Взгляд в будущее

— Вот ведь! — поразился Корень. — Понятно теперь. Вот и я за вами побежал. Сначала ничего так — ходко шел, потом чувствую — задыхаюсь, старый все же для большого спорта, чуть сбавил темп, а вы уж за горку перевалили. Слышу — выстрелы. Думаю, если вы там, на поляне, кого встретили, надо на помощь топать, но на рожон не лезть. Внезапность еще никто не отменял. Только ни ответных выстрелов, ни криков-стонов не слышу: значит, либо уже разобрались с обидчиками, либо затаились. Ну, мне тогда вообще не резон сломя голову нестись. Подхожу к поляне осторожно, смотрю — а вы перед автобусом вальс жопа-к-жопе танцуете. Стволы торчат в разные стороны, красота! Думаю: с места не уходят, торчат как два тополя на Плющихе, морды от страха перекошенные, кругом никого не видно, никто не стреляет — однозначно, мутантов боятся. А каких мутантов не видно? Встал для стрельбы с колена, пригляделся. Ага, вот они, красавцы! Того, что на Макса бросился — я на лету сбил, благо заметил вовремя. А второй на меня кинулся, мстить, наверное. Быстрый, тварь! Очень быстрый. Ну, он быстрый, а я-то ученый!

— Подожди, Петрович! — прервал его Белыч. — Как же ты его заметил-то? Он же невидимый!

— Не знаю, наверное, бог помог, — Корень привычно перекрестился, — Они, когда в профиль — сильно заметнее, чем когда лицом к лицу. Я эту фишку не сразу просек. А когда просек... Короче, кинулся он на меня, грабелки растопырил. Я его мимо пропускаю, лапку хватаю, на обратный рычаг, вторую под мышку и в замок руки на шее у него. Перевожу в партер, держу, но неуверенно, чувствую — вырвется скотина! Тогда и стал вас звать. Больше так делать никогда не буду.

— Нас звать не будешь? Или кровососа на удержание брать? — засмеялся Белыч.

— Ни того, ни другого. Не знаю уже что хуже — твоя помощь или бешеный мутант на свободе. А он, падла, здоровый, гад! Еще б секунды три и вырвался бы точно. Я любого человека таким образом в бараний рог согну, как тот заяц говаривал: "из этих лап еще никто не вырывался!". Господь силой не обидел — даже Борьку Зайцева загибал, а уж на что тот здоров был! Но это что-то запредельное: чувствую, что рвется мой замок, как если бы я самосвал над пропастью удержать вздумал. Нет, "двойной нельсон" слабоват против кровососа. А вы тоже хороши! Как ты, друг мой, меня-то не задел, а?

— Извини, брат, — Белыч посерьезнел, — я на самом деле едва не обделался там. Представь себе: висит Петрович в метре над землей и вопит благим матом!

— Да ладно, — Петрович прихлебнул из стакана, — главное, вовремя, еще бы чуть и все... не удержал бы. Макс, гляньте, чего там на спине. Чего-то ломит.

Мы со сталкером сняли с него одежду до пояса. Особо приглядываться было не к чему — вдоль всей спины шла ссадина, шириной в ладонь, слегка кровоточащая, а вокруг нее наливалась синевой огромная свежая гематома.

Белыч присвистнул и поинтересовался:

— Кто это тебя так?

— Не знаю. А что там?

— Да похоже как поленом по спине кто-то лупил.

— Ага, тогда это мутант чертов. Он, когда я на нем повис, здорово меня об дерево спиной приложил.

— Рентген, брат, делать нужно. Вдруг ребра сломаны?

— Я уже скоро и без рентгена светиться начну на этой радиоактивной помойке, — Корень раздраженно сплюнул, — йодом там помажьте, и хватит с меня.

По аккомпанемент покряхтывающего Корня мы наложили ему вдоль позвоночника пластырь. Белыч посыпал синяк каким-то порошком, велел ему не шевелиться десять минут. А мне развлекать героя, пока он сам осмотрит гнездо мутантов. Полез в автобус, ругаясь на разведенную кровососами грязь.

— Петрович, ты скоро станешь местной легендой, — сказал я, доставая из его портсигара ментоловую сигарету.

— Почему ты так думаешь? — Петрович хотел оглянуться, но я ладонью прижал его спину, останавливая движение. Получив прикуренную сигарету, он расслабился.

— Мне кажется здесь немного людей, способных на кулачках побороться с кровососом.

— Гм... Наверное.

— Точно тебе говорю — дай только Белычу до ближайшего кабака добраться и пойдет гулять байка про сталкера Корня, чей путь по Зоне усеян безголовыми кровососами, и который голыми руками ставит монстров в интересную позицию.

— Пускай треплет, — меланхолично ответил Корень. — Меня уже здесь не будет.

— Да. Не будет.

— Макс, это ты о чем сейчас так сказал?

— Я говорю, что далеко отсюда мы будем, когда Белыч твои подвиги воспоет.

Корень ничего не сказал.

Я сидел, пялясь в прозрачное небо, над нами струился легкий дымок с запахом мяты, слышно было, как шуршал в автобусе Белыч. Я достал ПДА, отключенный с утра, включил и просмотрел пришедшие за прошедшее время сообщения. Снова несколько раз скончался рисковый парень Семецкий. Да... говорят, от проклятия дядьки Лукьяна освободиться невозможно. Зря Юра в бутылку полез. Ага, вот это уже мне: "Холмс привел Хомяков и их стадо. Дон". Дошли-таки! Молодцы.

— Макс, — неожиданно зашевелился Корень, — я знаешь, чего вдруг подумал?

— А?

— Если мы даже ничего не найдем, хрен с ним с твоим кредитом!

Что-то новенькое! Я до сего момента полагал, что Иван Петрович за доллар родную бабушку в рабство продаст, и вдруг такие трепетные душевные порывы! С чего бы это?

— Петрович, ты от кровососа альтруизмом заразился?

— Нет, Макс. Не альтруизм это. Понимаешь, какая фигня... Когда отец твой... погиб, я ведь обещал ему,... и себе тоже, что заботится о тебе буду.

— Нормально позаботился! — От его заявления я чуть не расхохотался.

— Прости, как сумел. Дай-ка еще сигарету.

Я посмотрел в портсигар — там оставалось три штуки. Одну из них я прикурил и протянул Петровичу.

— Тут ведь, понимаешь, какая штука, — он затянулся, выпустил кольцо дыма и продолжил, — я ж на учебу твою денег подкидывал ежемесячно. Приглядывал, чтоб чего плохого не случилось. Потом гляжу, а парень-то так себе: ни рыба, ни мясо. Ни целей, ни желаний. Ты ж после университета какой только ерундой не занимался?! И бросал все. Вот я тогда подумал-подумал, и решил подкинуть тебе настоящее испытание — показать нормальные деньги, посмотреть, как ты распорядишься возможностью. Пусть не сказочно разбогатеть, но что-то полезное сделать можно было. Однако и тут тебе все оказалось до фонаря: ты удачно позволил себя нагреть, и хорошо еще, что кинули тебя по моей схеме мои люди — хоть деньги не пропали. Тогда я уже совсем было уверился, что бестолковый ты человек. Ждал, когда ты придешь, будешь оправдываться. Ну, знаешь, как это обычно с должниками бывает? Посадил бы я тебя замом в каком-нибудь филиале и забыл бы про тебя навсегда. Но ты меня удивил! Так удивил, что я реально забеспокоился и даже немного разозлился.

Я налил себе чаю, слушая его исповедь.

— Мало того, что нашкодил, так еще и признаться боится! Тебя стали искать. Знаешь, на эти поиски затратили ровно столько же, сколько ты был должен, — Корень усмехнулся. — Потом ты объявился, ну а дальше — сам знаешь. И... больше всего я боялся, что ты где-нибудь втихаря совершишь непоправимую глупость — вены вскроешь, удавишься. Этого я на самом деле боялся. А когда ты нашелся — я даже обрадовался. Значит, подумал я, не совсем ты бестолковый и кой на что годишься. Я решил устроить последнюю проверку, и если б ты справился, я бы ввел тебя в Правление своего банка.

Голова шла кругом от его откровений. Вот и думай теперь, что что-то понимаешь в людях.

— С чего вдруг такая щедрость? — вопрос сам сорвался с моего языка, скорее уже по привычке, чем по необходимости.

— Щедрость... — задумчиво протянул Корень. — Нет, Макс, не щедрость. Справедливость. Деньги, которые я вложил в банк — они ведь не только мои. Там и деньги Сергея. И еще одного человека. Но их уже нет. Обоих. А наследник у нас троих один — ты. У меня-то своих нет пока. Но согласись, было бы совсем несправедливо отдавать такое наследство молодому придурку, который ни на что не способен? Лучше уж фонду защитников болотных крокодилов — те хоть зверушек кормить будут.

— А что сейчас изменилось?

Петрович посмотрел на часы, перевернулся на спину, сел. Отбросил щелчком выкуренную до фильтра сигарету и ответил:

— Ты изменился. Я тоже. Немного. И еще я вижу, что мы оба или любой из нас можем не вернуться назад. Поэтому лучше, чтобы ты знал, как наши с тобой непростые отношения выглядят с моей стороны. Еще раз прости. Я на самом деле плохо себе представлял, что здесь происходит. После Афгана, Чечни все остальное казалось сущей ерундой. К тому же, я немного знал Плюху с Кротом, и уж если эти ушлёпки могли здесь жить годами, то чего стоит нормальному человеку пробыть здесь недельку? Но, сейчас вижу, что тут реально опасно.

— А раньше нельзя было этого рассказать?

— А ты бы понял? — Петрович очень внимательно посмотрел на меня своими черными выпученными глазами.

Я пожал плечами, не зная, что ответить.

— Эй, мужики, посмотрите, чего я нашел! — Довольный Белыч высунулся из окна. В руке его на ремне висела гроздь контейнеров для артефактов. Видимо, не порожних. — Держите, я еще немного пошарю.

Он бросил мне увесистую связку в подставленные руки и скрылся за рядом обгоревших сидений.

Корень все так же сидел, откинувшись спиной на ржавый борт автобуса. Я сел рядом. После его последних слов я уже начал сомневаться в своем здравом рассудке. Петрович, которого я вел к Зайцеву на заклание, вдруг оказался мне едва ли не отцом родным. С запредельным количеством тараканов в башке, но по-своему заботливым и внимательным.

И что мне теперь делать? Кому и чем я обязан больше? Зайцеву с его застарелой местью, спасшему меня от верной смерти, или Корнееву, с его дурацкой системой закалки характера, пытавшемуся весьма странным способом устроить мое будущее?

Да и моё ли? Я старался об этом не вспоминать, но жизнь Макса Берга после прохода через Пузырь все меньше казалась мне моей. Я знал её до мельчайших подробностей, но не чувствовал, что прожил её сам. Разве так бывает? Со мной случилось это неуместное перерождение. И как с ним быть — я еще не придумал. Разберусь, наверное, когда-нибудь.

Так что же делать? Если Зайцев возьмет Петровича с моей помощью, а исповедь Корня окажется правдой — я же всю жизнь буду терзаться! Хотя, его слова не отменяют слов Зайцева об участии Корня в смерти Сергея Берга, но я уже почти был уверен, что и здесь не все так просто, как мне казалось раньше. С другой стороны, если я его отпущу, а его слова окажутся лишь словами — я нарушу обещание, данное Зайцеву ради конченого пройдохи? Как там Корень его называл? Борис? У этого персонажа моей личной драмы больше не будет шанса встретить Петровича, а это значит, что смерть Берга-старшего, страшная судьба Бориса Зайцева, мучения самого Макса останутся безнаказанными? Вот она дилемма — "казнить нельзя помиловать". В самом чистом виде. Где я должен поставить запятую?

А не столкнуть ли их лбами? В очной ставке? Пусть тогда и расскажут каждый свою правду. Может статься, из двух версий сложится что-то удобоваримое? А я послушаю. И уже тогда решу, чья истина весомее и верней, и где должна стоять запятая.

Такой вариант развития событий представился мне приемлемым. Значит, по шагам: во-первых — найти способ сообщить Зайцеву о появлении Корня в Зоне, во-вторых — проследить, чтобы они все-таки встретились, в-третьих — обязательно присутствовать при разговоре, чего первоначальный план вовсе не гарантировал, в-четвертых — добиться от каждого полного изложения нашей общей запутанной истории, и в-пятых — решить, кто чего достоин. Хороший план, только осталась неучтенной еще одна вещь — сокровище Корня. С ним-то что делать? Да и есть ли оно? На месте разберусь. В любом случае, что бы еще не наговорил Петрович, идти придется до конца, иначе я так и останусь пацаном, с которым взрослые дядьки играют в игры без внятных правил.

— Чего задумался, Макс? Вспомнил чего? — Корень наконец-то обратил на меня внимание.

— Отдыхаю перед дальней дорогой. И да — вспомнил. Ты мне никогда не рассказывал, как погиб мой отец.

— Ну, Сергей не был героем. Он был хозяйственником от бога, многие недалекие люди таких не любят. — Петрович прихлебнул остывший чай. — Не бывалый прапорщик из анекдотов, на самом деле хороший бухгалтер, финансист и коммерсант. Мой банк — это его идея. А как погиб? Подорвался на мине, когда шли в колонне. Ничего не осталось, даже хоронить было нечего. Сначала его даже в "безвести пропавшие" записали, потом уже разобрались, как дело было.

Что ж хорошая версия! Простая. И удобная. Не принимается. Подождем, что скажет Борис Зайцев.

Никогда не смотрел мыльных опер. Терпеть их не могу: "ах, Хуанито! — Ах, Изаура! — Скажи, что любишь меня! — Я без тебя умру!". Тьфу, гадость! Всенепременная амнезия у главного героя, либо у его черноглазой пассии, в финале обязательно оказывается, что все друг другу родственники, все гады наказаны — как максимум убиты, как минимум — тюрьма с долгим сроком и разорение, любовь и справедливость торжествуют! И развесистые гирлянды соплей, соплей, соплей, густо смазанных луковыми слезами! А как без этого? Убожество.

Теперь вот Петрович взял и перевернул сюжет о жестокой, но справедливой мести зарвавшемуся мерзавцу в невнятную мелодраматичную сказку. Все атрибуты налицо: я, пылающий справедливым гневом, отягощенный серьезными подозрениями на провалы в памяти, изгнанник-отшельник Зайцев, открывший мне правду, гнусный негодяй Петрович — сериальный дон Педро, пославший меня на смерть и оказавшийся на самом деле родней родного папы. Чего не хватает? Душевных терзаний? Отказать! Не буду пока терзаться. Прекрасноокой Марианны-Изауры-Хуаны? Да и бог с ней, пускай ждет своего Родриго, перетопчемся пока. А в остальном все в соответствии классическим канонам...

— Все, — раздался из чрева автобуса громкий голос Белыча, — нет больше ничего полезного.

Спустя минуту он вылез к нам через окно, перепачканный копотью, с оторванным куском рукава на локте:

— Чего печальные такие? Смотрите, как я неудачно пиджачок распорол. Контейнеры посмотрели?

Я отвернулся от его дешевого оптимизма, а Петрович недоуменно пожал плечами:

— А что мы там можем увидеть? Мы ж в этом деле салаги еще.

— Ага! — радостно осклабился сталкер. — Тогда я посмотрю?

— Можешь себе забрать. Покажи только сначала — любопытно все же.

— Всенепременно. Что там за хабар бог послал? — он начал откручивать крышки, и поочередно высыпать содержимое тубусов на землю. — Так, "Ломоть мяса", еще один, "Кровь камня", "Душа", еще один "Ломоть", "Кристальная колючка", "Слезка" и "Джин".

Он деловито потер ладони. Достал ПДА, что-то там потыкал пальцем и удовлетворенно заключил:

— Еще тысячи на четыре. Господа, с вами становится приятно иметь дела. Еще одна такая нычка и дядя Белыч уедет из Зоны на приличной машине!

— Бог в помощь! — пожелал ему Корень, осеняя себя крестным знамением. — Мы дальше-то пойдем, ага?

— Пойдем, брат, обязательно пойдем, — Белыч сноровисто укладывал артефакты обратно в контейнеры. — Только зачем торопиться теперь? До вечера еще далеко, а в подземелье лезть днем или ночью — вообще нет разницы.