Орбита для Сталинских соколов

Черт!

Князь очнулся от сковавших его ужаса и жалости.

Загораживая гибнущего товарища, мимо медленно пролетел американский аппарат без седока. Струя пара за ним безразлично рассыпалась в воздухе облачками кристалликов. Князь колебался лишь мгновение. Осторожно перебирая руками, он добрался до шлюза и, оттолкнувшись от него, полетел навстречу чуду заокеанской техники.

Все тут происходило медленно и неуклюже.

Ящик лениво двигался навстречу, и сам князь, растопырив руки, медленно летел к нему, надеясь, что их траектории пересекутся.

Он не рассчитал совсем немного.

Показалось, что ящик специально, приотстал, вежливо пропуская человека вперед. До шейного хруста вывернув голову, князь видел, как чудо американской космической техники уходит за спину, и взвыл от ощущения горькой несправедливости. Так не должно было быть! Не должно!

Резко, словно это могло чем-то помочь, он взмахнул рукой... Это был рывок из болота, в который тонущий вкладывает все, что у него есть, понимая, что беречь что-то на черный день — глупо. Чернее этого дня, дня уже не будет.

Большевистский ящик на теле не давал свободы движения, но его все-таки развернуло и руке удалось зацепиться за край летающего ящика. Даже не зацепиться, а всего лишь прилипнуть двумя пальцами. Секунду он висел на них, не решаясь сдвинуться с места, но смерть дышала в затылок, и, перебирая указательным и средним пальцами, князь подтянулся еще на вершок и мертво вцепился в какую-то щель, потом, пару вздохов спустя, дотянулся и до руля.

Возможности усесться, как это делали американцы, у него не имелось, и он повис на рогах, стараясь прижаться плотнее к седлу.

Слава Богу, управление тут было как на мотоциклете — поворот рукояти и машина прибавила в скорости. Рукоять руля вниз и ящик нырнул к Земле, на себя — к станции. Приноровившись к аппарату, князь Гагарин повернулся туда-сюда. Машина слушалась, и он бросил себя вниз, вдогонку за летящим в бездну товарищем.

Когда они вернулись, битва уже завершилась.

Американские ракеты наплывали на станцию, оставаясь при этом чуть в стороне и выше. Теперь они могли разглядеть их и невооруженным глазом — черные бока, алые носы. Три или четыре ускользнувших от защитников "Святой Руси" аппарата плыли к ним так неспешно, словно и не случилось тут только что стрельбы и крови.

Кто-то из своих, не в силах сдержать распирающую радость удачи вскинул победно руку, тряхнул кулаком и уже через мгновение все оставшиеся в живых беззвучно трясли кулаками вслед проигравшим, неслышно добавляя каждый от себя что-то обидное.

Что касается князя, то он кричал просто "дураки!"

Насколько полной оказалась победа, князь судить не мог, но самое главное — они устранили опасность для станции.

Подавая пример, командир десанта осторожно направился к шлюзу. Все кончилось. Правда, точку в битве поставил не Гагарин, а профессор. Необходимости в этом не было никакой — драка кончилась, победители определились, но чтоб не считать время на перенастройку аппарата потраченным совершенно уж напрасно, Владимир Валентинович отрезал хвост у одной из ракет.

Вторую пожалел.

Князь неодобрительно покачал головой. Это уж точно было лишним.

Дождавшись, пока все свои войдут в шлюз, он, от греха подальше, зацепившись одной рукой за поручень, другой оттолкнул американскую поделку. Словно лодка в тихом пруду, ящик полетел за своими оставшимися в живых хозяевами. Он смотрел, как тот удаляется, и не сразу заметил рядом с собой чужой скафандр.

Орбита Земли. Станция "Святая Русь".

Июнь 1930 года.

... Странное чувство испытывал Том. Никогда до этого момента он не чувствовал себя лягушкой — а тут пришлось. Причем не лягушкой в родном болоте — грозой комаров и мошек, а лягушкой забравшейся в чужой, ухоженный сад и застигнутый на садовой дорожке асфальтовым катком. Беззащитность и острое ощущение неизбежной гибели.

Слава Богу, станцию свою большевики строили второпях, наспех и оттого хватало на ней и углов и выступов. Вот за один из них и зацепился американец и теперь висел там, ожидая которой стороной к нему Судьба повернется.

Когда все кончилось и стало ясно, что все провалилось, когда Воленберг-Пихоцкий собрав оставшихся диверсантов, также неспешно, как и прибыл, отправился обратно, Том понял, что Судьба повернулась к нему затылком. Он остался один.

Даже не просто один, а один на один... С этой станцией, с этими русскими и всей Вселенной. Эта мысль как громом его ударила.

Несколько секунд он пытался заставить себя думать, что делать дальше, но голова отказывалась работать. Ужасный страх опустошил её, не оставив ни одной связанной мысли.

О чем вообще может думать человек вдруг очутившийся посреди океана, когда до ближайшего берега сотни миль и ближайшая земля в десятке километров под тобой. В этом положении — только о чуде.

Шанс, единственный шанс, все-таки имелся. Эти чертовы русские!

Связывать его никому в голову не пришло. Его отбуксировали в какое-то большое помещение, напоминавшее кают-компанию на хорошем корабле, и подвесили в центре. Русские висели вокруг — снизу и сверху и без ненависти, а скорее с любопытством смотрели на пленника. Только взгляд одного казался недобрым.

Князь и впрямь смотрел на находку со злым прищуром. Под этим взглядом американец ёжился, но не терялся. Ощущение, что он гражданин великой страны поддерживало его.

— Вот уже у нас и тараканы завелись, — сказал Гагарин. — Обживаемся, значит...

Профессор ехидничать не стал — видел, что гостю не по себе и вполне добродушно спросил.

— Как вас зовут, юноша?

— Том. Том Порридж.

— Англичанин? — несколько удивился профессор.

— Нет. Американец, — гордо ответил гость.

— Ага.. Конечно... Ничего нам рассказать не хотите?

Американец хотел спросить, что имеет в виду профессор, но князь, почувствовав, что допрос превращается в собеседование, гаркнул.

— Имя? Звание? Задание?

Американец попытался вытянуться, но ничего у него нее получилось.

— Том Порридж. Техник Седьмой бригады морской пехоты САСШ. Задание — отомстить за гибель Нью-Йорка!

Он сказал это и замер. Точнее вытянувшись по стойке "смирно" завертелся по каюте, став похожим на поплавок. Кто-то ухватил его за ногу, останавливая вращение, развернул лицом к экипажу станции.

— Гибель?— озадаченно переспросил у него профессор. — Ну это уже слишком... Стоит ведь Нью-Йорк. Ничего ему не сделалось.

Голос Владимир Валентиновича выдал обиду. Попасть по городу аккуратно на том витке было трудно, но он постарался. И ведь попал! Точно попал! В смысле аккуратно-аккуратно...

Пока профессор переживал обиду, князь сообразил, что спрашивать этого молодчика вообще-то не о чем. Ничего он не знает. Командира бы его взять, может быть тогда... А так....

— Ладно — махнул рукой князь. — Скажите лучше кем его теперь числить прикажите? Пленным?

— Ну, какой он вам пленный... У нас, что война с Америкой? — возразил обиженный профессор и подумал -"Была бы война, они бы двумя небоскребами не отделались бы...".

— Война не война, но боестолкновение имело место.

Владимир Валентинович вздохнул тяжело. Нет на этом свете справедливости. Как ни старайся, все одно кому-то ногу оттопчешь или тебя во враги запишут. Ладно бы Франция возмутилась а то эти... Всем мил не будешь, как ни старайся.

— Ну уж если вы, князь, такой законник, то давайте по писанному. Оружие при нём имелось?

Князь усмехнулся с нескрываемым превосходством. Оружием в космосе пока обладали только русские, не смотря на цвет их политических убеждений.

— Ну, если только ногти, — уничижительно ответил он. Разговор велся на английском и Том, услышав это, покраснел. Захотелось сказать о минах, но благоразумие взяло верх, и он сдержался.

— Ну тогда все очевидно.

Профессор начал загибать пальцы.

— Военной формы нет. Захвачен на поле боя без оружия в руках. Нонкомбатант. Женевская конвенция прямо говорит о его статусе.

— Ну и что? — раздраженно сказал князь, — Что говорит Женевская конвенция о его статусе?

Американский гость удивлённо смотрел на профессора, а тот теперь откровенно потешался. Ситуация и впрямь получалась нелепой. Тут люди жизнями рискуют ради воссоздания Империи, а этот из-за двух домов мстить прилетел. Нелепость! Поди, пойми этих американцев. Ни людей, ни денег не пожалели! Это бы все да большевикам на голову!

— Считайте его туристом. Или корреспондентом газеты...

— Не понял.

— Ставьте нашего американского коллегу на довольствие, научите пользоваться уборной. Нам еще через него с Президентом САСШ разговаривать.

— Это что, заложник? — брезгливо спросил князь.

— Я же сказал — коллега. Бог даст, мы еще в едином строю большевиков колотить станем...

Черное море. Побережье Болгарского царства. Атмосфера.

Июнь 1930 года.

... То, что у захвативших станцию беляков имелись помощники на Земле, никто под сомнение не ставил. Сколь не мало их там болталось, а без еды, кислорода и самое главное связи с сообщниками они существовать не могли. Поэтому едва стали ясны намерения врагов, как ОГПУ послал на поиски опорных баз врагов боевые цеппелин-платформы.

Цеппелин-платформа "Парижская Коммуна" плыла на высоте трех километров, и оттуда все просматривалось как на ладони — солнце, берег, море.

Евгений Иванович Битюг, командир платформы смотрел — смотрел на воду, да и отошел от греха подальше — уж очень хотелось плюнуть вниз, а это никогда хорошо не заканчивалось — такая уж это была верная примета. Только что душе до примет? Хочется, хочется плеваться от такой жизни.

Платформа барражировала в этом районе четвертые сутки, неся круглосуточное дежурство — день и ночь сменялись наблюдатели, день и ночь самые зоркие красноармейцы искали стартовую площадку белых, находившуюся где-то в этих местах.

"Кто бы сказал десять лет назад, где с беляками придется схватиться — не поверил бы" — подумал Евгений Иванович, — "И главное на чем!" Последнее оказалось ещё более удивительным. Огневой мощью платформа, считай, что и не обладала. Из положенной по уставу двадцатки, имелось там только три самолета. Все остальное место занимали гражданские специалисты со своим оборудованием. Правда, гражданским они числились условно — задачи гражданские мозги решали чисто военные, для чего половину взлетной палубы техники заставили аппаратурой да проволокой опутали. Ради всего этого пришлось изуродовать посадочную палубу. Там поставили огромный, нечеловеческой длинны, узкий медный рупор, и заплели все вокруг медной же проволокой.

Выглядело это уродливо, зато перспективы обещало сказочные.

Он продолжал рассматривать это медное приобретение, сделанное дирижаблем, как мимо почти пробежал, традиционно придерживая шляпу, товарищ Кажинский. Рукой краском его ухватить не успел и только крикнул вслед.

— Бернард Бернардович! Что случилось?

— Готовность! — на бегу крикнул изобретатель. Шляпу с его головы сорвало, но он не стал догонять — не до того. Где-то рядом взвыла сирена, расставив все по местам.

Не унижаясь до бега, но с разумной поспешностью, командир цеппелин-платформы добрался до командной рубки. Его встретили донесением:

— Наблюдателями отмечена характерная вспышка в районе Болгарского берега. Объявлена готовность.

— Хорошо. Командование принял.

В застекленной со всех сторон рубке зазуммерил телефон.

— Слушаю.

Знакомый голос.

— Евгений Иванович! Это Кажинский. Мы начинаем. Направо немного поверните, пожалуйста.

Битюг вздохнул. Беда с этими штатскими. "Направо", "немного"...

— Хорошо товарищ Кажинский поверну. Только вы уж лучше дайте трубку летнабу.

Летчик— наблюдатель повел себя как надо — толково доложил что, куда и на сколько нужно развернуть платформу.

Они не успели закончить маневр, как первый помощник крикнул.

— Вон он!

Облака, там, куда он указывал, разорвались, и в прореху впрыгнуло и зависло металлическое яйцо. Вот они — беляки! Не блестящее пасхальное яичко, а сизый кусок металла даже на первый взгляд крепкий и побывавший и в воде и в огне.

На нижней палубе забегали. Загремел из жестяного рупора голос товарища Кажинского раздававшего указания. Через секунду его голос уже лез в рубку из телефонной мембраны.

— Ближе, ближе! Поворачивай! Быстрее!

Но куда там! Не мог солидный многотонный дирижабль тягаться в скорости с чудным яйцом. Верткое как муха, оно рявкнуло двигателем, и ослепительное пламя подняло его наверх.

Чувствуя, что не успевает, командир дирижабля загремел в ответ с морскими переливами:

— Крути машину, изобретатель... Крути, ежа тебе в подмышку!

Внизу что-то затрещало, потом заорали люди. Со скипом развернулся к яйцу медный рупор. Там тоже спешили, не зная, что у белогвардейцев на уме. Каждому стало ясно, что вспорхнет яйцо в любой момент — и нет его, и спасибо нужно будет сказать, если не сожжет их своим пламенем.

Внизу взревел аэропланный мотор, но заглушая его, совсем рядом простучала пулеметная очередь.

Счетверенный пулемет ударил по беглецу. Правильно ударил, с упреждением, только вот не знал никто, что у этого аппарата есть задний ход. Пилот там, едва увидев вспышки, уронил аппарат метров на двадцать, и пока пулеметчик менял прицел, успел свечой уйти в небо.

Шум, словно ножом срезало. Стало слышно, как внизу Бернард Бернардович то ли сердито распекает кого-то, то ли рвет волоса на голове. То, что случилось, его явно не устраивало, а у товарища Битюга на этот счет имелось собственное, отличное от бернардовского мнение.

"Не до нас ему, — со странным облегчением подумал Евгений Иванович. — Пожалел..."

Орбита Земли. "Иосиф Сталин".

Июнь 1930 года.

... Смерть летела рядом.

В этот раз у неё имелись два названия — Великая Пустота и смертельные лучи аппарата профессора Иоффе. Если б все это было по отдельности, то вроде бы не так и страшно, но в этом месте они накладывались друг на друга, что делало перспективы вовсе уж мрачными.

Сегодня вся эта история с беляками, захватившими станцию, должна была закончиться.

Отбивать станцию у белогвардейцев послали три аппарата — "Иосифа Сталина", "Емельяна Пугачева" и "Степана Разина".

На "Пугачёва" установили комплект оборудования профессора Бекаури, в расчете на то, что с близкого расстояния все-таки можно будет перехватить управление станцией и блокировать её. Если это удастся, то останется сделать самое простое — проникнуть внутрь и повязать господ офицеров, а если нет...В этом случае станцию придется штурмовать. Для этого каждый из кораблей вёз по десятку десантников.

Корабли летели в трёх-четырех километрах друг от друга. "Сталин" шел в центре. Левее Федосей видел "Пугачева", а "Разин", шел с другой стороны. Оружия у тех не имелось, хотя оснащены корабли в этот раз были куда лучше.

На каждом имелся радиоаппарат. Связи с Землей он еще не обеспечивал, а вот переговоры между собой экипажи уже вели. В наушниках, сейчас правда, стоял вой — поднимающееся над Земным горизонтом Солнце заливало каналы связи своим светом. Зато от светила для большевиков имелась иная польза — станция смотрелась как на ладони.