И они пошли.
Как ни хранись от дождя, а дождевые капли с брызгами обязательно попадут в рукава да за шиворот, тут уж неизбежно. Зато ноги в сапогах — обязаны быть сухими, если ты на охоте. Ноги — должны быть в тепле и сухие, это закон. Поэтому к ногам — особое внимание. Пусть ни у Снега, ни у Лина нет волшебных сапог из нафьих шкур, но и они обуты по высшему охотничьему разряду: Снег в конце лета самолично обдирал шкуры ящерных свиней, вымачивал, выскабливал, высушивал... А потом примерялся три дня, да вычерчивал. И уж потом стачал — себе две пары и Лину одну пару, с небольшим "простором", на вырост. А оставшийся выделанный кусок свернул и спрятал: подрастет нога у Лина, вырастет из прежней обувки — еще на одну пару сапог запасец есть. Поверх сапог — кожаные штаны с напуском — никакой дождь стопу и пятку не достанет, разве если в потоп превратится, в реку... И все равно шагать в дожде неуютно: Снег впереди кряхтит, Лин позади сопит... Зато Гвоздику — любой ливень нипочем: он — первый путь прокладывает, бодрою трусцой, да еще скакать по кустам успевает! Весело Гвоздику на вольном просторе, хотя он и в пещере не скучает: уж гоняла его Мотона, гоняла, за его повадки рыть норы где ни попадя, а он все равно умудряется, то там, то сям... — смерть мышам, а не Гвоздик. В скалах рыть — и его когти бессильны, а в земляных местах — словно всю жизнь для этого отрастали.
Бежит Гвоздик впереди, молча бежит, но видно, что голоден и доволен. Подрос Гвоздик, уж теперь-то — попадись только! — старинная обидчица, та коварная самка шакала, помчалась бы без памяти от ужаса по имени Гвоздик. Но все равно он еще маленький щенок для охи-охи, росту в нем — локоть в холке, хвост торчком, шишка на хвосте растет потихонечку, но не скоро ей еще лопаться, миру малую голову являть... Ни Лин, ни Снег не говорили Гвоздику — где именно они собираются охотиться, куда пойдут дичь выслеживать, но Гвоздик — и это одна из его особенностей — чует мысли своего друга и хозяина и бежит безошибочно туда, к урочищу Горячему. Чешуйки его все больше похожи на обычную шкуру, покрытую короткими волосами, чтобы обнаружить обман зрения, следует только положить руку ему на спину и на голову, почесать живот, — рука тотчас нащупает жесткую чешую... Но никто кроме Лина этого не делает: Мотона побаивается, а Снег... Снег не обижает щенка, но и никогда не проявляет к нему тепла, никогда не приласкает, ни рукой, ни словом. И для самого Гвоздика Лин — близкий вожак, вожак семьи, а Снег — он вожак стаи, он главнее как бы, но — дальше. Если бы пришлось выбирать, Гвоздик ни единого мига не колеблясь выбрал бы Лина, близкого вожака семьи, но, к счастью, такого выбора перед ним никто не ставит.
Южная природа оказалась милосердна к Лину в его первое холодное время года: тепло из земли, вод и трав уходило медленно, по утрам возвращаясь вместе с лучами короткого низкого солнышка, чтобы вечером опять испариться, взамен оставляя на палой листве белые сухие лужицы — иней... Лин наскабливает его на ладонь, чтобы поближе рассмотреть, а иней мгновенно превращается в воду... Эх... воды и без этого в достатке кругом, куда ни ступи... Три дня, четвертый, как дождями смыло все занимательное: иней, тепло, запахи, следы... остались только хляби земные и небесные... Может быть, вся дичь давно уже утонула, и они совершенно зря выбрались на охоту... Зато рыбам, небось, хорошо...
— Опять всякую чушь думаешь, вместо того чтобы следы и местность щупать!
— Я? Нет, я смотрю...
— Не ври, паршивец мелкий! Что же тогда Гвоздик скулит, башкой вертит? Он, не в пример тебе, не умеет мыслить об отвлеченных материях и сразу же сбился с направления, поскольку идет вслед твоим думам. Молод ты еще — мне врать. Выпороть бы тебя, да — не свойственно мне. Пошел, пошел...
Лину и обидно, что Гвоздик, пусть и невольно, выдал его перед Снегом, но и смешно с другой стороны: как легко, оказывается, проникнуть в чужую тайну, если умеешь наблюдать. Вот, как Снег умеет... Может быть, Зиэль и сильнее в бою, но сердцу гораздо теплее рядом со Снегом, который оказался вовсе не холодным... просто суровым...
Свистнула тетива, и Гвоздик ринулся, разбрызгивая жидкую грязь, прямо в болото. Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп сильными лапами — уже на дорогу выбрался с уткой в зубах!
— Молодец. Сюда ее. Сюда, я сказал! — Снег приторачивает утку к поясу, но — первая за день добыча — потрох от нее отдает ликующему Гвоздику. Пасть у Гвоздика велика, язык и глотка проворны, поэтому ликование не успевает прожить и нескольких мгновений...
— Да, таких бы уточек — да десяточек... — Не успел Снег высказать осторожное охотничье пожелание — фыр-р-р стая уток из кустов, а одна опять на землю упала, на нож насаженная...
— Молодец, что подбил. Но если бы ты промахнулся, Лин... Ты не промахнулся, и я тебя не ругаю... Однако учти: промах — и нож навсегда бы уснул в болоте. Ни Гвоздик бы до него не донырнул, ни ты, ни я... Понял, нет?
— Но я же попал?
— Ничего ты не понял. Пристегивай и дальше пошли.
Нет, нет, Лин понял упрек и согласился с тем, что сказал старший охотник Снег, в тысячу раз более опытный, чем он, Лин... А просто... нравится Лину спорить, даже о пустом и ненужном... В следующий раз он уже метнул нож правильно, и опять попал, на этот раз в неизвестную ему птицу. Вот тут-то и пригодилась синяя рукоять: Лин даже вперед Гвоздика увидел, куда упала птица! Вот он какой добытчик! Лин с торжеством прикрепил к поясу вторую птицу — тяжелехоньки обе! К этому времени на поясе Снега болтались пять тушек: три утки и две этих, как вторая у Лина... Снег их токовушками называет...
Настоящая удача поджидала их совсем рядом, они даже четверти западного урочища не прочесали: Снег подстрелил молодую свинку. Да не ящерную, а горячую, молочного мяса! Молочное мясо называется так потому, что самки этих животных вскармливают своих детенышей молоком. Молочное мясо изрядно вкуснее и жирнее ящерного, хотя если бы это была маленькая ящерная корова — Снег и Лин не расстроились бы ничуть: Мотона и такую приготовит — пальчики оближешь. Вот рапторы — их тоже можно есть, но надо уметь готовить, чтобы дурной запах отбить... А уж сегодня их всех ждет пир до отвала, парное мясо, жареное на углях! Все, все, все — закончена добывальная часть охоты, началась таскальная. Ох... Впору хоть птиц выбрасывать: свинка-то тяжела, молодая — она молодая, а со Снега весом, а то и больше. Охотники на месте выпотрошили добычу, спустили кровь, чтобы легче было тащить. Гвоздик понял, что охота закончена, и взялся за дело вплотную, загружая в себя свою долю добычи.
— Ешь, ешь, Гвоздик, наворачивай, ты у нас настоящий помощник.
— Помощник он... если бы его в постромки запрячь, тогда — да, а так... Пока домой доползем — опять проголодается.
Снег и Лин перевалили свиную тушу на голые ветви молодого деревца, нарочно для этого срубленного, прикрепили ремнями поперек и потащили волоком тушу вместе с деревцем ветками назад. Тащить это по жидкой дороге оказалось неожиданно легко, несмотря на то, что почти весь путь шел по пологому склону вверх. Дождь? Что — дождь? Подумаешь, дождь... От обоих охотников пар во все стороны валит, от туши парок всю дорогу вьется, Гвоздик вперевалку, но бодро впереди бежит, набитым пузиком трясет... Ах, весело с удачей жить! И Мотона придет завтра, глянет в холодную кладовку, увидит добытое — пернатое, добытое — с копытами, и засмеется довольная: будет ей, что ощипывать да варить, на чем умение показывать!..
Г Л А В А 7
В тот первый год своей новой жизни Лин увидел настоящую зиму, южную, снежную, попробовал ее и полюбил навсегда!
Это была добрая долгая зима. В меру холодная, с метелями, оттепелями, трескучими морозами, полная свежести и лютости, милостивая к хищникам и немилосердная к тем, кого защищает от внезапной смерти только чуткое ухо да быстрые ноги... Бывало, что жертва и охотник менялись местами — Снег, разбирая следы, не раз показывал это Лину — так и волков убивали, поднимая на рога, могучие быки и лоси, но чаще, все-таки, охотник оставался охотником, а добыча — добычей. Во время оттепелей и сразу же после них, крупным травоядным тоже приходилось несладко: проваливаются копыта в нетвердый наст, мешают убегать, мешают вовремя оборачивать рога против мелких, но многочисленных нападающих... Волки-то и в подтаявший снег не спешат проваливаться, легко бегут, легко и прыгают... Тяжеленному медведю-шатуну и увесистому саблезубому тигру потруднее, снега в лесу и по оврагам хватает, чтобы вобрать в сугроб любого из них по холку, а то и вместе с ушами, но они силой берут, или хитростью засадной... Рапторов же, тургунов, гуранов и прочих ящерных тварей — не сыскать в округе, не любят они зимы и хлада, простужаются, болеют... И мирные ящерные коровы да свиньи всех ящерных разновидностей — тоже далеким-далеко на север ушли, туда, где реки текут, где травы растут, не зная льда и снега... Охи-охи тоже любят тепло, охи-охи редко селятся на юге, они даже в набеги предпочитают ходить летом, но вот Гвоздик — этот на диво легко прижился в новой для себя природе! Если очень уж стужа навалится, Гвоздик прячется в пещере, лишний раз носа и лап из дверей не высовывает, впрочем как и люди, с которыми он делит кров и пищу, но стоит лишь морозам хотя бы на шажок отступить, как Лин и Гвоздик уже опять играют на дворе, или охотятся в лесу, или рыбачат на речке или на озере... Особенно любят они бегать к замерзшей реке.
Река узкая, Лин знает там одно секретное место (Снег, конечно же, показал), излучину, где проплешина между берегами не мешает ветру сдувать снег со льда, и поэтому очищать место и лунку долбить — легче всего здесь. Лин, весь закутанный в теплое, смирно сидит рядом со Снегом, а тот терпеливо трясет над лункой коротенькой удочкой, то и дело выбрасывает на лед пойманную рыбу. Рыба успевает трепыхнуться три-четыре раза, или, там, десять-двенадцать раз, в зависимости от размера, да и застывает изогнутая... Гвоздик — ученый, он знает, что если сунуться без спросу за добычей — тотчас же получишь по носу от старших членов стаи, а если самому не брать, но жалобно поскулить, попросить... — то и пинков нетрудно дождаться, накормят ими так, что и о рыбе забудешь! Не-е-ет, Гвоздик очень ученый: лучше жить воином, чем прозябать нищебродом и попрошайкой, стало быть, надо охотиться и терпеть! И ждать от вожаков свою долю от совместно добытого. Или уворовать у добрейшей Мотоны, она только кричит, а не дерется. Человеки ловят на удочку, а Гвоздик с юным пылом пытается проскрести свою собственную лунку, но это очень и очень трудно, приходится для отдыха отвлекаться на иные, более приятные занятия: носиться по окрестностям, отгонять от уже пойманной рыбы голодных ворон...
А подо льдом — жизнь! Гвоздик замечает движение внизу и останавливается, трепещущий язык его едва-едва не лижет прозрачный прилипчивый лед: да! да! — подо льдом добыча плавает, легкая добыча, коготь только протяни... И Гвоздик опять бросается процарапывать лунку... Но лед очень уж толстый. Однажды Гвоздика охватил такой кураж, что он умудрился прорыть яму до самой воды! И не поспеши тогда Снег ему на выручку — унесла бы его Лосиная (речку так зовут), затянула бы навсегда под лед. Как это так люди все умеют?
Во время одной из оттепелей изобретательный Лин слепил из снега странную фигуру, божок — не божок, человек — не человек. Получилось случайно: сделал он колобок из снега, да выронил, а Гвоздик катнул его носом. Катнул, а колобок увеличился, за счет налипшего снега стал похож на толстое коротенькое полено, лежащее на круглом боку. Лин повалил сей обрубок, перевернул его два раза — и опять под руками колобок, но уже здоровенный, с голову размером, или с кочан капусты. Гвоздику игра понравилась: он тык носом в кочан — сдвинул. И вот они уже вдвоем с Лином катят шар по двору, Лину по пояс.
— Что вы тут делаете, а? Я же тебя за лучиной посылал?
Лин мгновенно нашелся: объяснил Снегу, что это они с Гвоздиком придумали новый способ убирать снег... Снег удовлетворился объяснением и опять ушел в дом, но пришлось отвлекаться и на лучину... Гвоздику забава пришлась по вкусу, и он аж на месте подпрыгивал, ждал, пока вернется Лин, колобки катать.
Новый способ убирать снег вышел не очень удачным, почти весь понадобилось, все-таки, собирать и выбрасывать проверенными способами, скребком и корзинами, однако и укатанного в шары хватило Лину, чтобы взгромоздить три из них друг на друга: на нижний, самый большой, два поменьше, сверху — самый маленький.
По бокам прутья воткнуты, на голове — а верхний колобок размером в голову, пусть он и будет голова — старая корзина, вместо глаз два уголька, вместо носа сучок, а рот... — пальцем процарапать и смочить кровью, как раз Мотона добытого накануне зайца разделывает... А снег — вот незадача — всю кровь почти без следа впитывает — носи и носи её! Зато Лин пошарил по пещере и собрал с горсть клыков да зубов звериных, расставил их в розовом рту — получилось замечательно!
Смотреть на сотворенное Лином чудо вышел Снег, поводил носом, похмыкал, ушел в лес... А Мотона была в полном восхищении: как хлопнет себя по жирным бокам, да как засмеется! Побежала в дом и вынесла две четвертинки яичной скорлупы от рапторов (толченая скорлупа хорошо оттирает жир с котлов). Приладила по бокам — уши получились. И Гвоздик хохочет на свой манер, прыгает, пытается нос выкусить. Пришлось заменить сучок на корень петрушки, траву, которую Гвоздик с раннего щенячьего детства невзлюбил.
— Лин, а Лин? А чей это бог? Что он будет делать? Ой, мамочки! Вот бы нашим в деревне рассказать! Так ведь прибьет старый, если узнает! Что за бог такой?
— И не бог вовсе, а простой истукан из снега. Я... он... Ну... За погодой следить. Вот смотри (Лин врал на ходу, но уже сам верил в свои выдумки): нос книзу, уголки рта книзу — метель завтра, непогода. Но видишь — улыбается и нос кверху торчит? — Значит, вёдро завтра.
— Неужто! Вот тебя Снег-то научил мудрости! О-о... А у нас в деревне такого ни у кого нет, даже у господина Олекина! Вот ведь!.. Да брысь ты, проглот ненадобный! Не Гвоздик, а целая лягушка. Смотри, ухо ему откусил! Лин скажи своему разбойнику, не то порушит истукана! А как его зовут?
— Истукана-то? Погодником и зовут. — Лин, однажды соврав, уже стеснялся признаться в своем обмане простодушной тетке Мотоне. Завтра-послезавтра она поймет, что ее надули и расстроится. Мотона не умеет надолго обижаться, она хорошая, но Лину все равно стыдновато. Надо будет что-то придумать... Например, уйдет она завтра в деревню, можно будет разрушить Погодника и свалить все на Гвоздика... Лин украдкой глянул на друга, тот преданно скалился и бешено вертел длинным шишкастым хвостом: "Вали на меня, хозяин! Я согласен претерпеть за друга, жизнь прекрасна!" Тебе-то хороша... Эх, вот бы ты действительно улыбался на погоду, а, Погодник?
Месяца не прошло, как пришла новая оттепель и с потрохами выдала Мотону!
— Ох, и болтлив бабий рот, ох, языкаст!
Мотона чуть не выронила котел — как раз цепляла его на деревянные крючки, чтобы, не обжигая руки, переставить на стол.
