— Здравы будьте, люди добрые! Сейчас прозвучала «Разбойничья песня» на стихи советского поэта Владимира Семёновича Высоцкого. — Голосом конферансье начал выступать лидер группы. — Команда «Чёрные волки» рада представить на ваш суд программу под названием «Волком родясь, лисицей не бывать». Мы используем стихи и музыку русских и советских поэтов в нашей интерпретации. Прошу сильно нас за это не ругать. А сейчас следующая композиция — «Песенка про дикого вепря», Стихи тоже Высоцкого. Как говорят у нас на Руси: «Волк — не пастух, свинья — не огородник».

Эта комическая песенка воздействовала, конечно, не так мощно как предыдущая, но так, скорее всего, было задумано, чтобы дать слушателю перевести дух и сбавить эмоциональный накал.

Зато следующая была вообще убойная. Даже меня, девушку совершенно далёкую от идеалов комсомола захватило и захотелось встать и петь: «И снег, и ветер, и звёзд ночной полёт…». Какую всё-таки силу имеет музыка! Причём только барабаны и мужской вокал.

После были и лирические, и фольклорные, и даже дворовые. Всего получилось около полутора десятков песен. Было видно, что мужики так увлеклись, что отработали на славу. Если это всё пройдет через комиссию, это будет действительно бомба. Ничего подобного по воздействию в стране сейчас нет. Эпигоны появятся и быстро, но всё равно они будут вторичны.

— Последняя песня посвящается мужественным защитникам Ленинграда. Мы оставили только четыре куплета, но зато самые мощные. Просим у знатоков прощения за такое варварское отношение к тексту. Вова начинает без музыки речитативом:

Редко, друзья, нам встречаться приходится,

Но уж когда довелось,

Вспомним, что было, и выпьем, как водится,

Как на Руси повелось!

А теперь поём вместе!

Вспомним, что было, и выпьем, как водится,

Как на Руси повелось!

На повторе к вокалу подключается барабан, и второй куплет идёт уже в ударном оформлении. Голос Полуяхтова на фоне барабанов звучит, не теряясь. Наоборот, приобретает какие-то эпические оттенки. Повтор второго куплета подпевают уже все присутствующие в зале:

Вспомним, как русская сила солдатская

Немцев за Тихвин гнала!

Мне немного неловко, но не петь вместе со всеми просто не возможно. Я удивляюсь сама себе! Всегда мне было глубоко плевать на эту давно минувшую войну! Поистине, великая сила искусства! Если цензура эту песню пропустит, это будет просто супер хит! Могут ведь и не пропустить, тут же про Сталина.

На последнем повторе народ даже сидя петь не смог. Все встали и как могли, начали подпевать:

Выпьем за Родину, выпьем за Сталина,

Выпьем! — И снова нальем.

Хорошо, что ребята после этой песни не стали ничего говорить, просто погас свет, опустился занавес, и они скрылись во тьме.

Интересно, что Маринки почему-то не было видно совсем. Хотя органола чётко слышалась. Зачем Вова её спрятал от зрителей, я не поняла. Вот взял бы меня, я бы настояла, чтобы клавишника в самый центр поставил, а уж я бы показала настоящее шоу.

После репетиции я бегу за кулисы. Просто не могу удержаться от того, чтобы не выразить тот восторг, который охватил меня.

Вова сидел в гримёрке с выступившими на лбу и висках капельками пота. Глаза ввалились, лицо осунулось, даже плечи опустились. Он никого не замечал, погрузившись в себя. Думал ли он о чём-то, или просто возвращался в обычное состояние, было не понятно. Видно, что мужик отработал на все сто… Почему-то во мне возникла острая жалость к нему, я подошла и мягко провела ладонью по его щеке. Шершавые колючки щетины щекотали мою ладонь. Лицо было горячим и слегка влажным.

Внезапно Вовка поймал мою руку и поднес её к губам. Этого было достаточно, чтобы я потеряла голову. Мы, как безумные, начали целоваться, совершенно не стесняясь присутствующих.

Вдруг, не говоря ни слова, он вдруг поднял меня на руки и куда-то понес. Мне было совершенно всё равно куда. Хотелось просто целовать эти сочные упругие губы, ерошить золотистые волосы, хотелось ощущать его дыхание, ловить движения рук и ждать острого, запретного, тайного.

Остальные члены команды выступавшей в процессе репетиции лишь проводили нас взглядами. Они тоже выложились по полной, но такой удачи им не светило.

…

— Извини меня, сам не знаю, как так получилось, — начинает нелепо и смешно оправдываться. Мы приходим в себя в каком-то тёмном классе, кажется это кабинет музлитературы.

— За что? Мне самой, наверное, этого хотелось, поэтому я к тебе и подошла. — Я сижу голой попой на столе. Мне зябко. Одеваться нет силу. — Вова, не торопись, пожалуйста. Мне надо немного отдышаться. Давай чуть-чуть посидим здесь, все равно уже вечер и никто сюда ломиться не будет.

Мы сидим, наверное, с полчаса и разговариваем о всяких пустяках, о совершенной ерунде право слово. В конце концов, Полуяхтов делает мне официальное предложение руки и сердца. Кто бы сомневался!

— Володя, милый! Знаешь, это всё так неожиданно, так внезапно, что я пока не готова тебе ответить ни «да», ни «нет». Давай пока поживём в прежнем режиме. Посмотрим, как пойдёт, как у нас с тобой отношения сложатся, как мы вообще друг другу подходим. Секс — это хорошо, но это далеко не всё. Я же говорю, что у меня есть почти что муж, мы с ним знакомы уже несколько лет. С родителями моими договорились, что официально оформим отношения только после окончания обучения. К тому же, Борька с отцом моим по работе подвязался. Они неплохие деньги заколачивают. Так что, давай подождём…

— Лена, как ты можешь? После такой страстной сцены, так прагматично рассуждать. Я даже не знаю, что ты за человек такой. Только что рычала и стонала словно бешеная, и, буквально через полчаса, уже судишь-рядишь как прожженная тётка.

— Да, я такая, — я уже снова в форме и готова кокетничать напропалую. — Со мной не соскучишься. Зато и жизнь будет насыщенная и искромётная.

В таком режиме наш разговор продолжается ещё какое-то время, после чего я, почувствовав прилив сил, одеваюсь и, подхватив своего нового кавалера под руку, отправляюсь домой. Вова оставаться у нас на чай не стал, до подъезда на такси довёз и слинял. Я думаю, что поехал думать, как ему теперь со всем этим быть. Пускай подумает! Я же думаю, что замуж за будущую звезду советского рока, или, на худой конец, оперной сцены тоже не плохо. Наша труппа каждый год летом едет на заграничные гастроли, а это и деньги, и шмотки, и прочий ширпотреб, который можно здесь неплохо толкнуть. Как бы так всё обстроить, чтобы и с Борькой не рвать, это же золотая жила, и с Вовиком крутить. Здесь без тщательных раздумий не решить. Так что давай, Леночка, напрягай извилины.

7 мая Новосибирск. Гостиница «Обь».

-Горько! Горько! Горько! — разносился по залу ресторана гостиницы «Обь» традиционный свадебный девиз. Владимир и Леночка публично демонстрировали искусство затяжного поцелуя. Жених был явно из перспективных, место в труппе Оперного ему уже гарантировано. Тришины были очень рады такому повороту дела. Как сказал дочери сам глава семейства: — Знания , конечно, сила, но талант это гораздо полезнее.

30. ЕСЛИ КТО-ТО КОЕ-ГДЕ У НАС ПОРОЙ

20 февраля. Москва. Гостиница «Россия».

В 1967 году, за десять лет до текущих событий, в Зарядье, сразу за храмом Василия Блаженного, был принят в эксплуатацию самый большой в мире гостиничный комплекс. Гостиницу на более чем 5 000 постояльцев назвали «Россия». Чрезмерная близость массивного серого и безликого здания к древнему центру Москвы ограничивала панораму Кремля и Красной площади. Изначально москвичи не любили этот модернистский сундук, но потом свыклись.

С конца 1975 года весь 11-й этаж в западном крыле гостиницы «Россия» занял Отдел разведки МВД СССР. Там был расположен оперативный штаб с новейшей аппаратурой для слежки за останавливающимися иностранцами и гражданами СССР, подозреваемыми в каких-то тёмных махинациях. Беда только в том, что одновременно персонал гостиницы был большей частью штатными агентами госбезопасности. Поэтому схватка бульдогов под ковром была неизбежна.

В воскресенье 20 февраля Николай Иванович Морозов после лыжной прогулки в Сокольниках благодушно расположился за чашкой чая перед телевизором в ожидании очередного хоккейного матча чемпионата Союза. Звонок телефона разорвал покой воскресного вечера. Антонина Спиридоновна взяла трубку.

— Квартира Морозовых, здравствуйте.

…

— Боря, это ты? Рада тебя слышать.

…

— Николай Иванович? Здесь конечно, сейчас подойдёт. — Коля, подойди к телефону тут Борис Рогов, опять что-то важное хочет тебе сообщить.

Полковник тяжело поднимается с кресла и, ворча про современную молодёжь, не спеша идёт к аппарату.

— Полковник Морозов у телефона.

…

— И тебе не хворать. Слышал, что катастрофу в небе над Алма-Атой удалось избежать, благодаря бдительности наземных служб аэропорта «Толмачёво»? Это наша с тобой заслуга. Намекнули кому надо. Людей спасли, матчасть тоже не пострадала. Говори по какому случаю звонишь, да пойду хоккей смотреть. Сегодня «Спартак» с Челябинским «Трактором» играют. Прошлый раз в ничью сыграли, так что сегодня нашим надо кровь из носу выиграть.

…

Пожар? В Гостинице? 25 февраля? Да, вспомнил, что ты говорил.

…

Прости старика, забыл за всеми этими делами с авиакатастрофами… А сколько жертв, говоришь?

…

Не так много для 5000 гостей. Людей, конечно, жалко… Есть ничего не предпринимать. Да, всё понятно. Там КГБ с МВД секреты поделить не могут, вот и выливаются их разборки в пожары и наводнения. А если просто позвонить из автомата? Часа за два с уличного аппарата откуда-нибудь с Медведково? Может кого-то спасти удастся.

…

Конечно под мою личную ответственность. Ты меня предупредил, спасибо тебе за это. А уж мы тут на месте с Петровичем покумекаем, что можно сделать, а что не стоит.

На этой оптимистичной ноте разговор был окончен. Николай Иванович отправился в свое любимое кресло наблюдать за перипетиями острого хоккейного матча.

Вот же этот Борис Григорьевич непоседа какой. Опять ему мир спасать потребовалось. Хоть и говорит, что не надо в это дело соваться, потому что пожар инсценирован госбезопасностью для своих закулисных войн с МВД, но людей жалко, все-таки около сотни сгоревших живьём… Совсем эти сраные чекисты совесть потеряли. Подгадить бы им. Надо будет опять Алейникова тряхнуть, он хоть и старый уже, но жуть какой умный. Эх, как мы тогда ловко всех вокруг пальца обвели! Вроде бы и теракты были, а ни одной жертвы. Красиво!

Ветеран дальней авиации забубнил себе под нос старый добрый марш: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, парам-пам-пам, парам-парам-простор…»

А что если утром в пятницу расклеить на дверях гостиницы простые бумажные объявления? Так и написать — сегодня будет пожар, будьте осторожны, дорогие гости. Нет, такой грубый ход не пойдёт! Слишком много свидетелей, вычислят быстро и по почерку, и по словесному портрету. Нет, точно надо прямо завтра ехать к Алейникову и устраивать мозговой штурм. Он наверняка придумает какой-нибудь оригинальный ход. Кроме того, надо будет Борису позвонить и все подробности происшествия из него вытрясти. Вот, прямо с утра пораньше и позвоню, хотя, нет утром он наверняка будет на лекциях, лучше после обеда, а вечером к генералу поеду, уже во всеоружии. Главное, чтобы сердце не подвело, а то будет «пожар во флигеле или подвиг во льдах». Забыл, вот откуда эта фраза.

Беспокойный сон сменился внезапной бессонницей. Пришлось встать и пойти на кухню. Взяв карандаш с бумагой, Николай Иванович начал рисовать схему возможного развития событий при разных вариантах действий. За умственным трудом время пролетел не заметно.

Внезапно заиграл гимн. — Московское время шесть часов ноль ноль минут, сегодня понедельник 21 февраля.— Бодрым голосом сообщил диктор. Наступала новая трудовая неделя.

Морозов поставил чайник на голубое газовое пламя и снова углубился в своё занятие. Похоже, что у него всё-таки что-то начинало получаться.

…

Рукопожатие крепкое, взгляд цепкий, несколько ироничный. Генерал Олейников встречает старого знакомого на пороге своей квартиры.

— Здравия желаю, товарищ полковник, заходи, рассказывай, что за подвиги нас с тобою ждут? — обращается к Николаю Ивановичу.

— И тебе, генерал, не хворать! — отвечает тот по-приятельски. — Да, опять терроризм, будь он неладен!

— И что на этот раз будем предотвращать? На что нацелилась мохнатая лапа спецслужб? — несмотря на шутливый тон, в голосе слышатся стальные нотки.

Морозов коротко пересказывает то, что продиктовал Борис. Упор делает на количестве жертв, на неподготовленность Московской пожарной охраны, на чиновничий произвол.

— С нашими чинушами никакой ядрёной бомбы не надо, сами всё развалят, распилят и растащат. Чернильное племя.

— Как ты, Коля, думаешь, можем мы как-то в этом деле поучаствовать, чтобы хотя бы часть людей спасти?

— Понимаешь, Ваня, трудно сказать. Во-первых, у нас очень мало времени. Во-вторых, мы с тобой не профессионалы, мы лётчики, мы если что и придумаем, то спецы нас в два счёта вычислят. А это будет очень плохо. Мало того, что никому не поможем, так ещё и самих в психушку определят. М-да, такие наши дела не весёлые…

— Не вешай носа, товарищ ветеран! Попробовать всё равно стоит. Надо просто покопаться в памяти, а вдруг вспомним какого-то разведчика, смершевца или кого-нибудь ещё из этой компании «плаща и кинжала».

Ветераны обкладываются бумагами и начинают просчитывать варианты своих действий. Можно, по-ленински, взять два крайних варианта. Программу-минимум и программу-максимум. Максимум — сделать вообще пожар в отеле невозможным, минимум — уменьшить количество жертв.

Если замахнуться на максимум, — вслух рассуждает генерал, — то надо знать, как и кто конкретно участвует в подготовке теракта. Дальше можно будет уже искать выходы на этих людей и как-то пробовать их отвлечь. Тут сложностей слишком много, за три оставшиеся дня нам наверняка не узнать. А вот предупредить конкретных людей, упомянутых тобой, будет уже проще гораздо. Ты что-то говорил о болгарском замминистра? Как там его? Иванов? Я думаю, проще всего будет предупредить именно его. Анонимно само собой. Напишем ему открытку и через торгпредство передадим. Может он и не поверит и ничего делать не будет, но хоть от удушья спасётся.

Генерала охватывает вдохновение, идеи попёрли просто фонтаном. Следующей стала мысль воспользоваться информацией о пострадавших в результате пожара. Особенно тех «стрелочников», кого назначат ответственными за поджог.

— Кого, ты говоришь, арестуют и посадят? Главного инженера и начальника сигнализации? — Вопросительно посмотрел Олейников на Николая Ивановича.