Пре-Вращениe

Но я не смог уйти далеко. Вдруг скала на моем пути раскрылась и оттуда вышли двое. Я сразу узнал их — это были ваны. Они молча стояли и смотрели на меня и вокруг меня и один из них сказал:

— Пойдем, друг вана, отведи нас.

Они напоили моих друзей из кувшинов синего стекла и завернули их в оленьи шкуры. А к ранам приложили мазь из зеленого кувшина и перевязали чистыми и тонкими полосками кожи. Потом один из них ушел в нору кхаджей, а второй приказал мне поднять Снорри, сам взял Гуннара и мы пошли туда, откуда они вышли. Я без страха доверил им жизнь друзей, потому что кхаджи — враги ванов, а мы славно бились с отродьем Локи и кровь их еще не успела высохнуть на наших мечах.

В пещере ванов мы уложили Снорри и Гуннара на деревянное ложе под странную лампу ванов и мне сказали, что мои друзья будут спать долго, а проснутся еще слабыми, но уже здоровыми. Потом мне дали еду и указали место отдыха.

Когда я проснулся, каменная дверь была закрыта и я не знал — день или ночь. Но в подземелье горели странные лампы ванов и я пошел сказать слово благодарности хозяевам. С мечом в ножнах, как воин к воинам, но без шлема — не в битву, а к другу.

Я нашел их в большой пещере. Их было трое. Один спал, один что-то делал со странными чашами, а один сидел в каменном кресле на ровном возвышении и темный свод, уходящий колодцем наоборот из подземелья наверх, был вырублен человеческими руками. Вокруг сидящего на троне стояли странные чаши и согнутые ленты и булавы на тонких рукоятях с круглыми навершиями и могучими шипами — как будто росли из пола, И еще было — никогда не видел такого и раньше и позже.

Я хотел подойти к сидящему на троне, чтобы принести благодарность подземному конунгу, но на плечи мои словно упали горы и я замер. Схвативший меня ван осторожно повернул меня лицом к себе и сказал, что подходить опасно — и для конунга, и особенно для меня. Я спросил — почему. Ван подтолкнул меня к своему месту и указал на сиденье.

— Я пришел сказать слово благодарности. Я никого не хотел оскорбить. Он спит?

— Нет. Работает...

— Спокойно сидя с закрытыми глазами? Что же он делает?

— Он сохраняет мягким кусочек неба.

Ван смотрел на меня и в глазах его была грусть. У всех ванов, кого я видел, было печальное лицо и грустные глаза.

Даже в бою, когда лица их ярились и рев берсеркера поражал слабые души, глаза их оставались печальны.

— Вы живете под землей рядом с кхаджами?

— Мы не живем. Мы воюем. Прими благодарность вана, ас. Кха-джи вели свой ход, чтобы напасть из-под земли. Тогда бы всё, что ты видишь, погибло. А после этого сделалась бы бессмысленной и наша жизнь.

— А куда вы уходите после смерти, ваны? Мы, асы, погибнув с мечом в руке, летим на крыльях валькирий в Валгаллу, чтобы пировать и сражаться, смеясь перед лицом Одина. А вы? Что вы делаете в невидимом Ванахейме?

— Мы уходим не в Ванахейм, ас. Ванахейм мертв. Твердое небо убило его. Почти все из нас улетают после смерти туда, за соленые воды, чтобы уснуть во льдах, скрывающих когда-то самые прекрасные земли мира, имя которых — Гонд-ван. Пока небо было мягким и земля не повернулась — мы жили счастливо, потому что исполняли свой Долг. Тот Долг ты понять не в силах, ас. Долг, что остался — неизмеримо меньше. Этот Долг — только перед родиной наших предков. Гонд-ван уснул. И оцепеневшая вода покрывает его всё большим слоем. Мощь Мира уснула — и стала бессильна.

— И не проснется?

— Проснется. Когда небо снова станет мягким.

Я помолчал, потому что печаль вана резала мои глаза как бритва и у меня заболела голова. Тогда я спросил:

— Ты назвал меня другом ванов. Почему? Разве ты знал меня?

— Ас, ты не можешь этого видеть. Вы, Новые Люди, лишены очень многого, и ваше счастье только в том, что вы не знаете — что у вас украли. Но мы сохраняем Силу наших предков. Тот ван перед своей смертью... он оставил на тебе знак, видимый только для нас. Он вокруг твоей головы, не ищи его... Я вынес из пещеры кхаджей всё, к чему может прикасаться рука человека. Ты найдешь это на поле боя. Пещера завалена, бесполезно откапывать её. Твои друзья потеряли сознание, не видев нас. До того, как сознание вернется к ним, мы отнесем их на прежнее место. Пусть они ничего не знают о нас.

Вы, асы, как дети. Живете и умираете — играя. Мы должны исполнять Долг. Ты никому не рассказал о первой встрече, не говори и об этой. Зим тридцать-пятьдесят. Тогда твой рассказ уже никому не принесет вреда. Клянись, ас.

— Клянусь Тором! Но что значит, что небо становится твердым?

— Ты из Новых Людей, ас, тебе этого не понять. Если ты когда-нибудь тонул или задыхался — это похоже. Как будто тебе на шею накинули веревку и медленно душат. Как будто из твоих ран сочится кровь и ты медленно слабеешь, засыпаешь, обессиливаешь. И тогда приходит смерть и мы улетаем туда, на землю Гонд-Ван и вмерзаем в лед, выросший поверх лучших в мире земель.

— Но вы же не трусы. Только трусы попадают в ледяной ад Нифльхеля! Или это казнь?

— Мы не трусы и это не казнь. Это тоже наш Долг. Кха-джи тоже уходят к исчезнувшей земле. Но они не могут проникнуть внутрь и засыпают во льдах. Чтобы убивать, когда небо снова станет мягким. Кто помешает им делать зло земле Гонд-ван?.. Зло Уснувших оттает и очнется — кто будет держать их, пока Уснувшие не войдут в свою силу? Наш жребий горек, но мы выбрали его сами.

— Но кто делает это зло? Наши руны ничего не говорят об этом.

— Ваши... Руны стали простым письмом с тех пор, как потеряли Силу. А еще раньше Силу потеряли звуки. Слово превратилось в слова, а еще немного и станет шумом. Болтовней без смысла. Сила древних убывает и скоро исчезнет совсем. Только в немногих тайных убежищах будут спать те, кто еще помнит Былое. Твердое Небо преградило путь Силе и век наш сгорает свечой. Мы делаем, что можем, а можем мы всё меньше и меньше. Недолго еще пребудем мы в теле.

Когда Снорри и Гуннар проснулись, я жарил мясо, а рядом лежало и оружие, и доспехи, и золото. Мы подобрали доспехи, оружие, поделили золото. Гуннар и Снорри купили драккар, собрали дружину и ушли в викинг. Теперь ты знаешь тайну своего непобедимого меча, ярл Мьелльнир, сын Гуннара.

Я долго молчал, но прошло пятьдесят зим и небо действительно стало твердым. Я чую это, И кто знает, может быть, это знание дает мне капля крови моего кровного брата Статни, — проследнего из ванов? Но я устал, и об этом расскажу в другой раз.

ПРОЩАНИЕ

Я, Фридлав, сын Вингетора, жил долго и славно. Каштаны моих волос больше не видны под снегами прожитых зим, а стены моего дома — под боевыми трофеями. Один уже послал валькирий, чтобы забрать дух воина, с честью павшего в величайшей битве, имя которой — Жизнь. Я видел многое и многое узнал. Мне уже трудно жить в этом уменьшающемся мире. Старые Люди уснули, а мы, те, кто пришел следом, ничего не помним из прошлого и считаем этот мир таким же юным, как и мы сами. Я долго и славно бился, и имя мое гремит на румах драккаров. Но я помню, что говорил Статни — мой единственный друг из племени Старых Ванов. Их племя ушло и последний из них умер на моих руках и тело его исчезло. Но он многое поведал мне и я знаю, что это — правда, потому что мой друг никогда не осквернял своих уст ложью.

Ты могучий воин, Мьёлльнир. Но даже с тысячей таких, как ты, мог справиться любой Старый Ван в те далекие времена, когда этот мир бился за право быть живым или существовать нежитью. Один послал под наши мечи последних из проклятого племени кха-джи, что на языке Старых означает "выдох жизни", да будет проклято их имя. И бездну крат пусть будет проклят тот, кто сделал их такими, потому что и те, кто выдохнул жизнь, тоже были когда-то людьми.

Только в пиршественном зале Вальгаллы, сбросив изношенную кольчугу тела, мы сможем увидеть великие битвы прошлого, услышать вой рабов Красных Башен Ахерона, Лиловых Зиккуратов Коцита и Струящихся Пещер Стикса — трех величайших королевств Зла, кормивших муками вечно умирающих того, кто послал их в наш мир.

Серая Скорлупа скрыла наш мир от потоков Любви Творящего, которая и есть Жизнь. И мир задохнулся и люди стали старыми и ушли, не в силах жить в этом, становящимся таким пустом и выпитом мире. Теперь долго-долго в этом мире будут жить только Забывшие — мы и подобные нам. И деяния прошлого станут забываться, потому что все меньше и меньше в этом мире будет Силы Жизни, украденной у нас Серой Скорлупой. И невозможны будут возможности Старых и скоро, очень скоро смеяться будут те, кто услышит о деяниях, что под силу только нашим богам. Которые тоже уйдут от нас за Серую Скорлупу, когда придет их время.

Время... Было время, когда оружие было серебряным, потому что оно не разило само, а только передавало Силу Воина. И серебряными ладонями наконечников копий Старых Людей был сокрушен Коцит — и они ушли. Ушли те, кто смог жить, выпивая только половину чаши Силы Жизни. Но зло не исчезло, оно выпустило когти стальных мечей и жаждавшие всевластия и радости от мук других основали королевство Красных Башен, красных от пролитой магами крови. И только довольствовавшиеся каплями на дне в чаше Силы Жизни могли сразить зло, неясная память о котором живет для нас в адских муках Нифльхелля. Страшными для нас кажутся муки Ахерона, но ничто они перед муками попавших в струящиеся пещеры Стикса — первого, самого могучего из Королевств Зла, потому что Серая Скорлупа еще не преградила путь Силе Жизни, вечно посылаемой нам Творящим. И питались ею Старейшие, выполнявшие свой Долг перед Творящим, но и ворвавшийся к нам — да будет бездну раз прокляты все его имена! — мог пребывать телом в нашем мире. И мысль была оружием, и слово было оружием, Слово было Силой, а сейчас наши женщины могут часами произносить звуки, не боясь ни вызвать град, ни осушить море...

Песчинками были бы мы, Забывшие, в потоках той, первозданной Силы. Ворвавшийся окружил мир Серой Скорлупой, думая захватить в самовластие Силы Жизни, но злоба кружила его глаза — и самые верные и сильные из его ратей пали, не в силах выжить в истончающихся потоках под Скорлупой, а сам ворвавшийся был вынужден развоплотиться и теперь мука его гордости есть высшая из мук нашего мира. Его гордости, равной только его злобе на этот мир, отказавшийся стать его рабом, его пищей, его жертвой.

Но зачем я говорю все это вам? Вы думаете, что демоны Локи взяли мой разум? Нет. Просто я уже одной ногой шагнул в тот мир и могу пророчествовать, как всякий уходящий из мира. И как каждый в этот миг, я могу говорить только правду. Знайте же, что Скорлупа не вечна, и треснет из-за себя самой, и вечные потоки Жизни снова войдут в наш мир. И мир наш снова повернется на прежнее место, откуда свернул его Ворвавшийся, проклятье на нем и его потомстве... И растают снега и льды над Гонд-Ван, и Ваны, Старые Люди — проснутся и выйдут в свой мир. И будет последняя битва с кха-джи, стерегущими в толщах льдов так и не покорившихся Старейших. Но Ворвавшийся уже не сможет защитить их. И только для Забывших смогут быть страшны те, кто выдохнул жизнь, желая власти. И будут они пожирать подобных себе, ибо плоть тех, кто и во сне Забвения верны духом своим Долгу Старейших, будет горька и смертельна для них. И зло пожрет само себя и суровый урок веков никто больше не забудет в этом мире. Мире, которого не будет еще так долго...

Я вижу, вижу как открываются ворота неба, вижу валькирий, плывущих в волнах ветра и зареве сполохов, я вижу руки, и руки эти добры сердцем и зовут меня. Дети и внуки мои, воины и женщины, разделите радость с тем, кто уходит в лучший мир, чтобы сражаться с Развоплотившимися, но жаждущими крови Живых...

Дайте мне меч вместо посоха — я иду в Вальгаллу!.."

Перевернув последний лист, Имир осведомился:

— А какого ас-сказа здесь не хватает: первого или третьего?

Артур торопливо перелистал и с досадой ответил:

— Первого. Про самую первую встречу. Сейчас принесу.

— Не нужно. Ну что же, ты продвинулся в своих воспоминаниях глубже.

— Насколько глубже?

— Не очень на много. Период после падения Третьего Королевства. Ваны — это мифы Северной Европы. Боги не меча, но мудрости и магии. Их выродившихся потомков на территории Финляндии и современной Прибалтики до сих пор так и зовут — "вене".

— Так. Понятно. А асы — это кто?

— Асы — это Новые Люди из племени Ванов. Добровольно лишившиеся многого, в том числе и памяти, чтобы остаться в этом мире и прикрыть отход основных сил. Арьергард смертников, приковавших себя цепями к пулемётам... Мифы нордических народов сохранили это чувство: гордое ожидание гибели в битве.

"Аз" — это древняя форма местоимения первого лица единственного числа, ныне звучащее как "я". По законам твоего языка, последняя согласная в слове оглушается. Говоря о себе, они говорили: "Я, такой-то..." "Аз, Тор..." "Аз, Локи..." А Новейшие Люди воспринимали их слова по-своему... Неужели ты думаешь, что числительное "один" и имя "Один" — это случайное совпадение?

Оба слова восходят к санскритскому "ади" — "начало". Числительное "один" — "начало отсчёта". Имя "Один" можно перевести как "начальник", "изначальный", "начинающий"...

Артур пожал плечами.

— К сожалению, человеки мало думают. Сам был таким...

019

Властелины (зоххаки), привычно-материальный мёртво-существующий аналог Повелителей, питались кровью. У них во рту было нечто вроде игл шприцов: с тонкими каналами ввода яда внутри. Ядовитые железы располагались там, где у Повелителей прятались клыки. После ввода яда, когда жертва застывала, они некоторое время ждали, а затем медленно высасывали жертву досуха. Забор крови осуществлялся через те же самые "шприцы". Зоххаки живых не оставляли. Точно так же, как заядлые курильщики просят "оставить покурить" самое сладкое для них — крошечный окурок, пропитанный преждевышедшим дымом, они (не к ночи будь помянуты) — смаковали именно последние капли крови, когда организм уже понял, что умирает и сознание каждой клетки трепещет от ужаса смерти. Говорили даже, что у них оставить дососать остатки крови, — вроде как оказать уважение...

Зубы зоххаков в обычном состоянии носились прижатыми к твёрдому своду носоглотки и распрямлялись, как боковой нож — "выкидуха" с кнопочным управлением.

Выгуливать деточку-Артура во владения зоххаков вывел лично Имир.

Сразу по выходу из подземного перехода гостей Арбата встречали стройные ряды матрёшечников. Русские матрёшки, расписанные под известные лица, от "пятнистой шельмы" до "олигарха", — пользовались заслуженным успехом у гостей города. Рядом, начинаясь ещё в переходе, располагались в стройном хаосе мольберты и сиденья вольных художников. Вас могли нарисовать самыми разнообразными способами: от масляной краски до угольного порошка, растираемого по холсту кисточкой и пальцем. По соседству кучковались поэты. Громогласно выкрикивая по очереди вирши собственного сочинения, в перерывах между повторением программы они продавали желающим тощие брошюрки свежевыкрикнутых сочинений. Странное дело, но уличный оркестр по соседству практически не мешал желающим вслушиваться в смысл.