Солнца трех миров

К концу второго месяца на заставе мы чувствовали себя там и вообще на планете как дома. Эпштейн с Ингой осваивали язык рептилоидов и рассказывали нам то, что успели узнать, но пока нам удалось твердо заучить лишь алфавит, цифры да произношение нескольких слов и коротких предложений — в основном команд типа 'смирно' и 'шагом марш'. Витя часами следил за небом через систему внешнего наблюдения, в надежде засечь свои драгоценные НЛО. Однако пока ему с этим не подфартило, а просматривать старые записи система не давала. Все чувствовали себя отлично, один только Эрав с каждым днем глубже и глубже погружался в меланхолию.

Ему не нравилась здешняя цивилизация, суть которой он уловил из наших разговоров: милитаризм рептилоидов слишком живо напоминал большеногому воинственных мата-коху. Ему не нравилась сама планета с ее жарой и безводием. Лестра и ее дочери никогда не ступали в этот мир, говорил он, иначе здесь текли бы реки, а как жить без рек — совершенно непонятно. А еще Эраву все меньше нравились мы. Дикарь или не дикарь — он был очень умен, и постепенно до него дошло, что никакие мы не посланники богов-покровителей, а обычные самозванцы. Знание большеногим русского языка и наша привычка свободно обсуждать при нем любые темы немало помогли просветлению его сознания. Мало-помалу из голоса и поведения Эрава исчезла всякая почтительность, на смену ей пришла немало обрадовавшая нас поначалу обычная приятельская простота, но сам большеногий, хоть нас ни в чем не винил, переживал свое разочарование тяжело.

— Я говорил, надо было учить его язык, — мягко попрекнул нас Эпштейн, когда дело дошло до разбора полетов. — Так мы могли бы сообщать ему лишь то, что следует.

— А что такого страшного произошло? — не понял Витя. — Наоборот, хорошо. Это раньше плохо было, когда нам приходилось ему врать.

— Ты не понимаешь, потому что неверующий, — сказала Инга. — А для Эрава Лестра, боги-покровители и всякие духи — важная часть жизни, если не важнейшая. Его народ уже пережил крушение привычной картины мира, не получив заступничества со стороны высших сил в войне с крысолюдьми и не обнаружив присутствия богов-покровителей на верхней равнине. Но это большеногие себе еще как-то объяснили. И тут появляемся мы, подаем надежду на общение с богами через нас в качестве посредников, а потом надежда оборачивается обманом. Это все равно как если бы первые христиане узнали, что Иисус был просто плотником, уставшим работать по профессии, а апостолы — обычными бездельниками, обнаружившими, что за красивые сказки их повсюду охотно принимают и неплохо кормят. После такого у бывших христиан остался бы лишь Бог Отец; ну вот и у Эрава осталась только Лестра, да только она никогда не заглядывала в мир, в котором он теперь оказался. Почувствуй себя хоть на минуту в его шкуре. Хорошо бы тебе пришлось?

Как поправить положение, мы не придумали. Не кормить же Эрава новым враньем, да и подействует ли оно после старого? Большеногий грустнел на глазах, стал скуп в словах, а потом исчез. Мы хватились его в полдень и тут же вспомнили, что не видели с самого утра.

— Мог он выйти из здания самостоятельно? — спросил Лысый, когда мы обыскали всю заставу.

— Глупый вопрос, Лысенький, — сказала Таня. — Его здесь нет — значит, вышел.

— Он сто раз видел, как мы открываем двери и ворота, — сказал я. — А закрыть их за собой — только захлопнуть.

— Эрав мог пойти лишь к хоулу, — пробормотал Эпштейн. — И, конечно, найдет к нему дорогу.

— Надо его догнать! — сказал Витя.

— Зачем? — спросил я.

— Затем, что вернувшись на Гилею со своим неверием, он там все заветы и договора порушит!

— И что ты хочешь сделать? Убить его? Держать при себе насильно?

Витя замолчал. Слово взяла Даша:

— Не такой Эрав дурак, чтобы из-за своего разочарования в нас разрушить веру остальных большеногих, и особенно крысолюдей, в завет с Лестрой. А найти его надо потому, что он не дойдет до хоула. Он кто угодно, только не пустынник. А тут кругом ящеры.

— И что потом? — спросил я.

— Как — что? — удивилась Даша. — Поможем ему добраться туда, куда он хочет.

— Тогда седлаем квадрики — и вперед, — сказал Лысый.

— Он твои квадрики услышит за семь верст и спрячется, — возразила Машка. — У него уши как у Чебурашки. Лучше пешком.

— Первую часть пути на квадроциклах — потом пешком, — помирил их я.

Вокруг заставы все было истоптано, в том числе Эравом, и нужную цепочку следов мы нашли не сразу. Отпечатки широких босых ступней вели мимо расстрелянной автоколонны в сторону хоула. Шагая, большеногий тяжело опирался на свою острогу — следовательно, запас воды с собой он взял изрядный. Прикинув, сколько мог пройти Эрав за полдня, мы вскочили на квадроциклы, сделали большой крюк по пустыне и вышли ему наперерез. Но почти сразу обнаружили ту же цепочку следов, уходящую дальше.

— Выходит, он ушел ночью, — сказала Инга.

— Ну да, он первым дежурил, я его сменял, — отозвался Витя. — Наверно, ушел сразу после этого.

Проехав еще несколько километров, мы бросили машины, пошли пешком и уже ближе к вечеру наткнулись на стоянку Эрава. Здесь большеногий отдохнул, перекусил и двинулся дальше.

— Вынослив, чертяка, — заметил Лысый. — Решил до темноты идти. А потом, поди, засядет где-нибудь в кустах, хорошенько перед этим запутав следы.

— Тогда надо найти его пока не стемнело, — сказал Эпштейн.

— Глядите-ка! — воскликнул Витя.

Все бросились к нему. У его ног на песке отчетливо виднелся отпечаток — похоже, здесь Эрав свалил с себя рюкзак с флягами и консервами. Это мы уже видели. Но Витя указывал на другой отпечаток — рядом, не такой заметный. От винтовки с подствольным гранатометом.

— Готов поставить что хочешь — у него не одни фляги в рюкзаке, — сказал я.

— Молодец, что скажешь, — буркнул Лысый. — А мне было показалось, что винтовки ему не понравились.

— Может, он просто хотел, чтоб мы так думали, — сказала Даша.

— Пошли дальше? — предложила Машка.

— Пошли...

В километре от стоянки в пустыне валялись четыре дохлых ящера, искромсанных пулями. От пятого остался лишь хвост — мы долго гадали, где остальное, пока не сообразили, что остальное убежало. Без этого хвоста, который оторвало взрывом гранаты.

— Ай да Эравчик! — восхитилась Таня. — Будем продолжать набиваться ему в провожатые — или уж пусть сам до хоула идет?

— И что он на Гилее учинит, когда дойдет? — призадумался Эпштейн. — Сколько он утащил с заставы патронов и гранат? Как хочет их использовать?

— Неважно, — сказала Инга. — Главное, что он знает дорогу сюда. Если решит мстить коху, ничто не помешает ему вооружить винтовками всех большеногих и устроить крысолюдям образцовый геноцид. Во имя восстановления справедливости и возвращения исконных земель большеногих на нижней равнине... Эраву достаточно сказать своим, что время обещанной Лестрой войны уже пришло, а чудо-оружие — ее дар любимому народу.

— Тогда все же надо его догнать, — сказал Витя. — Мы его с собой потащили, мы эту сказку про будущую войну сочинили, наша будет вина.

— Ладно тебе, — сказала Инга. — Идея с войной была конкретно моя.

— Какая разница, — остановил их я. — Всех последствий интеграции миров мы не предотвратим и даже представить не сумеем. Варианты бесконечны, и поголовное истребление крысолюдей большеногими — не самый плохой сценарий. Для действительно плохого достаточно любого сумасшедшего вояки с Земли, попавшего через хоулы на Гилею и сюда. Вы только представьте, как он оснащает оружием рептилоидов великих, непобедимых, бешено плодящихся коху, а потом посылает их армии на завоевание Вселенной через сеть хоулов, — и Эрав перестанет вас волновать. Он, может, и не собирается ничего плохого делать. Одного бойца с винтовкой достаточно для того, чтобы держать под контролем канатную дорогу на верхнюю равнину. А если Эрав догадался две или три винтовки с собой прихватить, то он обеспечит большеногим военный паритет с крысолюдьми и такие гарантии мира, с которыми никакие заветы не сравнятся. Поймите: как бы мы ни напортачили на Гилее — это уже не важно. То есть станет неважно, как только хоулов станет больше. Кто знает, какие планеты с какими они свяжут? Самое лучшее, что мы можем сейчас сделать, — это предельно вдохновиться Бориными идеями, как можно быстрей найти хоул на Землю и убедить там всех, что история закручивается нешуточная.

Окончив свою речь, я помолчал, ожидая возражений, но их не последовало. Все наконец поняли Эпштейна, в недавнем прошлом — кабинетного ученого, который нашел в себе силы целый год идти по джунглям Гилеи и не пожелал останавливаться даже после встречи с нами. Он, да еще, может быть, Инга — только они с самого начала понимали, сколько проблем обрушит интеграция миров на их обитателей. Мы до конца прочувствовали это лишь теперь.

— Возвращаемся к машинам, — сказал Лысый. — Чего тянуть.

В небе зловеще загрохотало — его медленно затягивали тучи. Как только мы дошли до квадроциклов, начался дождь. Пока доехали до заставы, он превратился в ливень.

— Что бы ни задумал Эрав, он сочтет это добрым знаком, — сказал я. — Подумает, будто Лестра послала дождь ему в путь.

— Хоть бы он захотел всего лишь оборонять канатную дорогу, — вздохнула Даша.

Неделю мы отсиживались под крышей — лило без остановки, почти как на Гилее. Потом ливень прекратился так же, как и начался — под вечер. Выбравшись поутру на плоскую крышу заставы, мы увидели преображенную пустыню: повсюду блестели под солнцем большие, малые и совсем крохотные лужи, между ними пробивалась свежая трава, невзрачные прежде кусты зазеленели молодыми листочками и покрылись цветами. Ближе к полудню воздух загудел от насекомых. Не тратя больше времени даром, мы приступили к формированию походной колонны из двух квадроциклов разведки, бронированного штабного внедорожника, грузовика под тентом и заправщика. Все машины армии Перекрещенных мечей изначально были адаптированы к дальним поездкам по пустыне и оборудованы кондиционерами. В кабине грузовика позади было два спальных места, в заправщике — тоже два, а после раскладывания сидений внедорожника в нем могла устроиться на ночлег вся наша компания. Кое-что мы планировали дополнительно усовершенствовать для собственных нужд. Однако для успешного завершения работы еще предстояло перегнать с полигона заправщик.

За ним отправились Таня с Витей и мы с Дашей. Не то чтобы нам требовалось столько народу, а просто за компанию. Приятный легкий ветерок освежал наши лица, мокрый песок весело искрился в солнечных лучах, из-под ног разбегались юркие ящерицы. Какие-то летающие существа, вроде маленьких птеродактилей, гонялись за бабочками, жуками и друг другом. Впереди, высоко над пустыней, в воздухе висел будто бы небольшой воздушный шар. Поодаль мы заметили еще один.

— Что это за штуки? — прищурилась Таня.

— Похожи на метеозонды, — сказал Витя.

— Может, это и есть метеозонды, — предположила Даша. — Тут же многое работает само по себе. Может, наша застава их и выпустила.

В этот момент один из шаров плавно двинулся против ветра, отвоевал потерянную было позицию в небе и опять завис неподвижно. Витя поднял винтовку и глянул в прицел — странный шар дернулся и начал быстро уменьшаться в размерах, при этом еще быстрее приближаясь к нам.

— Стреляй! — взвизгнула Таня, неуклюже пытаясь перебросить висевшую за спиной винтовку.

Витя начал стрелять короткими очередями, к нему присоединился я, но поздно. Шар на лету сдулся, превращаясь в тонкий блин. Несколько пуль в него все же попали, однако не остановили. Жуткая белесая тварь, похожая то ли на ската-хвостокола, то ли на рыбу-пилу, сделав нырок, ударила Витю в грудь, отбросила назад и накрыла своим телом.

Второй шар стал снижаться следом за первым, и я переключился на него, добивая магазин. Даша меня поддержала, и шар взорвался, не успев превратиться в ската. Существо порвало в клочья, рядом со мной воткнулась в песок его костяная пила. Нас с Дашей забрызгало вонючей жижей. Какой-то мелкий ошметок прилип к моей щеке, и я в ужасе обнаружил, что он страшно жжется.

— Снимай с себя комбез, снимай! — заорал я Даше, скидывая свой. Он уже покрывался лениво расползающимися в стороны дырами.

Даша моментом сорвала с себя комбинезон, оставшись нагишом, но невредимая. Первая тварь возилась на Вите, пытаясь высвободить из его тела свою пилу. Наконец ей это удалось, и она стала зарываться в песок. Таня расстреляла ее в упор и опустилась на колени рядом с Витей. С заставы к нам бежали Лысый, Эпштейн, Инга и Машка. Я крикнул Лысому, чтоб сбегал за носилками. Машка помчалась следом — за комбезами для меня и Даши. Она успела вернуться первой — когда Лысый принес носилки, мы уже оделись и помогли уложить на них Витю. Взглянув на его развороченную грудь, я решил, что до лазарета его живым не донести. Тем не менее мы подхватили носилки — я с Лысым спереди, Инга с Машкой сзади — и бросились бегом. Таня бежала сбоку.

— Не умирай, Витечка, только не умирай! — твердила она, заливаясь слезами.

Промчавшись по проходу в минном поле, мы опустили носилки возле ближайших ворот и уже открыли их, когда оставшаяся возле Вити Инга сказала: 'Поздно'.

Лысый уселся на песок, обхватив руками колени. Я остался стоять. Машка отошла в сторону и отвернулась. Подбежали Боря с Дашей, прикрывавшие нас сзади на случай появления новых скатов.

Таня, стоя на коленях рядом с носилками, бессильно тискала в руках винтовку.

— Это несправедливо, — сказала она севшим голосом. — Сперва Валера, теперь ты... Это несправедливо.

Никто не взялся ее утешить, и уж тем более не решился объяснять ей, что порядки нашей Вселенной не имеют ничего общего со справедливостью. Таня медленно встала и не оглядываясь пошла прочь от заставы.

— Я ее верну, — сказала Даша, направляясь следом.

— Погоди, — удержал ее я. — Пусть побудет одна. Лучше давай последим за небом над ней.

Таня приблизилась к проходу. Инга, склонившаяся над Витей, вдруг вздрогнула, вскочила и повернулась. Ее лицо жутко побелело, на шее от напряжения вздулись вены.

— Стой!!!.. — закричала она Тане.

Та не остановилась. Раздался взрыв. Когда мы подбежали, Таня лежала на земле, вся иссеченная осколками. Левую ногу ей оторвало по щиколотку.

— Не заходите на поле! — предупредила Инга, хотя вряд ли такая необходимость была. — Прохода больше нет!

Тысячу раз мы ходили по этому проходу взад-вперед, последний раз пробежали всей толпой только что. И вот теперь в нем подорвалась на мине Таня. Со всеми предосторожностями вытащив ее на безопасное место, мы наложили ей на ногу жгут и сняли с носилок Витю. Точнее — просто скинули, но как ни спешили, еще по дороге в лазарет у Тани случился выкидыш. Инга провела возле нее остаток дня, останавливая кровотечение и вытаскивая осколки. Машка помогала. Мы слонялись по заставе, не находя себе места. Наконец Инга вышла из операционной.

— Все осколки я извлечь не смогла, — сказала она. — Культю зашила, но Таня потеряла много крови. И очень ослабела. Я не знаю, как ее лечить в таких условиях, — я ведь не врач, а здесь еще и весь инструментарий чужой. Делали-то его не для людей.