряжание её в трубу аппарата, а набивание ресиверов. Минёрам так понравилось, что они уже ходят вокруг старых аппаратов, чтобы переделать их пороховой пуск на такой же — сжатым воздухом. В минёры решили переквалифицировать мичмана Кляйнгарда Фёдора Карловича, теперь Древков у нас отвечает за всю противоминную артиллерию. Но новые аппараты фон Кнюпфер ему не отдал, он сам ими распоряжается, а так-же кормовым аппаратом, Кляйнгарду выделили ютовые аппараты, а баковый стал вотчиной Миллера. Конечно, всё это условно и в зависимости от стоящей задачи всё может меняться, но флот, как военная организация не терпит неопределённости и всё, даже швабра или кусок палубы должны иметь конкретного ответственного, отвечающего и ведающего. Вчера же до ночи у угольного причала грузили уголёк, надо будет с ним немного повозиться, вчера не успела закончить. За эти дни на расстоянии полечила ещё несколько человек. Оказалось, что сделанная мной Машеньке закладка ещё и отличный маячок, и я могу её чувствовать и даже внедряться на расстоянии как в Клёпу. Хотя, с Клёпой проще, здесь же приходится вести себя очень тихо, чтобы не вызвать у неё лишних вопросов и волнений. Ну, как полечила, не радикально и полностью, как Цесаревича, просто сняла особо угрожающие жизни и здоровью моменты, а дальше в госпитале подлечат и всё пройдёт нормально. А у одного чахотку, хотя поступил с отравлением, съел прокисшего супа и поплохел не на шутку. С отравлением и клизмы с солевым слабительным вполне справятся, а вот чахотка у него оказалась запущенная, вот и возилась.

В общем, корабль к бою и походу готов! Вышли до рассвета, нас даже на бранд-вахте ни о чём не спрашивают, видимо особый статус "Новику" мы заполучили явочным порядком. Почему мы крадёмся в темноте и не на восток, а на юг, да потому, что с восточной стороны подходы круглосуточно пасут японские миноносцы. Вот мы и хотим вдоль Шантунгского полуострова просочиться в сторону Корейского пролива. К слову, там ещё хотим шорох навести, ведь японцы наверняка узнают, что мы ушли, вот пусть и думают, что это наша главная цель. Николай крутит в голове командирские вопросы, всё ли успели, всё ли взяли, ничего не забыли...

Японские миноносцы остались позади, снова шарахаемся от всех дымов на горизонте, Клёпа в дозоре бдит, видимость — обзавидоваться. Здесь уже весна во всей красе, а Питере ещё в апреле может снег выпасть. До чего же хорошо в море. Вроде и начальство только пару раз дёрнуло и отстало. Нас известили, что назначен призовой суд и Император решает, как назвать новые крейсера, в России традиционно право давать названия военным кораблям только у Императора. Часто просто перекочёвывают названия списанных или погибших кораблей, так уже несколько веков в русском флоте есть "Ретвизан" — захваченный когда-то Петром шведский линейный корабль или фрегат. А сколько уже было "Рюриков" и "Баянов". Вот теперь и "Чиоду" с "Акаси" ждёт переименование, а я бы оставила старые, пусть японцы сдохнут от злости, названия довольно благозвучные не "Йокосука" какая-нибудь. Но не нам о сём судить, скажут "Дерижобель", значит так и будет, есть свои прелести в самодержавии. Фон Кнюпфер уже приходил с идеей, как можно использовать два новых аппарата при атаке аналогичной атаке "Микасы", схемы рисовал, зудит ему опробовать. Успокоили его, что когда будем шорох в Корейском проливе наводить, тогда и испытаем в реальных условиях.

Макаров уже едет, к нам, в другой истории вроде бы дольше собирался, но здесь ведь он уже был готов. Видимо собрался заранее и дела к передаче приготовил. Интересно, Колчак успеет с иконой или следом привезёт? Боцмана озадачила, что можно нам на рубке или на носу нарисовать двадцать шесть перечеркнутых японских флажков, а три можно отдельно обвести в кружочек или перечеркнуть Андреевским флагом, которые мы в плен привели. Или как вариант нарисовать двуглавого орла и в венке в лапах поместить цифру через дробь, типа утопленные и взятые. Боцману больше понравился вариант с флажками, говорит, что "так красивше". Подкинули ему идею трафаретов, ходит теперь такой загадочный, а я просто вспомнила звезду с цифрой на рубке подводной лодки и самолёты с рядами звёздочек. Надо, кстати, и пароходы наши посчитать, а то как-то это из поля зрения выпустили, а может ну, их? Озадачим Сергея Николаевича, самодуры мы или где? Кстати, японский офицер, которого мы на истребителе поймали гуляет по городу в форме и с саблей и это в эти времена совершенно нормально, не придумали здесь ещё лагеря для военнопленных, хотя матросов вроде в тюрьме содержат.

Радист притащил телеграмму из набора букв, уверял, что поначалу запрос был на русском, а дальше пошла такая абракадабра, спрашивает, что ему делать. А что тут делать. Ключа к шифру у нас нет, значит выкинуть и голову не забивать. Под настроение вспомнился анекдот:

"Помер старый Абрам в Одессе. Собрались родственники, но надо как-то родственников в Киеве известить, а денег на телеграмму жалко. Думали-думали и послали телеграмму из двух слов АБРАМ ВСЁ

Наутро им принесли телеграмму из Киева с одним словом ОЙ"

Вот уж не ожидала такой реакции, до вечера в разных концах корабля хохот раздавался. Перед ужином под настроение устроили очередные песенные посиделки перед мостиком. С учётом наших пассажиров подарила им вспомнившуюся песню Высоцкого:

Бросьте скуку, как корку арбузную,

Небо ясное, лёгкие сны.

Парень лошадь имел и судьбу свою

Интересную до войны.

А на войне, как на войне!

А до войны, как до войны!

Везде, во всей вселенной,

Он лихо ездил на коне,

В конце войны, в конце весны

Последней, довоенной!

Но туманы уже по росе плелись,

Град прошёл по полям и мечтам,

Для того, чтобы тучи рассеялись,

Парень нужен был именно там!

Там на войне, как на войне!

А до войны, как до войны!

Везде, во всей вселенной,

Он лихо ездил на коне,

В конце войны, в конце весны

Последней, довоенной!

Там на войне, как на войне!

А до войны, как до войны!

Везде, во всей вселенной,

Он лихо ездил на коне,

В конце войны, в конце весны

Последней, довоенной!...

Удивительная песня, текста минимум, а настроения море и мелодия шикарная и такая ёмкая картина нарисована.

Потом, как-то почти автоматически, не задумываясь, спела "Лихо, моё лихо!" Розенбаума:

Лихо, моё лихо!

Што ж ты не голубишь?

Што же ты спиною, не лицом стоишь?

Ой! Милый мий товарищ!

Што ж ты мене губишь?

Што же не спросивши в грудь мою палишь?

За чию то жинку,

Што не стоит дроби,

В дуло засылаешь пулю из свинца...

Ой! Милый мий товарищ!

Што ж ты мене гробишь?

Што же ты дырявишь грудь у молодца?

Ой! Милый мий товарищ!

Што ж ты мене гробишь?

Што же ты дырявишь грудь у молодца?

Мамо! Мое мамо!

Ты не плачь, голуба!

С ног сымают, мамо, мои сапоги!

Ой, милы мий товарищ!

Ай, што ж ты такий глупый?

Я ж ещё и года в них не отходил...

Што же каже батьку,

Колы вин побаче,

Оселок казачий ляжет на ветру?

Ой, што ж ты мий товарищ!

О то ж який горячий,

Як же ты проснешси завтречки с утру?

Ой, што ж ты мий товарищ!

О то ж який горячий,

Як же ты проснешси завтречки с утру?

В даль с горы зеленой

Кровь моя селена,

Ручейком из раны вниз бежит звеня.

И дождичком умытый,

Я лежу убитый,

А в голове копыто моего коня.

И дождичком умытый,

Я лежу убитый,

А в голове копыто моего коня...

Может усатые казачьи лица спровоцировали. На этом фоне навеяло, вспомнилась одна из самых любимых песен у Розенбаума "Кувшин":

Жил старик, колесо крутил,

Целый век он кувшин лепил,

Свой, на ветрах замешивал воздух.

И скрипел, друг, гончарный круг,

Тихо пел рано поутру

Он, старец и мудрец талым звёздам:

"Ты вертись, крутись, моё колесо,

Не нужны мне ни вода, ни песок,

Напоит людей росой мой кувшин,

Мой серебряный кувшин.

Будет лёгким он, как крик птичьих стай,

И прозрачным, словно горный хрусталь.

Тоньше тонкого листа у осин,

Будет лунный мой кувшин".

Годы шли, спину сгорбили,

Круг скрипел, ветры гордые,

Взвив, затихали в пальцах покорно.

И смеясь, а что худого в том,

Люд кричал: "Сумасшедший он!" —

Но в ответ шептал старец вздорный:

"Ты вертись, крутись, моё колесо,

Не нужны мне ни вода, ни песок,

Напоит людей росой мой кувшин,

Мой серебряный кувшин.

Будет лёгким он, как крик птичьих стай,

И прозрачным, словно горный хрусталь.

Тоньше тонкого листа у осин,

Будет лунный мой кувшин".

Зло своё кто осудит сам?

Раз в сто лет чудо сбудется,

И засверкал кувшин круторогий.

Полон был до краёв водой,

Голубой, ледяной росой.

Пей, путник, он стоит у дороги.

И теперь зависть белая,

И теперь люди веруют,

И чудеса в цене потеряли вдруг.

А дожди грустной осенью

С неба ветром доносят нам

Лишь обрывки песенки старой:

"Ты вертись, крутись, моё колесо,

Не нужны мне ни вода, ни песок,

Напоит людей росой мой кувшин,

Мой серебряный кувшин.

Будет лёгким он, как крик птичьих стай,

И прозрачным, словно горный хрусталь.

Тоньше тонкого листа у осин,

Будет лунный мой кувшин".

"Ты вертись, крутись, моё колесо,

Не нужны мне ни вода, ни песок,

Напоит людей росой мой кувшин,

Мой серебряный кувшин.

Будет лёгким он, как крик птичьих стай,

И прозрачным, словно горный хрусталь.

Тоньше самой тонкой струнки души,

Будет лунный мой кувшин".

Сколько я уже спела здесь песен, наверно сосчитать не возьмусь, у Маши целая тетрадка с песнями, но там, хорошо, если половина песен.

А к утру, мы вышли к Мозанпо и Пусану. Не смотря на едва начавшийся рассвет, пароходы и джонки сновали поперёк Корейского пролива между островами Цусима и Кореей в пугающем количестве. Только сейчас с мостика мы видели штук десять. Ну, что ж, господа: "Свинья! Открывай! Медведь пришёл!"* С первого парохода, где были войска, в нас дали ружейный залп и зацепили нашего сигнальщика вскользь в плечо, ну, грубо говоря, вот и повод наши аппараты проверить, спасать мы никого не стали, берег рядом, и пошли дальше. Следующие два парохода после выстрела по курсу послушно легли в дрейф, да и взрыв предыдущего прозвучал убедительно. Экипажи после разъяснения быстро погрузились на шлюпки и мы утопили сначала одного, потом другого. Вовремя вспомнив опыт Сергея Николаевича, отошли от греха на пару кабельтовых, но пароходы затонули без спецэффектов. Три джонки подтащили к шлюпкам, приказав им снять с джонок команды, и утопили и их. Я всегда думала, что джонка это такая маленькая лодка под парусом. Здесь джонки оказались размерами чуть меньше номерного миноносца, а водоизмещением наверно раза в два больше, так, что на некоторых были свои шлюпки, а некоторые тащили шлюпки за кормой. На этих трёх не было, вот и пришлось таскать их. К обеду на дно отправились ещё пять пароходов, одна шхуна и больше десяти джонок. Мы уже начали недоумевать, почему японцы никак не реагируют на нашу наглость. Но вот из-за островов показались сначала два, а потом ещё один корабль, вдоль берега крались четыре миноносца. Клёпа показала нам все корабли ещё до их выхода из-за островов.

— Господа! Прошу любить и жаловать! Мы имеем честь наблюдать пятую эскадру вице-адмирала Катаоки, правда один крейсер из неё мы уже встречали, и он встречи не пережил, я имею в виду "Мацусиму" возле Шанхая. На головном должен быть вымпел адмирала, а позади плетётся бывший китаец, ныне броненосец береговой обороны второго ранга "Чин-Йен". Не вижу повода не опробовать на них наши новые минные аппараты. Боевая тревога! Минёров на мостик! Сигнальщикам, поднять боевой флаг и марш под броню! Всем пройти в боевую рубку! Штурман! Дистанция?!

— Дистанция примерно семьдесят кабельтовых. Какой курс сближения?!

— В лоб идём! Евгений Васильевич! Мы же "Новик"! — В рубку пришли минёры, Кляйнгард явно мялся и его потряхивало. — Значит так, господа минные офицеры, если два головных крейсера так и будут на нас идти колонной, то работать будем одним палубным, потом баковым аппаратами, не перезаряжать сразу, от бакового аппарата перейти к кормовому. Палубный стреляет по переднему, баковый аппарат по заднему. Если они попробуют нас обойти с двух сторон, то пойдём между ними скорее всего если широко разойдутся, в случае если разойдутся по телефону команду дам. Фёдор Карлович! Это будет ваша первая атака, поэтому на пуске по крейсерам только смотрите и учитесь, а вот по броненосцу вы под приглядом мичмана Миллера пуск производите лично! Всё понятно?! По броненосцу отстреляемся двумя торпедами для надёжности, не будем экономить. Мыслю, что к моменту атаки броненосца крейсера нам мешать уже не будут. Артиллерия в это время разберётся с миноносцами. Мы должны здесь оставить чистую акваторию, чтобы наведаться в порт и там порезвиться. Надеюсь, что второй дивизион миноносцев где-нибудь в Мозанпо или придётся его в узкостях ловить. Вопросы есть? Тогда всё! Позовите ко мне Тремлера и Левицкого. С Богом! Господа!

— Расходятся! Николай Оттович!

— Что ж, посмотрим как далеко друг от друга... Какой у нас и у них ход?

— У них, думаю, узлов семнадцать, вон даже искры из труб летят. А у нас четырнадцать, вы же не приказывали ход давать и велели уголь экономить.

— Ну, и славненько, так и идём пока.

Вообще морской бой это во вступительной части штука удивительно неспешная, от момента появления на горизонте дымов, до встречи эскадр иногда может и пара часов пройти. А потом ещё час-полтора эскадры могут маневрировать, выискивая удобный для каждой угол сближения и атаки. В нашем случае бои проходят, можно считать, моментально, как поединок самурая, одно сближение, обмен молниеносными ударами и один убирает меч в ножны, а голова второго катится по дорожке. Хотя, возможно, что это очередной навязанный нам голливудский штамп. Вот и сейчас с нашей скоростью и если бы японцы стояли, то до них нам предстояло бы идти ровно полчаса. Но они сами неслись нам навстречу, так, что уже через десять минут пришло время торпедной атаки. Наши пушки молчали до трёх миль, и лишь тогда заговорил главный калибр. Только атака происходила как-то не понятно, японские крейсера разошлись вроде, а потом так рядом, всего в кабельтове продолжили идти нам навстречу, а в пяти милях правый вообще отвернул почти на девяносто градусов, так, что под нашей атакой остался второй, который шёл не отворачивая. Зеркала исправно отклоняли наш образ и снаряды летели правее и кзади, в миле мы резко увалились вправо в сторону ушедшего и отстрелялись из бакового аппарата вставая на курс преследования. Не задействованное второе зеркало теперь понадобилось, ведь беглец старательно в нас гвоздил из всех орудий. И почему он вдруг отвернул и сейчас шёл к берегу? Может хочет нас вывести под минную атаку, это днём, когда мы просто не дадим к себе приблизиться? Бред какой-то, причём мы даже не прибавляли ход, хоть он и удаляется, но впереди поперёк берег, от которого ему в любом случае в какую-то сторону отворачивать! И что задумал японский адмирал Катаока?! "Ну, бред же!"— буквально корёжило Николая, а крейсер на снижая хода шёл в берег. Тем временем начал доворачивать к нам второй крейсер, судя по адмиральскому вымпелу у первого, поворачивал к нам "Хасидате", но до подхода нашей торпеды остались считанные секунды, рыбку торпеды заслонил корпус японца и взрыв. Крейсеру второго класса, как называют японцы эти бронепалубные крейсера, взрыва нашего модифицированного заряда хватило с головой. А первый, который выходит "Ицукусима", продолжает идти в берег, словно собрался его таранить.