— Перед глазами что-то потемнело, господин Гу Менсин, — ответила Ника, бросив быстрый взгляд на серое, измождённое лицо старого артиста. — Я ночью почти не спала. По виноградникам шатались какие-то люди... И вы не знаете, кто так страшно кричал в усадьбе?
— Господин Сфин Бетул наказывал нерадивого раба, — зачерпнув горстью воду из ручья, собеседник выпил и вытер мокрую ладонь о седую шевелюру.
— Я видела синяки у вашего сына, — не смогла удержаться девушка. — Мне так жаль, господин Гу Менсин.
— Хорошо, что Менран ещё слишком мал, — медленно проговорил старший урбы. — Хезину сильнее досталось.
Он, кряхтя, поднялся на ноги, отряхивая мусор с хитона.
— К сожалению, у нас мало еды, госпожа Юлиса. Но всё равно, надо поесть и отдохнуть. Мы тоже почти не спали.
— Тяжело пришлось? — голос путешественницы дрогнул, и она поспешно сфокусировала зрение на кустах за спиной мужчины.
— Очень, — тяжело вздохнул тот. — Ни разу в жизни я так не играл, госпожа Юлиса. Да простит меня лучезарный Нолип...
Посуровев, старший урбы свёл брови к мясистой переносице.
— Если бы у нас было ещё немного денег...
— Сфин Бетул назначил неподъёмный выкуп, — покачала головой Ника, морщась от стыда.
Глаза Гу Менсина вспыхнули дикой, животной ненавистью, губы разошлись в злобном оскале, обнажая крупные жёлтые зубы.
— Пусть этого лагира сожрёт самое страшное и вонючее из чудовищ Тарара! Я проклинаю его род от начал мира до конца времён!
— Да сбудутся ваши слова, господин Гу Менсин, — со всей искренностью пожелала девушка.
Пока они разговаривали, артисты разожгли костёр, а их жёны, достав котёл, готовили болтушку из муки, горсти фасоли и трёх больших луковиц. Полученное варево щедро сдобрили оливковым маслом.
Пирожки Аппия Герма Струдуба и другие вкусности закончились, так что путешественнице пришлось есть данное блюдо, больше всего напоминавшее своим внешним видом обойный клей.
Но не только внешний вид и соответственный вкус кушанья отбивали аппетит Юлисы. Напротив за догоравшим костром, тесно прижавшись к матери, живым упрёком сидел Менран и ел яблоко, осторожно откусывая кусочки правой стороной рта. Похоже, мальчику ещё и зуб выбили.
Как правило, за обедом артисты много разговаривали, смеялись, шутливо переговариваясь друг с другом. Но сейчас вокруг царила гнетущая тишина, нарушаемая редкими короткими замечаниями.
Крина вернулась от фургона с полной миской.
— Так и не ест? — участливо спросила Приния.
— Нет, — покачала головой женщина, вытирая заплаканные глаза. — Кровь вроде больше не течёт. Так жар начался...
Она в отчаянии воздела руки к небу.
— О бессмертные боги, за что вы отнимаете у меня единственного сына, надежду и отраду мою на старости лет?! Царственный Питр, где твои огненные молнии?! Почему они не испепелят Сфина Бетула и его мерзких приятелей?! Как ты мог позволить им так мучить моего мальчика?! Моё сокровище, моё облачко на жарком небе...
После этих слов Ника уже не могла есть и сунула миску сидевшей за спиной Риате. Чувство вины и стыда кипятком жгли душу, заставляя тело мелко дрожать. То ли из мазохистского желания причинить себе ещё больше мучений, то ли, чтобы избавиться от них, она тихо спросила сидевшего неподалёку Превия Стреха:
— Что случилось?
— Сфин Бетул отдал Хезина на потеху гостям, — буркнул поэт, пряча блестевшие от слёз глаза. — Те были пьяные....
— Ужас! — сдавленно охнула девушка, отворачиваясь. — Какой мерзавец! Неужели это ему сойдёт с рук?!
— Сфен Бетул в своём праве, госпожа Юлиса, — медленно чеканя каждое слово, проговорил Корин Палл. — Хозяин имущества волен по своему усмотрению распоряжаться жизнью пойманного за кражей вора.
— Но они же совсем дети! — вскричала собеседница. — Нельзя же так...
— Ну и что? — удивился Превий Стрех. — Воровать нельзя в любом возрасте.
— Пусть так, — подумав, тряхнула головой девушка, подавленная столь убийственной логикой. — Но он же вас обманул! Взял деньги, а сам...
Путешественница замолчала, подбирая нужные слова, с удивлением чувствуя, что охвативший её стыд начинает уступать место раздражению.
— Он же покалечил мальчиков! Как можно прощать такое?!
— А что сделаешь, госпожа Юлиса? — поднял на неё мокрые глаза Гу Менсин. — Кому пожалуешься? Кто будет слушать артистов, бродяг без денег, без дома, без хоры.
Ника удивлённо захлопала глазами, не узнавая своих спутников. Обычно те не давали в обиду членов своей урбы, не стесняясь пускать в ход оружие. А тут над ними издевались, мучили их детей, и никакой внятной реакции, кроме бесполезных проклятий.
Девушке захотелось завопить во всё горло: "Да что с вами такое?! Не смогли защитить, так хотя бы отомстите! Надо прирезать эту сволочь... Или сжечь усадьбу целиком!"
С трудом сдерживая клокочущую ненависть, она всё же выдавила из себя:
— Так и уедем?
— И как можно скорее, — буркнул Гу Менсин, стыдливо пряча взгляд, но тут же, злобно зыркнув на неё, закричал: — Сфин Батул — консул Гедара, у него одних охранников не меньше десятка! Все воины — не нам чета! Надсмотрщиков с полсотни, да ещё рабы...
— Пусть боги лишат его глаз! — внезапно выпалила одна из женщин. — А тело покроется язвами от пяток до макушки!
— Да сожрут крысы его нутро! — поддержали приятельницы. — Пусть пиявки выпьют кровь до последней капли...
— Даже это не искупит наши муки! — вскричал Крайон Герс. — Его надо резать по крошечным кусочкам, вырывать ногти на руках и ногах...
Несколько минут все вокруг кричали, придумывая для Сфина Батула всё более изощрённые муки.
Вдруг Менран громко заплакал, и выбросив недоеденное яблоко, крепко обнял за шею мать. Тут же, опомнившись, все замолчали, стыдливо пряча глаза. А путешественница с горечью поняла, что никто из них не собирается ни устраивать покушения на мерзавца, ни сжигать его усадьбу, ни мстить каким-нибудь другим способом.
Но оказалось, что на счёт последнего она сильно ошиблась.
— Помните, в позапрошлом году мы устраивали представления в Ароере? — внезапно спросил Гу Менсин, оглядев собравшихся. — Я там ещё встретил старинного друга Косуса Аква Онума, бывшего центуриона?
— Это тот, кто купил себе трактир со шлюхами и молодую жену? — уточнил Анний Мар.
— Да, — важно кивнул старший урбы. — Мы тогда с ним крепко выпили, и он по пьянке проболтался, что у них в городе живёт настоящий волшебник, способный насылать смерть!
— Какой-нибудь ярмарочный жонглёр, — презрительно фыркнул Корин Палл. — Вроде тех, которые у нас перед представлениями вытаскивали яйца из ушей!
— Нет! — яростно рявкнул старый актёр. — Это настоящий колдун! Он десять лет учился чародейству у келлуанских магов! Акв рассказывал, что к нему обращаются всякие богачи, даже аристократы за тем, чтобы он убил их врагов, и ещё никто не упрекал его в обмане!
— Это наверное стоит кучу денег? — робко предположил Превий Стрех.
— Акв говорит, что меньше чем с тысячью империалами к нему не ходят, — подтвердил Гу Менсин.
— А как же колдун узнает, кого надо убить? — недоверчиво нахмурился Корин Палл. — Он же живёт в Ароере?
Грустно усмехнувшись, старый артист достал из-за пазухи скомканную тряпочку, и медленно развернув, продемонстрировал несколько волосков, пояснив:
— Это Сфина Бетула. Крина добыла.
— Он мне самой чуть все волосы не выдрал, — криво улыбнулась разбитыми губами женщина.
Собравшиеся возбуждённо загомонили, послышался злорадный смех, а попаданка вновь почувствовала себя одинокой зрительницей в театре абсурда.
— Теперь колдун его обязательно отыщет, — убеждённо заявил Анний Мар, а Превий Стрех, злорадно хихикая, довольно потирал маленькие, плохо вымытые ладошки.
— Осталось только найти где-нибудь тысячу золотых, — криво ухмыляясь, испортил всем настроение Корин Палл.
— Мы обязательно отыщем эти деньги, — с твёрдой уверенностью в голосе заявил Гу Менсин. — Заработаем или украдём. Как распорядятся боги. Но сейчас надо отдохнуть.
— Останемся здесь до утра? — с надеждой спросил Вальтут Торнин.
— Да, — секунду подумав, кивнул старший урбы. — До... представления я кое с кем поговорил в усадьбе Сфина Бетула. Тут неподалёку большая деревня. Завтра попробуем устроить там представление. Плату возьмём едой. После сбора урожая крестьяне не скупятся.
— Что будем показывать? — деловито поинтересовался кто-то. — Опять "Змею и кувшин"?
— Почему нет? — пожал жирными плечами толстяк. — Простаки её хорошо принимают.
Не желая слушать пустые разговоры и опасаясь ляпнуть что-нибудь лишнее, Ника торопливо пошла к своей повозке.
Подумать только! Вместо того, чтобы немедленно начать подготовку с нападению на Сфина Бетула, не важно, где и как, или хотя бы горячих клятв с обещанием вернуться и отомстить за себя и детей, эти чудаки на букву "м" собираются... нанять чародея!!! Прямо Хогвардст какой-то! Не хватает только волшебных палочек и уроков зельеварения!
Пыхтя от возмущения, девушка взялась за облучок, чтобы взобраться на тележку, когда за спиной раздался громкий, полный боли стон, легко перекрывший возбуждённый гомон артистов.
Обернувшись, она увидела, как Крина с другими женщинами устремились к фургону, под которым кричал и бился, отбросив в сторону одеяло, Хезин.
Сгорбившись и втянув голову в плечи, путешественница торопливо влезла на повозку и, протиснувшись внутрь, рухнула на расстеленные шкуры, зажимая ладонями уши. Что бы она не думала о трусости актёров, мальчиков погубила именно её жадность. От ненавистной очевидности этого Юлису скрутила почти физическая боль. Врать себе не имело никакого смысла: получи Сфин Бетул свои четыре тысячи риалов, он отпустил бы маленьких пленников, и не было бы ни позорной ночи артистов, ни мучений их детей. Скрипнув зубами, Ника подумала, что отдала бы всё, лишь бы вернуться на сутки назад. Знай обо всём заранее, разве пожалела бы она золота? Прикусив губу, девушка заплакала почти без слёз. Если Хезин всё же умрёт, именно себя она будет считать главной убийцей! Имея возможность спасти ребёнка, не захотела, пожалев металлических кругляшей с профилем императора.
Ей и раньше приходилось отнимать чужие жизни, но лишь защищая свою.
— Врёшь! — выдохнула путешественница, вспомнив, как матросы напали на мирных гантов, покинувших деревню из-за эпидемии. Именно она рассказала о случайной встрече с аборигенами. Капитан корабля послал в лес разведку, и мореходы превратились в людоловов. Тогда тоже погибли люди, и смерть их тяжким грузом легла на душу девушки. Но это случилось по глупости, от недостатка знаний о местных реалиях. А сейчас же во всём виновата исключительно её жадность!
Услышав громкий стон мальчика, Ника обнаружила, что убрала ладони от ушей, и тотчас вернула их обратно. Разум человека двадцать первого века с трудом смирялся с осознанием того, что подобная открыто происходящая мерзость, включавшая в себя помимо прочего попытку убийства ребёнка, останется безнаказанной. В наличии имеются жертвы, преступники, куча свидетелей. Всё есть! И никому нет никакого дела!
Пусть даже часть вины лежит на ней. Но не она же мучила этих детей и издевалась над их родителями! И если нет никакой возможности наказать мерзавцев по местным идиотским законам, то куда смотрят родственники?! Вместо того, чтобы отомстить: подкараулить и зарезать, сжечь усадьбу, да хотя бы отравить как-нибудь Сфина Бетула и его собутыльников; они мечтают о каком-то колдуне!
— Идиоты! — фыркнула она по-русски. — Дебилы!
Путешественница твёрдо знала, что с удовольствием помогла бы актёрам свершить их личное правосудие. Но вот отдавать деньги какому-то местному экстрасенсу, она не собиралась. Странно, но от осознания этого, боль, терзавшая душу, слегка, совсем чуть-чуть, притупилась, а продолжавший утешать внутренний голос заметил, что артисты не дали бы и медного гроша, чтобы выручить её из неприятностей.
Вновь в который раз ужасно захотелось, чтобы всё вокруг оказалось лишь кошмарным сном. Вот сейчас она откроет глаза, проснётся и снова окажется...
Попаданка зло ощерилась. Возвращаться обратно в инвалидное кресло? Ну уж нет! Громко со вкусом высморкавшись, она призналась себе, что эта жизнь нравится ей больше. Тем более там, в родном мире, она убила себя, а здесь уже второй год как-то умудряется выживать.
Со стоном вытянув ноги, Ника, закрыв глаза, с напряжением стала ожидать новых криков больного, а может уже и умирающего мальчика. Но сквозь дощатую стенку фургона доносились только негромкие голоса артистов. Именно под их бормотание путешественница и заснула...
Хотя лучше бы ей остаться бодрствовать, потому что она вновь оказалась в своём родном городе у заброшенной стройплощадки, где всё ещё громоздились не вывезенные новыми хозяевами бетонные блоки. Из густой, чернильной темноты ночи, перед которой казался бессильным яркий свет уличных фонарей, медленно материализовались знакомые чёрные фигуры, похожие на сгустки ещё более глубокого, инфернального мрака. И весь тот ужас, та боль, которую когда-то перенесла Виктория Седова, вновь обрушились на девушку кипящим потоком.
Чувствуя, как сильные руки легко преодолевают сопротивление её мышц, гибкие, холодные пальцы, похожие то ли на дождевых червей, то ли на щупальца неведомых тварей, жадно елозят по телу, забираясь в самые потаённые уголки, Ника дико закричала, отчаянно вырываясь из мягкой паутины кошмара. Но прежде, чем ей это удалось, в ушах явственно прозвучал злой шёпот: "Мальчики тоже это пережили".
Очнувшись, путешественница обвела невидящими глазами потолок фургона, расставленные вдоль стен корзины и с раздражением отбросила меховое одеяло.
— Звали, госпожа? — с треском распахнув дверцу, озабоченно спросила рабыня.
— Нет, — отмахнулась Ника, прекрасно понимая, что имел ввиду тот мерзкий голос совести. — Принеси попить.
— Сейчас, госпожа, — Риата исчезла.
А её хозяйке опять захотелось плакать от переполнявшего душу стыда. Слёзы уже закипали на глазах, когда появилась невольница с чашкой воды.
Залпом осушив её, девушка взглянула в открытую дверку. Вечерело.
— Артисты ещё спят?
— Кто как, госпожа, — понизила голос рабыня. — Мужчины ещё не проснулись, а женщины уже ужин готовят.
— У них ещё продукты остались? — хмыкнула путешественница, выбираясь наружу.
— Мы тут поляну кандыка нашли, госпожа, — проговорила Риата, и видя непонимающее лицо хозяйки, пояснила. — Это корешки такие. Не то, чтобы очень вкусный, но есть можно.
Расправив платье, Ника старательно отводила взгляд от фургона актёров, но какая-то неведомая сила упрямо заставляла голову поворачиваться в ту сторону.
Лицо Хезина, к счастью, рассмотреть не удалось, но сидевшая у его изголовья мать плакала, отгоняя веточкой надоедливых мух от неподвижного сына.
Трезвый и уже довольно циничный разум девушки прекрасно понимал бесполезность и даже вред подобных переживаний, иссушавших душу и терзавших сердце, но она ничего не могла с собой поделать.
