Небесное Притяжение

— Я? — смущенно перепросил Кирилл разглядывая Димку.

О наших бедах, приключениях и превращениях я уже успел поведать. Гнеденок никогда бы не поверил мне, если бы не видел перед собой Димку.

— Не знаю, на восток, в Сибирь-матушку махну, в добровольную ссылку, — он коротко хохотнул. — В лесу жить буду, — Кирилл похлопал по бревенчатому полу, глубоко вздохнул, — и таких красавиц, в щепки превратят. Воздух какой здоровый, а? — Кирилл посмотрел на меня:

— А ты что будешь делать?

Я пожал плечами:

— Не знаю, но лабораторной обезьянкой быть не хочу. С меня достаточно.

— И с меня. — Он постучал по голове, — нет Максим, нас если и зомбировали, то не очень. Я помню, как на ночь заставляли одевать наушники, а оттуда, под легкий музон, женщина читала устав. Нам объяснили, что так легче всего запоминать информацию. Конечно, все быстро засыпали, возможно потом и меняли пластинку, но я ничего не помню. Да, пару раз нам какие-то уколы сделали, от одного я отрубился на пол часа. — Кирилл пощупал голову, наклонил ко мне. — Посмотри, никаких штекеров не видно?

— Да пошел ты...

— Нет, ты посмотри внимательнее, есть ли какие хирургические вмешательства?

— Никаких, — подтвердил Димка, внимательно осмотрев голову Гнеденка.

Кирилл зевнул.

— Я сегодня рано встал, вы как хотите, а я баюшки. — Он растянулся в шалаше, выставив наружу ноги.

— Спи, — я принялся собирать остатки снеди в сумку.

— Димка? — позвал я.

Парня рядом не было. Я вылез из шалаша. Хвалей стоял возле борта и смотрел в темную воду, как тянется к барже черная полоса в которой отражаются крутой берег и треугольные вершины сосен. Димка услышал мои шаги и оглянулся.

— Что будет, если я прыгну в воду?

— Ничего не будет, — я подошел ближе. Димка поднял руку и я замер. — Ты хочешь это сделать?

— Не знаю, — Димка перекинул ногу через борт. — Я не знаю, что мне теперь делать.

— Это самый легкий выход... Димка!

Хвалей прыгнул. Я бросился вперед, и каким-то чудом ухватил за край майки. Майка задралась, начала медленно соскальзывать. Димка что-то кричал и брыкался, я перехватил его за руку и перетянул обратно. Мы упали на бревна. Димка обессилено откатился в сторону.

— Ты прав, — пробормотал он, — это слишком просто.

— Ты что, с ума сошел?!

— Да! — закричал Димка и попробовал вскочить на ноги, я повалил его обратно.

— Отпусти меня! Отпусти меня! — продолжал кричать Димка. — Кто ты такой?! Я хочу домой! Отпусти меня! Я хочу домой! Домой!

Я подмял Хвалея, поймал взгляд широко раскрытых, испуганных синих глаз.

— Разве ты забыл кто я? Такой же как и ты — сирота-одиночка. Обезьяна.

— Да, мы обезьяны. — Димка перестал сопротивляться. — Я забыл, что читал в тетради о том, что и ты был обезьяной, — он улыбнулся, выпростал из-под меня руку, потрогал переносицу.

— Блин, очки упали в воду. — Хвалей щурясь повертел головой.

— У тебя очень плохое зрение?

— Минус четыре. Отпусти, прыгать не буду.

Мы поднялись. Димка щуря глаза рассматривал баржу.

— Блин, как жаль. Теперь рядом с тобой будет полуслепая обезьяна впадающая в маразм, — он рассмеялся.

— Прочитай стихотворение про жирафа, — попросил я переводя разговор на другую тему.

— Про какого жирафа?

— "...далеко, далеко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф", — вспомнил я строчки, которые Хвалей читал вчера Юле.

Димка покачал головой.

— Я такого стихотворения не знаю, а песенку про жирафа спеть могу: " До чего же хочется братцы, на жирафе, на большом покататься...", — тонко запел он.

— Господи, — прошептал я, — у него голос ломается, как у подростка...

Димка перевернулся на спину, пламя костра осветило измученное лицо с грязными разводами на щеках. Он хмурился, под закрытыми веками неспокойно бегали зрачки. Я подкинул хворост, пламя жадно заурчало и взметнулось выше. Димка смешно причмокнул, на губах заиграла улыбка. В углях громко треснул сучок, лицо Димки омрачилось. Я перевел взгляд на мерцающие, рубиновые россыпи углей, метущееся, ненасытное пламя и клубящееся облако дыма. Облако загустело, сформировалось и стала напоминать череп дракона. На короткий миг, на меня взглянули пустые глазницы, в них промелькнула лиловая вспышка. Я инстинктивно закрыл глаза.

Когда открыл...

Непонимающе долго смотрел на тлеющие угли, с трудом соображая где я и почему здесь оказался. Ответа не нашлось.

Рядом спал Димка. Я улыбнулся, перевел взгляд на пустую бутылку: ощущение от легкого звона в голове, что не обпился, а обкурился. Глухо стоная, разминая затекшие члены, я поднялся. Под ноги упала тетрадь. Матерясь, я поднял её, открыл последнюю страницу. В глаза бросилась надпись сделанная крупными, корявыми буквами: " Не оставляй меня и помни, что я всегда тебе верил. Дима".

— Бляха муха, — прошептал я, садясь на место и начиная листать тетрадь. Куда пропал Кирюха? О чем мы с ним говорили?

— Кирилл, — прошептал я оглядываясь по сторонам. В овраге холодный полумрак, на траве дрожат тяжелые капли росы, нет примятых следов, свидетельствующих что кто-то поднялся наверх.

— Кирюха...Куда ты подевался, дракон тебя забодай...?

Холодный, липкий пот страха покрыл тело, неужели зловонное дыхание дракона коснулось и меня? Я бросил взгляд на Димку. Мой клоновый Бог, я ему завидовал: скоро он проснется четырех-шестилетним ребенком, и у него будут другие проблемы и страхи. Его ужас забылся и исчез, а мой начинается. Я закинул голову к серому небу, хриплое дыхание вырвалось из горла. Хотелось кричать, да так громко, чтоб зашатались звезды, сорвались с небосвода и пролились на землю огненным дождем, и стерли память, не только мою, но и всего дебильного человечества. Крикнуть так, чтоб крик пронесся по земле, испугал людей, лишил сна и заставил узнать дракона, который живет, растет внутри каждого из нас и пожирает память. Мы превращаемся в драконов, которым память не нужна. Зачем, раз днем живем единым? Разрушительная философия — считать жизнь ни к чему не обязывающей.

— Люди, — прошептал я. — Люди, — крик так долго рвавшийся наружу, лопнул в сердце, отозвался в груди холодной болью.

— Так, спокойно: ушел Кирилл, ну и пусть себе ушел...Ничего страшного, я просто уснул...

Все, что есть у меня в этом мире, не только у меня — память. Какая ни есть, но своя, родная, наработанная годами и мешками с солью. Как же за неё не цепляться? Для кого-то, мой жизненный опыт покажется ничего не значащим пустячком: искусственное рождение, жизнь расписанная по пятилетним планам, выполнение воинского долга... Для человечества она ничего не значит, но я цепляюсь не за жизнь, за память о ней. Для Димки, каждый новый день воскрешение...

"Счастье не может быть вечным, если его нет". Кто это сказал? — в голове каша и паника. Я упал рядом с Димкой и тихо заплакал....

Стоп — пулеметчики с тачанок не плачут. Я поднял дневник и долго листал, раздумывая кинуть ли на угли, воскресить пламя или сохранить. Во имя чего?! ...Угли вспыхнули желтыми язычками, торопливо затанцевавшими вокруг тетради, вдруг хозяин передумает...

Рассвело. Небо просветлело, вчерашние облака растворились вместе с ночью. Хорошо — нам дождя не надо. Я поворошил прутиком горячий пепел, сверху накинул последние ветки. Из сумки извлек колбасные и хлебные остатки. Взглянул на пистолет и не долго думая закинул его в кусты, от греха. Зашевелился Димка, неосторожно придвинулся к разгоревшемуся костру и открыл глаза. Он резко поднял голову. На миг, глаза испуганно расширились. Я успокаивающе улыбнулся, наклонившись сжал плечо:

— С добрым утром Димка. Мы в турпоходе. Я твой воспитатель. Идем к морю. Помнишь?

Глаза Димки приняли осмысленное выражение. Чуть помедлив, он кивнул и признался:

— Ничего не помню.

— Не важно, — я отпустил плечо, присел на корточки. — Меня зовут Максим. Тебя Дима, так?

— Дима Хвалей. — Его голос изменился — стал тонким и детским. Неужели у голосовых связок есть память?

— Сколько тебе лет, обезьяна?

Димка улыбнулся:

— Недавно исполнилось пять.

— Отлично, — у меня защемило сердце, я отвернулся в сторону: — Хочешь увидеть море?

— Хочу.

— Держи, — протянул бутерброд. — Подкрепляемся и вперед, у нас еще есть шанс...

— А что такое шанс?

— Шанс? Это значит увидеть море...

Г л а в а 7

НЕБЕСНОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ

Машина затормозила перед козырьком остановки. Людей не было видно, остановкой пользовались в определенные часы, а наш автобус не был рейсовым.

— Вот, ребята, приехали. — Шофер открыл двери. Виновато сказал:

— Отсюда не так далеко, а ближе подвезти не могу. Мне еще в город — пионеров забрать и в лагерь отвезти.

— В какой?

— "Юный Гвардеец", это на самом побережье.

— Спасибо, — я крепко пожал водителю руку.

— Не за что, — шофер подмигнул и кивнул на прыгающего на одной ноге Димку.

— Максим! Море! Я вижу море! — кричал в восторге Хвалей.

— Ты приглядывай за ним, там обрыв крутой. Когда пройдете дальше, увидите смотровую площадку, с неё такой вид открывается.

— Спасибо, — я хотел выйти, но водитель остановил.

— Погоди-ка. — Он протянул коробку торта. — "Черное Море" называется, хороший шоколадный торт.

— Нет спасибо.

— Бери-бери, — шофер рассмеялся, — твой братишка на него всю дорогу посматривал. Своим я еще куплю.

— Спасибо! — крикнул Димка услышав наш разговор. Он подбежал и забрал торт.

— Бывайте, — ответил шофер.

Двери закрылись, автобус, обдав нас жиденьким облачком дыма, покатился вверх по дороге, фырча и постепенно набирая скорость.

— До свидания! — кричал Димка махая рукой.

Я подошел к нему и обнял за плечи.

— Максим, смотри море! — воскликнул Димка, разворачиваясь в другую сторону.

За остановкой нашлась лестница, она плавно спустила нас на пешеходную дорожку. Дорожка бежала вдоль крутого обрыва и была отгорожена от него широкими, в метр высотой, бетонными перилами. Отвесные скалы круто срывались вниз, где шумело море, разбиваясь об острые каменные зубья, торчащие над пенными шапками. Зубья походили на пасть дракона, у которого меж клыков кружатся пенные водовороты. "Дракон позавтракавший огнетушителями", — усмехнулся я.

Над грохотом волн, суматошно носились чайки, крича друг на друга, срываясь в волны и взмывая вверх, с мелкой рыбешкой зажатой в клюве. Посмотреть дальше — бушующий пенный прибой сменялся лазурными волнами, над которыми летели белые барашки пены. А еще дальше — сплошное голубое пространство, незаметно сливающееся с горизонтом, имеющим такой же цвет что и волны. Казалось, что море поднялось на дыбы и гигантским валом падает на материк. Апокалипсическая картинка, нарисованная спокойн6ыми и праздничными цветами.

— Максим, вот оно — море! — радостно закричал Димка.

Он бежал вдоль ограждения, по-мальчишески подпрыгивая, размахивая коробкой с тортом и припевал:

— Две обезьяны сбежали из клетки,

Только две дырки оставили в сетке,

Все воспитатели плачут от горя,

Две обезьяны сегодня на воле.

Это был знаменитый гимн обезьян, но у меня в голове вертелась другая песня, услышанная по магнитофону в салоне автобуса. Водитель оказался почитателем Розенбаума: " Снова с неба падают звезды, снова загадать не успею, жить мне вроде бы и не поздно, только просто так не сумею... И каналы тянут руки серые ко мне, и в ладонях их уже не тает белый снег...и в ладонях их уже не тает белый снег"...Не тает...

Дошли до смотровой площадки: каменный козырек, окруженный бетонным барьером далеко выступал, нависая над кипящими внизу пенными волнами, как шикарная лоджия. Напротив стояли две чугунные скамейки. Димка поставил торт на скамейку, подбежал к краю площадки. Заглянул в пропасть и принялся подбирать камешки.

— Две обезьяны камни кидали,

Две обезьяны в небо попали!

Посыпались с неба торты и конфеты,

Кто-то прислал обезьянам приветы! — кричал Димка бросая камни и следя как они скрываются в клокочущем водовороте. Он смеялся, когда чайки с криком бросались на отколовшуюся бетонную крошку.

Я устало опустился на скамейку. Посмотрел на "Черное море", сбылось еще одно Димкино желание — он получил торт. До городка оставалось не так далеко. Кажется нам везет, к вечеру мы до него доберемся и что дальше? Проснется утром Димка (даже мыслей не возникало, что он может не проснуться) и что с ним будет? Что будет с нами? Примет ли нас Оксанина бабушка? Да и поиски не прекратятся, особенно теперь, когда пропал Маркулис и в бегах Гнеденок. Интересно, как он?

— Димка, хочешь попробовать торт?

— Пока нет. Ты посмотри какое море!

Я поднялся и подошел к Димке, обнял за плечи. Облокотившись локтями о бетонные перила, мы рассматривали крутящиеся водовороты и кружащих над ними птиц. На дороге послышался шум машин. Они затормозили у остановки. Я крепче обнял Димку, сердце тревожно заколотилось: "По снегу летящему с неба, глубокому белому снегу, в котором лежит моя грусть, к тебе задыхаясь от бега, на горе свое тороплюсь..."

— Две обезьяны сбежали на волю,

К южному синему морю, — пропел Димка, толкнул меня в бок:

— Максим а мы уже добрались до моря? Здесь наш шанс?

— Близко.

Димка отбежал в сторону, увидев россыпь галечных камней. Схватил жменю и забрался на перила.

— Эй, осторожнее.

— Я, когда вырасту, буду пожарником, а пожарники, как и летчики, высоты не боятся, — важно объявил Димка подбрасывая вверх камешки.

— Становись рядом, знаешь какой отсюда классный вид и совсем не страшно.

— Догадываюсь, — я взял его за руку и осторожно стащил вниз.

— Я никогда не видел моря.

— И я.

Димка заглянул в глаза и серьезно спросил:

— Максим, ты бы хотел вернуться в обезьянник?

— Нет.

— И я не хочу, — Димка рассмеялся и отвернувшись продолжил бросать камни.

На дорожке показались люди. Я увидел даже тех, кого не ожидал увидеть. Они в нерешительности остановились возле скамеек: капитан Оганесян — Алыча Кавказа; старшина Аникин; Сан Саныч, на это раз у него был мундир майора; младший сержант Куликов; Гнеденок и старший сержант Маркулис...

Маркулис улыбаясь, провел рукой по голове, взъерошив светлые волосы, показывая чистый лоб, подмигнул. Гнеденок внимательно рассматривал блестящие носки сапог, к глазам не пробиться — путь преграждал козырек кепки.

— Максим, советую оружие не применять, — заговорил Оганесян, — ни к чему, давай попробуем договориться по мирному.

— Кто это? — спросил Димка.

— Ловцы диких обезьян, — ответил я. — Хорошо, попробуем обойтись без оружия и во время разговора сохраняем дистанцию.

Оганесян оглянулся на Сан Саныча.

— Что я говорил, — пожал плечами доктор, — у него особый случай. — Он покосился на торт.

— Бомба, — пояснил я.

Доктор ухмыльнулся и покачал головой.