— Эх, Шаггор мне в печенку, жаль Хор"Таги нет, вот бы кто спел! — вздохнул Банн.
— Ну, я могу спеть! — вдруг заявила Игерна, которая расслабленно сидела, чуть опершись на мощный торс Эохайда.
Тут же шум чуть примолк, и откуда-то с задних рядов ей протянули гитару, инкрустированную слоновой костью и золотом, ранее, несомненно, принадлежавшую какому-нибудь благородному идальго.
Игерна вдруг улыбнулась, перебирая тонкими огрубевшими пальцами струны, ругнула расстроенный инструмент.
— Давайте, парни, слушайте, это наша песня — про НАШУ судьбу, под которой мы все ходим...
А потом запела на лингва марис.
Когда мне прочтут приговор
Устами судьи короля,
Когда меня страж закует в кандалы,
А главный палач свой наточит топор,
Когда ожиданье пройдет
В часах надоевшего сна,
Когда, наконец, я открою глаза
И время мое истечет.
Пираты невольно умолкли — ибо всякий знал, что у пиратского капитана Игерны Бесстыжей чудесный голос, пока что не охрипший от того, что нужно перекричать бурю или грохот орудий...
Извилист был мой путь,
— подхватили припев пираты.
Извилист был мой путь,
Но как там ни крути,
Нам жизнь не обмануть, не обмануть,
А смерть не обойти..
...Когда я умоюсь в последний раз,
— продолжила Игерна.
И чару вина отхлебну,
Пришедшим за мной в лицо рассмеюсь,
С улыбкой вокруг посмотрю,
И с верою в то, что скоро умру,
Оставлю пустой каземат.
Вдохнув утренний аромат,
Извилист был мой путь,
Извилист был мой путь,
Но как там ни крути,
Нам жизнь не обмануть, не обмануть,
А смерть не обойти...
— ревели десятки глоток.
И жизненный водоворот
Уйдет, не оставив следа,
Когда будет мной пройдена до конца
Дорога на эшафот...
...И время мое истечет.
Тенькнула отброшенная гитара, а крепкая ладошка Игерны рассекла воздух сверху вниз, изобразив последний взмах топора.
— Игерна, ты чего? — лишь спросил Эохайд.
— Так, вспомнилось...
— Кстати, эта песня, между прочим, — переделанный трубадурский гимн. Кто-то переложил старинную рыцарскую балладу, какую пели когда-то трубадуры Сарванны — пока их не сожгли на кострах...
Тут опять заговорили о знаменитом пирате — на этот раз почему-то вспомнили, как два года назад ему достался настоящий эгерийский галеон, причем без боя. Определенно не обошлось без нечистой силы.
— Иг, ты Рагира видела когда-нибудь? — зачем-то спросил Эохайд.
— Не довелось, — хмуро передернула плечами Игерна. — Да и хотения, честно сказать, особого нет...
— Так он ведь твой земляк, говорят, эгериец...
— Не знаю... — Игерна насмешливо сдвинула брови. — Я, знаешь, с земляками как-то не особо встречаюсь. Случается — граблю их: что правда, то правда...
Окружающие корсары заулыбались шутке.
— Игерна, — вновь начал спустя какое-то время Счастливчик. — Скажи, а что ты думаешь делать с этими деньгами? Ну, с добычей...
— Не взятую добычу не делят, — буркнула она.
А потом вдруг добавила:
— Я ведь понимаю тебя... Но подумай, надо ли оно тебе? Ты ведь просто увидел меня не там и не в таком виде, как надо...
— А ты бы забыла своего спасителя? — спросил Эохайд.
— Я бы дала ему то, что он хочет, — нахмурилась она. — И все бы забыла... Но, сам понимаешь, тут другой случай.
— А если все же...
— Не сейчас, — отрезала она. — Скоро нам уже расходиться... Говорю — забудь. И вообще, еще не было в мире так, чтобы капитан женихался с капитаном!
"Но всё ведь когда-то случается в первый раз", — пожал плечами Эохайд про себя.
* * *
Три с половиной года назад. Изумрудное море. Шлюп "Отважный".
— Ну, попрощаемся на всякий случай, Банн...
Вражеский корабль был обнаружен слишком поздно, чтобы избежать стычки, но для подготовки к бою времени было вполне достаточно.
— Все — в трюм! — командовала Игерна. — Отстегни люки орудийных портов, но не раскрывай их. Держи их закрытыми на веревочных петлях, а пушки чтоб глядели прямо в крышки люков, понял? Заряди их картечью, самой мелкой, и побольше, побольше. Но чтоб ни звука, и ни одной живой души чтоб на палубе не было видно, слышишь?!
Боцман понимающе кивнул.
— Ну, Банн, миленький, не подведи, пропадем же за риэль ломанный!
Люди разбежались по местам и скоро занялись своим привычным делом.
Но главное происходило наверху, на мостике.
Капитан фрегата его величества "Акула" Жеарди хмурился, глядя на сверкающую синь океана.
У него было достаточно причин для дурного настроения.
Нет, конечно, старпом дурак, и тут ничего не поделаешь. Но болтать о том, будто на загадочном корабле у штурвала стоит какое-то привидение, — такой ерунды капитан Жеарди, конечно, не мог принимать всерьез!
— Ни одного человека на вантах. Ни одного гранатометчика, капитан... Оружейной прислуги тоже нет, и... Да, пушки откачены чуть не на середину палубы...
Это мог быть корабль, пораженный какой-нибудь повальной болезнью: чумой, рыжей или серой лихорадкой, оспой, — такие случаи нередко бывали в океане. Предоставленная самой себе в открытом море команда либо поголовно вымирала, либо в отчаянии покидала корабль и спасалась на шлюпках, чтобы опять-таки погибнуть в безбрежной водной пустыне от жары, голода и жажды... и от той же эпидемии, от которой они пытались бежать и которую неизбежно захватывали с собой в спасательную шлюпку.
Чертыхнувшись про себя в адрес вахтенного офицера, которому, очевидно, напекло в голову до галлюцинаций, капитан Жеарди еще раз поднес к глазу подзорную трубу, и вдруг нижняя челюсть его безвольно отвисла. Мозг отказывался воспринимать то, что видели его глаза. Он ошалело уставился на юную и стройную женскую фигуру за штурвалом корабля.
Да, да — это была, несомненно, женщина, молодая девушка, и — милосердный боже! — совершенно голая! Ласковый бриз игриво раздувал золотистые волосы, густым потоком ниспадавшие на ее обнаженные плечи. И на голове сияла золотом и алмазами роскошная корона!
По телу Жеарди под насквозь промокшим мундиром пробежал неприятный холодок. Как и всякий здравомыслящий человек, капитан, конечно, верил в привидения и духов. Он верил в кракенов, морских змеев — детей Ахайды. Допускал существование русалок, морских чертей и водяных. Ему своими глазами приходилось видеть таинственные огоньки святого Илу, синеватыми светляками мерцавшие на верхушках мачт, предупреждая моряков о приближении шторма.
Однако, несмотря на все свои страхи и суеверия, капитан Жеарди был морским офицером и помнил устав.
Ему случалось сходиться в боях и с эгерийцами, на палубе коих, случалось, прямо среди боя толпа монахов служила молебен о даровании победы, и с пикаронами, у которых на носу атакующих каноэ и пинасс приплясывали размалеванные колдуны. И всякий раз убеждался, что на море сверхъестественные силы помогают куда меньше, чем добрый клинок и меткость канонира.
— Приказываю дать предупредительный выстрел и подготовить абордажную команду. И пусть матросы прекратят галдеж! — высокомерно добавил он. — Можно подумать... Можно подумать, они ни разу в жизни не слышали про привидения!
Игерна стояла на борту "Отважного", широко расставив ноги и уцепившись обеими руками за рукоятки штурвала. Под напором океанских волн огромное колесо ходило ходуном, и ей приходилось прилагать все силы, чтобы удерживать его в том положении, какое указал ей боцман.
Фрегат арбоннского королевского флота "Акула" теперь находился достаточно близко, чтобы она могла разглядеть зловещую желтую и черную окраску его бортов, делавшую корабль похожим на гигантскую злую осу. Ванты фрегата сверкали белизной. Он выглядел целеустремленным, решительным и ошеломляюще грозным. Все пушечные порты его были раскрыты, демонстрируя ряд мрачных черных отверстий, угрюмых и бездонных, как сама смерть. Синяя вода под бушпритом разбивалась в белоснежную пену, по которой военный корабль двигался медленно, уверенно и властно.
Пиратка разглядела также красные пятнышки, перемещавшиеся по палубе фрегата, и поняла, что это, очевидно, были пурпурные мундиры стрелков.
Щеки капитанши залила пунцовая краска при мысли о том, в каком виде она предстала перед многочисленными мужскими взорами. Впрочем, эта мысль, случайно мелькнув, тут же исчезла, потому что штурвал отнимал все ее внимание.
Грохнул выстрел. Альери едва инстинктивно не присела, чтоб спрятаться, но вовремя вспомнила, что она призрак, а привидениям не страшно человеческое оружие. Потому осталась стоять на ногах, до окостенения в пальцах вцепившись в штурвал, словно тот мог защитить ее ото всех напастей.
Банн знал, что после первого, предупредительного залпа "Акула" выстрелит снова, и на этот раз снаряд будет послан по кораблю. Потом высадится абордажная команда.
Насколько боцман мог судить, команда фрегата была сейчас скорее озадачена, чем встревожена, потому что они не потрудились даже натянуть противоабордажных сетей.
Наконец, раздался второй выстрел, и Игерна почувствовала, как "Отважный" вздрогнул, словно раненое живое существо. Грохнул взрыв, сверкнуло пламя, и туго скатанный кливер с шумом свалился на палубу.
— Держи руль, девочка! — хрипло прокричал ей Банн. — Держи его крепче, миленькая!
Счастье продолжало сопутствовать пиратам. Игерна на секунду отпустила штурвал, и нос фрегата с треском и скрипом ломающегося дерева врезался в борт пиратского корабля.
Абордажная команда "Акулы" повисла на вантах и реях, словно обезьяны, готовые к прыжку. "Отважный", вздрогнув от удара в левую скулу, стал разворачиваться вправо, отходя от фрегата и поворачиваясь к нему всем левым бортом, в то время как грозные орудия "Акулы" уставились прямо в открытое море.
— Огонь! — заревел квартирмейстер.
Пираты мгновенно высыпали из своих укрытий. Одновременно целый дождь разрывных гранат, оставляя за собой изогнутые, плюющиеся искрами дымные хвосты, посыпался на палубу "Акулы". Квадратные крышки пушечных люков "Отважного", вышибленные прочь огненными языками орудийных выстрелов, разлетелись, как легкие лепестки.
Тяжелый штурвал сильно дернулся в руках у Игерны и сшиб ее с ног. Она упала на крышку кормового люка. Целое море черных и серебряных капель вспыхнуло у нее перед глазами, застилая солнечный свет.
Не сразу она приподнялась и села, кашляя и отплевываясь. Оглядела себя и с облегчением поняла, что руки и ноги целы.
Чего нельзя было сказать об арбоннце. Трупы и раненые усеивали всю палубу, паруса были порваны, забрызганы кровью, а потемневшее от стихий дерево мачты и бортов посечено картечью.
— Руль право на борт! — орал на капитаншу Банн со шканцев. — Хамиран подери твою задницу!!
Арбоннцы суетились на палубе, что-то кричал офицерик, несколько матросов пытались удержать парус...
Но было ясно — "Акула" выиграла бой.
"Отважный", потерявший управление в тот момент, когда картечь огненным вихрем пронеслась по его палубе, развернулся носом по ветру и был напрочь лишен возможности маневра. Его защитники лишь растерянно увидели, как страшный корабль-призрак вновь надвинулся на них, с хрустом врезаясь в борт, крючья вцепились в палубу, и хриплый от возбуждения голос прокричал:
— На каждого из вас нацелено по паре аркебуз! Рылом вниз! Бросай оружие!
Спустя пять минут фрегат был в руках корсаров-беглецов, уведших шлюп из Эгерии. А еще через пять минут из крошечной носовой каютки вытащили пленного капитана пиратского шлюпа "Морской бык", сброшенного взрывом бомбы в море, Эомара Эохайда по прозвищу Счастливчик. Который первым делом подошел к кутающейся в долгополый кафтан Банна Игерне и поклонился ей в пояс за спасение, выразив восхищение ее находчивостью. При этом он благоразумно умолчал, что без кафтана она ему понравилась куда больше, чем одетая.
Схолия четвертая.
О ПИРАТАХ В ДАЛЬНИХ ЗЕМЛЯХ
Итак, первая волна переселенцев была без остатка поглощена мрачной сельвой и бурными морями. От них остались лишь руины городов и замков среди зарастающих джунглями полей, скорбные часовни на обширных кладбищах, да еще самые живучие и упорные, кто сумел выжить и пустить корни в новом мире.
Часть из них ушла на Иннис-Тор, в плодородные долины Золотого Ожерелья или в льяносы Альмадено. А оставшиеся-то и начали заселять пустынные острова и островки Изумрудного моря. Вскоре к ним присоединились беглые преступники, солдаты-дезертиры, удравшие с кораблей матросы, бродяги, авантюристы различных мастей. Были тут и потерпевшие кораблекрушение моряки, бежавшие за океан в поисках лучшей доли крестьяне, разорившиеся мелкие дворяне, ремесленники и торговцы, еретики, монахи-расстриги и рабы. Они ловили рыбу и черепах, охотились на китов и базилисков, стреляли одичавших свиней и быков, обрабатывали землю, пытались перемывать отвалы на брошенных рудниках...
Но на это в Толетте и Геоанадакано не обратили внимания. В конце концов, что такое горстка голодранцев?
Разве что первое время охотники за рабами попробовали было ловить этих поселенцев, но после того, как слишком многие корабли не вернулись из подобных рейдов, а главарей "вербовочных компаний" стали находить в своих постелях с перерезанным горлом, желающих не стало.
Тем более что худо-бедно, а золото и серебро широкой рекой текло в сокровищницы Толетта. Оно было очень кстати. Эгерия непрерывно воевала или к войне готовилась, так что огромные заморские доходы позволяли, по крайней мере, ее государям не делать долгов... хотя бы какое-то время.
Гранды и придворные могли быть довольны. Хотя и не удалось пока построить за океаном Новую Эгерию, но королевство деятельно и успешно осваивало богатства новооткрытого континента.
И по-прежнему все послы при всех дворах твердили как попугаи: если и можно спорить насчет северного материка, с его горами, пустынями и холодными лесами, то Изумрудное море и Иннис-Тор всецело принадлежит Эгерии, и только ее корабли имеют право там плавать беспрепятственно. Однако иные державы не могли примириться с тем, что колоссальные богатства оседают в сундуках эгерийских торговцев и обогащают казну короля Эгерии.
"Солнце светит для меня так же, как и для других! И я хотел бы видеть тот пункт в завещании праотца людей, по которому Дальние Земли должны быть отданы моим братьям, королям Эгерии, а я должен быть лишен своей доли", — не без ехидства вопрошал король Арбонна Шарло Веселый в письмах к прочим государям.
Вскоре конунг ютский Канут Стормссен за какой-то год подмял под себя островную вольницу — всех этих кимрасских лордов, пиридианских танов и своих соплеменников — ютских графов (они-то, собственно, и призвали его — себе на голову) — и короновался железной короной Артоса — древнего владыки Хойделла. Этот человек, повелевший вписать оскорбительное прозвище, данное соседями, "Архипират" в свой провозглашаемый герольдами титул, говорил так, макая в эль рыжую бороду:
"Когда я стою на палубе своего снеккара, то не спрашиваю ни Небеса, ни Преисподнюю, куда мне плыть! Почему же я должен спрашивать какого-то там королишку?"
