Страна Арманьяк. Рутьер

— Ух, ты... — я стянул перчатку и провел пальцем по сребристой в крапинку спинке рыбины и спросил у рыбака:

— Вот такой, мне целый баркас на завтра сделаешь?

Якоб побледнел и собрался падать на колени.

— Встань, рыбак. Я не гневаюсь, просто скажи, в чем проблема?

— Случайно оно... — рыбак уже был не рад, что выловил эту злополучную краснорыбицу. — Рано еще для нее, да и идти далеко на норд за ней надо. Сам не знаю, как она в сети затесалась... Вот тресочки и селедочки это мы завсегда, пожалуйста. Можем и переметы на палтуса поставить...

— Ладно. О краснорыбице позже поговорим. Строй в рядок всю свою команду.

Быстренько принял от каждого персонально строжайшую клятву под страхом смерти и разных других ужасных кар, не разглашать великую тайну засола, которую я им собирался открыть. Рыбачки клялись, и крест целовали на том. Ну и руку... куда без этого... Как бы может и выглядит сия мера идиотизмом с моей стороны, но ей есть вполне практическое объяснение. Я просто собираюсь узурпировать производство в этой местности и даже наладить поставки рыбки к Бургундскому Отелю. А в случае успешности проекта желающих перенять секрет найдется множество, а вот только хрен им. Секрет специй они, может быть, и отгадают, а вот способ посола вряд ли. Весь секрет в том, что рыбу укладывают в бочонки не навалом как попало, а особым способом, в результате которого рыба "дышит" в рассоле и не преет. Опять же жабры надо убирать, тоже особой методой — зябрение называется. Я, будучи еще Александром Лемешевым, прочитал на досуге кучу специализированной литературы. Вот люблю я кулинарить и все тут.

Так вот... Есть легенда, в которой значиться, что способ засола, при котором рыба долго хранится, открыл фламандский рыбак Якоб Бейкельцон, где-то примерно в это время. Вот с тех пор качественную сельдь такого посола и зовут в его честь "бейкелем".

ЧТО?!!!

— Быстро, еще раз, как тебя зовут! — гаркнул я на рыбака.

— Якоб, ваша милость... — старшина рыбаков опять принял радикально белый цвет. — Бейкельцоны мы...

Вона как... я, не обращая внимания на перепуганного мужика, отошел в сторонку. Мама дорогая... вот как это называется... рехнуться же можно и охудеть три раза. Как бы и не легенда это, как утверждают некоторые знающие товарищи. Вот он — Якоб Бейкельцон, живой и здоровый. Для потомков он как раз получается этот посол и откроет... А я? Я так и останусь безвестным. Стоп... Селедку пряного посола не он изобретал! Значит, есть небольшие несоответствия и виной этим несоответствиям уже я. Но с другой стороны, совсем не факт, что... А, вообще, какого хрена я нервничаю и, собственно, что я хочу? Известности? Да пошла она кобыле в трещину эта известность. Вернее — такая известность. Изобретатель соленой рыбы! Невместно мне. Значится так, и оставляем эти лавры Якобу...

Вернулся и скомандовал.

— Все к котлам, будете учиться готовить рассол. Да... и пару лопат прихватите.

Через некоторое время в солильне закипела работа. Рассол приготовили, добавили нужные специи и сняли котлы с костров охлаждаться. Пара человек драила песком бочонки, а остальные дружно потрошили рыбу.

Ну вот... Примерно часика через три-четыре, можно будет и приступать к главному действу. А пока есть время я наведаюсь-ка в бухту и осмотрю шебеку. Мэтр Пелегрини уже туда отправился для инспекции судовой артиллерии.

Да и проведать моих будущих крестников мне не помешает. Как мне доложили, фра Георг уже просвещает мавров. По католическому обряду перед самим крещением проходит так называемый катухуменат. Подготовка, на которой рассказывается о догматах веры, объясняется порядок церковной жизни и обязанности христианина. Ну, всякое такое... Честно говоря, я не совсем понимаю, как доминиканец с ними общается, но проконтролировать этот процесс не помешает. Очень уж этот фра Георг мутный.

Вопреки ожиданиям, картинку, которая открылась мне, вполне можно было назвать идиллической. Доминиканец сидел на песке, вокруг него полукругом расположились бывшие пленники. Фра Георг благостным тоном что-то вещал. Один из ломбардцев переводил им на португальский. А главнегр Мвебе уже окончательно растолковывал суть сказанного остальным неграм... В движениях.

Увидев меня, фра Георг легко поднялся с песка и подошел.

— Я смотрю, вы преуспели в деле просвещения, — я склонился для благословления.

— Господь вразумляет, — сухо буркнул монах и благословил меня. — У меня есть вопросы к вам, барон!

— И у меня тоже есть вопросы к вам, фра Георг, — так же сухо ответил я.

— Но... — в глазах монаха блеснул огонек.

— Что но? — я подошел вплотную. — Как вы объясните мне то, что мои сервы на протяжении нескольких лет торговали людьми, в том числе и христианами! Как-то это не вяжется с позицией Матери нашей Святой Католической церкви, которую вы как раз и представляете в моей деревне.

Я решил раз и навсегда поставить все на свои места. Воинствующих фанатиков в баронии мне даром не надо. Я решаю что правильно, а что нет, а дело священника как раз и укреплять веру пейзан в бога... и в меня. И по-другому не будет.

— Я не знал... — тихо сказал монах и потупил голову. — Они скрывали...

— Значит, плохо работаете, фра Георг. Очень плохо. Как же вы исповедь принимали? Мимоходом? И где была ваша проповедь для оступившихся душ?

— Я не работаю! — вскинул голову доминиканец. — Нести веру — не работа, а моя святая обязанность и призвание.

— Тем более! Объяснитесь!

— На людей дурно влиял некий эконом...

— Он уже в цепях и за свои преступления завтра будет повешен, — перебил я его. — Что дальше?

— Я надеялся словом Божьим вразумить чад сих... — запнулся доминиканец. — Они, несмотря на свое занятие, добрые католики.

— То есть, другим словом, вы, монах-доминиканец способствовали преступному промыслу! — надавил я на монаха. — Вы, слуга церкви, потворствовали нечестивой торговле христианами! Как это могло статься? Может вы были с ними в сговоре?

— Я еще раз повторяю, барон! — у священника стала судорожно подергиваться правая сторона лица. — Мне не ведомы были случаи продажи в рабство христианских душ. А язычники и магометане получили то, что заслуживали! А теперь скажите вы мне, барон, почему до сих пор вы не отдали приказ отпустить вот этих людей!

Монах красивым жестом обличающе ткнул пальцем в ломбардцев.

— Да как же я могу их отпустить, святой отец? Когда их сегодня продадут, — я пожал плечами. — Зачем освобождать?

Не перебарщиваю? Вроде нет...

— Да как вы смеете?! — взвился монах. — Это кощунство! О вашем поступке немедленно узнают в Антверпене! У викария в епархии! В Ватикане, в конце концов! Вас отлучат...

— Евреям продадут, — с совершенно спокойным лицом добавил я. — За золотую монету. И мавров тоже. Конечно только после того как вы их окрестите.

— Вы сам дьявол...

Священник от ярости запнулся, потерял дар речи, захрипел и потянулся ко мне скрюченными пальцами, затем неожиданно повалился на песок и застыл в неестественной позе, слабо подергивая конечностями.

Твою же мать! Дошутился... Кто бы мог подумать?

— Иост, скачи в замок и Самуила сюда ко мне! — приказал я пажу и добавил повышая голос. — Галопом! Скажешь: у человека удар случился, он знает, что с собой взять.

А сам склонился и приподнял голову монаху.

— И лейтенант Логан пускай сюда сам поспешит и Бромеля с собой прихватит, — крикнул уже вдогон.

У доминиканца судорогой свело все тело, из страшно исказившегося щербатого рта безвольно потянулась струйка тягучей слюны.

Взял его ледяную руку и нащупал пульс, бившийся с бешеной частотой...

Капец. Сдохнет же так, падла...

— Разойтись, вашу мать! — заорал я собравшимся вокруг нас рыбакам и с треском рванул у доминиканца рясу на груди.

Коричневая ткань была ветхой и легко разодралась.

— Охренеть...

Ударил в лицо омерзительный смрад застарелых ран... Под сутаной у монаха оказались плотно намотанные на тело вериги*, скрепленные большим ржавым замком. Кожа под ними была вся в язвах и в потеках запекшихся крови и гноя.

Сука, фанатик долбанный... Но что делать надо в таких случаях? Кто бы подсказал... Твою же мать...

— Ваша милость, надо перенести его. Здесь песок холодный... — через толпу протолкался Веренвен.

Рыбаки осторожно подняли и перенесли доминиканца выше по берегу и положили на траву.

— Было с ним уже такое? — спросил я у Тиля

— Было... два раза, — фламандец кивнул головой. — Мы ничего не делали... само проходило.

Монах сипло и редко дышал, но в сознание не приходил.

Я от злости ходил кругами и посрубывал эспадой все кусты возле бухты и чуть не наорал на Матильду пытавшуюся меня успокоить.

Не виноват я... Просто хотел сбить с него спесь. Кто мог знать, что у этого фанатика со здоровьем так хреново. Помрет же еще, ищи потом священника в деревню. А без него никак.

Наконец-то послышался торопливый перестук копыт и показались Тук с Бромелем и Иостом. За ними на некотором расстоянии поспешал мой обер-медикус Самуил. Почтенный лекарь не питал никакого почтения к верховой езде и еле удерживался в седле, но тем не менее доехал благополучно.

— Ну и что тут за кипишь... — медикус встал на колени перед телом доминиканца, оттянул ему веко вверх, затем послушал пульс и спросил меня. — И кто это довел почтенного святого отца до такого печального состояния?

— Не до шуток. Говори что с ним?

— Ничего особенного. Удар... — Самуил пожал плечами. — Просто удар... Ну и кажется одновременно приступ падучей... неявный.

— И что? — я от нетерпения повысил голос.

— Ну, вот зачем, капитан, сразу кричать на бедного Самуила... — медик не оглядываясь на меня рылся в своей сумке и выудил из нее флакон из толстого черного камня с притертой пробкой. — Я таки попробую, но ничего не гарантирую... Ну-ка, ну-ка...

Медикус разжал зубы монаха деревянной ложкой и влил ему в горло тягучее остро пахнущее содержимое каменного фиала.

Несколько секунд ничего не происходило, затем доминиканец сильно вздрогнул всем телом и резко открыл глаза. Непонимающе повел зрачками и остановился взглядом на Самуиле — типичном носатом и губастом еврее с вьющимися пейсами и большими карими глазами, в которых была запечатлена все вековая печаль еврейского народа.

— Агрхх-х-х... — фра Георг издал каркающий звук, потянул руки к Самуилу, из его рта повалила пена, после чего доминиканец вздрогнул и забился в конвульсиях, выгибаясь всем телом.

А еще через несколько минут затих и... умер.

— И как это понимать... — Самуил попытался нащупать у него пульс и непонимающе пожал плечами. — И кому я вот это старался? Что он такое страшное увидел, хотел бы я знать?..

— Тебя, идиот... — мне неожиданно захотелось расхохотаться, но стиснув зубы, неимоверным усилием я заставил себя заткнуться.

Парадокс. Трагический, но парадокс. Началось все с упоминания евреев, а закончилось все как раз их присутствием. И надо же было доминиканцу увидеть, после того как он очнулся, физиономию Самуила... Его больным мозгам, скорее всего, причудилось то, что мерзкий барон и его хочет продать иудеям.

Хоть бы теперь среди сервов слушок не пошел о том, что мой лекарь траванул святого человека. А что... вполне может и такая сплетня пойти. Иудеи во все времена были ответственны за все грехи, даже за те которые не совершали... А уж в средние века!

— Отмучался святой отец... — печально произнес Тиль Веренвен и откинул назад капюшон.

— Хороший был. Молился много... — добавил кто-то из рыбаков.

— Больной, наверное, был... — прибавился еще один голос.

— А может просто Господь призвал его к себе... — вступил в разговор другой моряк, — за святость жизни.

— Теперь домик его освободился... — прозвучала следующая мысль.

— А у Брандта сын собрался жениться, а молодым жить-то негде... — сказал старик Адрис Тильгаут, штурман пиратов.

Я поднял голову, обвел взглядом своих рыбаков и сурово спросил:

— У кого тут сын женится?

— У него...

— Вот он...

Из толпы вытолкнули низенького крепыша, испуганно мявшего в руках шапку.

— Падай на колени... — зашипели на него из толпы.

— Проси господина...

— Моли...

Брандт, наконец, решившись, рухнул на колени и пополз на них ко мне.

— На месте! — приказал я и на всякий случай убрал руки за спину и после паузы сказал, как отрезал. — Дом не отдам...

М-да... Был бы поэтом, сказал бы так: мертвое молчание и грустные взоры — вот их красноречивый ответ на мои слова.

— Где будет новый священник жить?

По физиономиям своих душегубов я понял, что им глубоко наплевать, где будет жить их новый духовный отец. Какое-то странное отношение к церкви, которая всем сейчас вроде как рулит... Интересно, но пока неважно. Потом разберусь.

— Но...

Оживившиеся взгляды...

— Но препятствовать свадьбе не буду и участок земли для постройки дома выделю. Построитесь сами. Или скажите что денег у вас нет? Только попробуйте! Вытряхну все до последнего медяка! Ну?

— Ура господину!!! — первым крикнул сообразительный Тиль Веренвен.

И через мгновение хором славили меня и бросали шапки в воздух все душегубцы.

А потом дружно наладились в рядочек, опять конечности мои в очередь лобызать.

Первым очередь занял Веренвен, затем штурман Адрис Тильгаут, ну а третьим, поставили того самого Брандта, как виновника события. Остальные выстроились уже по старшинству и только им самим известным заслугам.

— Опять? — грустно пробормотал я и послал Иоста за латной перчаткой, лежавшей в переметной суме.

Ладно, ужо — пускай целуют. Ну как я могу отказать верным рабам в там пустяке.

— Ну, ты смотри, как все хорошо закончилось... — Самуил закрыл глаза мертвому священнику и что-то бормоча, пошел к своему коню.

М-да... я уже это "м-да" в различных вариантах, в каждой фразе произношу, прицепилось вот... Да... жизнь такая штука... Особенно моя. Но дела делать надо. Как там в прошлой жизни говорили: "помирать собрался, а рожь сей".

— Ко мне, — поманил пальцем Тука и Бромеля стоявших неподалеку. — Ну и кому стоим? Для чего я вас сюда позвал? Кто мавров крестить будет? То-то же... быстро за облачением и что бы через час я здесь ни одного язычника не наблюдал. Время пошло...

Глава 9.

— Kyrie, eleison. Kyrie, eleison.

Christe eleison. Christe, eleison.

Kyrie, eleison. Kyrie, eleison*...

Тук приятным голосом запел литанию всем святым и ее сразу же подхватил своим звероподобным басом обер-капеллан ван Бромель...

— Christe, audi nos. Christe, audi nos.

Christe, exaudi nos. Christe, exaudi nos*...

Всех обращаемых в католическую веру мавров выстроили в рядок на берегу моря. Негры стояли, держа руки по швам, с восхищением и опаской глядя на моих священников выглядевших очень солидными и красивыми в своих облачениях. Слов молитв они не понимали, но старательно подтягивали ей в меру своего разумения.

Рыбаки, пираты и прочий люд топились по краям бухты и, затаив дыхание следили за разворачивающимся действом.