Комета. Карелия (2 книга)

С чего это я так обрадовалась обнаруженному стогу? Просто замёрзла, вернее, продрогла, когда постоянно вёслами машешь не сильно то и замёрзнешь, а вот продрогла основательно, словно пропиталась зябкостью, которую не может выгнать до конца даже работа с вёслами. А сено, которое нам щедро ссыпал Архип, уже давно умялось и улежалось, оно ещё было где-то внизу, но от того объёма, который был вначале можно считать, что ничего не осталось. А погода всё холодает. Вон на лужицах не просто ледок подёрнулся, а местами белые льдинки под ногой хрустят, да и земля под ногой уже тукает...

Вернулась к лодке, осмотрелась, и решила не откладывать, пока никого не видно перетаскать сено. Конечно, грузить сено через наш импровизированный люк удовольствие не из простых, но почему-то верю, что эта моховая крыша нам ещё пригодится, да и во время вчерашнего дождя защитила, внутри не капало, я не заметила. Таскать охапки сена руками неудобно, если знаешь, что для этого существуют вилы или рогатины специальные, но чего уж... Терпеть и таскать! Терпеть лезущую за ворот и в нос крошку сушёной травы, поднимать люк и заталкивать не глядя, потом залезу и перераспределю как надо... Вот набила туго, даже люк не закрывается, значит проталкиваю впереди себя и лезу внутрь. Фу, расчихалась, но сумела переложить сено к лейтенанту, который лежит, дышит и других признаков жизни не подаёт. По возможности приподнимала и заталкивала с боков под него, неудобно ужасно, тесно, не повернуться, сама на коленках ползаю, а по днищу, кажется от него, натекло, так, что я теперь тоже пахну. Класс! Закупорила щели между крышей и бортом, оставила только в середине тоннель, чтобы лицо его видеть. Будет нужно — откопаю, а сейчас важнее утепление...

Второй заход за сеном, снова натаскала и набила, что и втиснулась с трудом. Забила всю теперь заднюю часть лодки под крышу, оставила себе только узкий проход посредине и с боков для вёсел дырки. Особенно старалась вниз под ноги и седалище натолкать. Прекрасно понимаю, что сено умнётся уже сегодня к вечеру, а потому, лучше потерпеть тесноту сейчас. Сено утолкалось, пришлось делать третий заход, когда уже едва могла в набитом в лодку сене протискиваться и надо смываться. Если меня на месте преступления местные селяне — хозяева сена застукают, то едва ли стоит от них ожидать библейской кротости, уверена, что мне эта встреча очень не понравится. Так, что прыгаем в ковчег и вёслами, вёслами. После пробежек и натаскивания сена на вёслах сидится удивительно бодро, даже странно, ведь причаливала, едва шевельнуть вёслами могла. Потихоньку прошлёпала вдоль самого берега километра полтора, как по берегу открылась довольно широкая луговина и какой-то хутор с одинокой дымящей трубой на дальнем её краю. Я же вылетела из-за края леса и теперь замерла. Но по инерции продолжаю плыть вдоль берега. Успокоила бешено забившееся сердечко, внимательно осмотрелась, признаков, что я обнаружена нет, окна смотрят на дорогу, то есть немного в сторону от меня в южном направлении, людей не вижу, как и скотины. Тихо и если бы не одинокий дымок из трубы, подумала бы, что никого нет. Стала тихонько подгребать вёслами, продолжая движение в сторону дальнего края этого выходящего на берег луга. Кстати, на нём ещё три стога стоят, но уж здесь бы я его таскать точно не решилась. Сердечко бьётся, я почти не свожу глаз с хутора, лодку тихими гребками подталкиваю вперёд, волны нет почти, вода едва рябит местами от ветра налетающего, наш ковчег виден и чужероден, но резкие движения не делаю и всё ближе заросли тростника на дальней оконечности луга... Уф!... Прижалась к траве, лодка встала. Отдышалась... Это же надо такой напряг! Жуть...

И когда я, продолжая почти неотрывно смотреть в направлении хутора, уже собралась чуть гребнуть вёслами, чтобы переставить лодку дальше в тросники, не знаю, что удержало меня в самую последнюю секунду. Но уже в следующую у меня по спине неслась стая мурашек-гигантов, а я сама замерла и кажется даже не дышала... Буквально в паре десятков метров я вдруг услышала такое знакомое так-таканье угольного двигателя баркаса. Может мой столбняк, то, что я не сделала ни одного резкого движения, меня и спас. Я буквально по миллиметрам стала опускаться на сиденье, убирая свою торчащую рядом с ёлочкой голову и одновременно поворачивая её в сторону звука. Увидела я баркас, когда он не только поравнялся со мной, но почти миновал моё укрытие. Вот теперь я рассмотрела всё и во всех подробностях. Тонкая высокая труба как в прошлый раз продолжала коптить вызывая здоровую зависть у дымовой шашки, впереди на треноге или лафете, не знаю, как эту штуковину называть уставя ствол в небо стояла пушечка, это точно не пулемёт, а вот короткий тонкий ствол кажется даже тоньше, чем у нашей сорокопятки...

— Знаешь, кажется, этот раритет на носу именуется пушка Гочкиса калибром тридцать семь миллиметров изготовления начала этого века. Когда-то весьма распространённый калибр противоминной артиллерии. Почти половина противоминной артиллерии русского императорского флота во времена русско-японской войны была укомплектована такими пушками и их близкими родственницами калибром сорок семь миллиметров. Очень уж у них характерные плоские бестолковые щиты и форма казённой части орудия. Но, если по нам шмальнут, то нам хватит... Знаешь, я тоже чуть заикой не стал... — решил подбодрить и отвлечь Сосед.

— А ты откуда про эти пушки знаешь?

— Я же тоже на Васильевском вырос, не знаю, уже есть в здании биржи на стрелке военно-морской музей, в моё время был и мы там пропадали, тем более, что для школьников вход был бесплатным. Вот однажды помогали разбирать такое одному смотрителю, он и рассказал, а уж мы всё общупали и изучили, ну, сама представь, нам было лет по десять, а тут не дура какая-то бронзовая или чугунная с запальной дырой сверху, а настоящая пушка, которая снарядами заряжается...

— Это ведь он вчера мимо нас у мыса проходил?

— Да, вроде он и даже на счёт наблюдателя ты, кажется, не ошиблась, вон видишь, длинный с биноклем у надстройки курит?

— И что делать будем?

— Песенку петь: Я — кочка, кочка, кочка! А вовсе не медведь!...

— Какой медведь, ты чего?

— Мультик у нас был про медвежонка Вини-Пуха, вот он песенку пчёлам пел, только вместо "Кочки" пел "Тучка", он на воздушном шаре мимо гнезда пчелиного пролетал. Давай я тебе попозже покажу, хороший мультик... А делать? Ничего не делать! И, слава Богу, что не нужно как Оккерману-Толстому в одном сражении, когда его полк занял предписанное диспозицией место, и оказался под постоянным обстрелом перелетающими снарядами неприятельского огня по расположенной рядом батарее. И вот когда его адъютант спросил, что им делать, ведь солдаты гибнут? Полковник ответил: "Ничего не делать! Стоять! И умирать!"

— А зачем умирать, ведь можно же в сторону отойти?

— Место полка определено диспозицией командующего, изменить его можно только по приказу именно командующего, а в сражении командующий такими мелочами отвлекаться не будет. А отойти без приказа он не имеет права. Вот и получается "Стоять и умирать". И не зря этот случай стал известен, офицер проявил лучшие качества: верность приказу, стойкость и бесстрашие. А гибель солдат... Так ведь война и никто не даст гарантии, что даже отведи он быстро весь полк, это не приведёт к ещё бОльшим потерям.

— А ты к чему мне это всё рассказываешь?

— Просто отвлечь тебя пытаюсь...

— Спасибо...

Баркас уже утарахтел на патрулирование, такое ощущение, что это очень рьяный и старательный патрульный и обнаружь они в поле своего зрения даже не нас. А просто непонятный им плавающий объект, не поленятся и подойдут посмотреть и проверить. Я же приходила в себя от осознания миновавшей буквально в миллиметрах опасности.

Вот, что им в своём разведотделе было не договориться о том, чтобы нас забрали гидромсамолётом в первую же ночь после выполнения задания, да хоть с того же озера Мульяна, где мы ждали возвращения части группы. И все остались бы живы и задание было бы выполнено. А теперь ребят уже не вернёшь, лейтенант неизвестно, выживет ли, я тут едва не описалась от неожиданности и ещё неизвестно сколько километров вёслами махать. Да, ладно бы просто махать, а ещё не попасться какому-нибудь особо глазастому и бдительному финскому парню... Вот, ей Богу, зла не хватает... Как там про героизм Сосед говорил, что это почти всегда расхлёбывание чьих-то ошибок или недоработок... У нас, конечно не героизм, как у солдат в бою, но избежать это было можно, вот, что обидно!...

— Не злись, лучше послушай. Я сейчас вспомнил, что кажется в следующем году тоже осенью, только пораньше две девочки комсомолки твои ровесницы Лисицына и Мелентьева, одна из Пряжинского района, другая кажется из Рыбреки, это Шелтозерская деревня почти на берегу Онеги, из Петрозаводска пешком несли образцы документов и донесение подполья нашим. Они прошли больше ста километров по финским тылам и в конце вплавь преодолели Свирь в районе Вознесенья. Одна утонула, а вторая еле живая от переохлаждения добралась до наших и передала пакет. Она кажется тоже не выжила, обеим присвоила звание Героев Советского Союза. Фактически ты сейчас повторяешь их эпопею, может по расстоянию меньше, но у тебя на руках раненый лейтенант, а ещё они обе были местные и у них куча родственников и знакомых, так, что часть пути они даже могли спокойно проехать с местными попутчиками и могли не шарахаться от каждого куста. Гордись!

— Ты, что думаешь, нам Героя дадут?

— Думаю, что не дадут! В начале войны награждают очень неохотно, так, что нам бы ещё живыми остаться, когда к нашим выйдем...

— Ты, что такое говоришь?

— Говорю, то, что есть. Кто ты, с точки зрения контрразведки?

— Как это кто?

— С точки зрения контрразведки, а это именно они будут проверять каждое твоё слово, ты военнослужащая красного флота, которая фактически неизвестно что делала на оккупированной врагами территории, и вот, ведь, что удивительно, из всей группы здоровых подготовленных матёрых мужиков фактически единственная невероятно осталась жива. А если ещё и выйдем к своим, то преодолела много километров на лодке по водам, которые патрулируют финские патрульные суда, что само по себе невероятно и сомнительно! Значит, ты — завербованный шпион, отправленный финской разведкой в наш тыл, и с целью внедрения тебе даже дали донести настоящий секретный пакет, хотя может в этом пакете теперь после того, как он побывал руках финской разведки уже ничего ценного, сплошная дезинформация! И вот на эти обвинения тебе придётся очень вдумчиво и ответственно отвечать.

— Да как ты можешь?

— Мета! Тебе лучше это заранее знать и быть готовой, потому, что если ты просто истерику начнёшь закатывать у следователя, для него это будет прямым подтверждением его подозрений!

— Нет! Такого не может быть! Я тебе не верю! А лейтенанта тоже будут подозревать?

— Будут, но его меньше, потому, что он проверенный командир разведотдела штаба фронта, за него будут ручаться все его начальники. И к тому ж он ранен. А ты пришлая! И как связистка и не просто телефонистка, а радист-дальник, ты допущена к тайнам достаточно высокого уровня...

— А вот ты и попался! Если лейтенанту поверят, то он подтвердит, что я не шпионка!

— Он самым честным образом даст показания, когда и если придёт в себя, а мы как раз очень заинтересованы в том, чтобы он пришёл в себя и довезти его живым, как бы цинично это не звучало! Вот только эти показания для тебя приговор, потому, что он честно скажет, что бОльшую часть времени пребывал в беспамятстве и ничего о том, что ты делала сказать не может. Так, что тут бы в живых и на свободе остаться, а не Героя получать...

— И что ты предлагаешь?

— А что тут можно предложить? Только вперёд и как можно скорее добираться до наших.

— Так ведь ты сам сказал, что я уже считай объявлена шпионкой.

— Да, формально это именно так, у тебя нет доказательств, что ты не шпионка, но парадокс в том, что и у контрразведки нет доказательств того, что ты шпионка! Вот и выходит, что тебе предстоит бой за своё честное имя, который придётся выигрывать, ведь ставка в нём жизнь и не только твоя, но и твоих родных. Так, что на тебя будут давить и обвинять в самых несусветных вещах, чтобы ты сломалась и призналась, а там уже не так важно, это настоящее признание или самооговор. Потому, что один успешно работающий шпион это сотни и тысячи наших погибших, вот и считай, одна ты и ещё десяток, против тех сотен и тысяч...

— Но они же должны мне верить...

— Они не будут верить ни одному твоему слову без доказательств и свидетельств тех, чьему слову они верят. Они первым делом запросят все характеристики на тебя. Узел связи Ханко уже скорее всего расформирован, если с Ханко всех эвакуировали. Ведь это единственное место, где ты служила. А там вполне ревнивый Игорёша может тебя специально помоями облить, хотя с начальником узла у тебя были довольно неплохие отношения, себя ты там неплохо показала, и он тебе звание присвоил вне очереди. Скорее всего всплывёт история, что ты ногу несчастному матросу отрезала. Ведь там эти придурки с катера, раз сдали тебя в особый отдел ещё и рапорта на тебя написали, и они в твоё дело в особом отделе вложены. То есть ногу ты вроде и не отрезала, а вот осадочек остался. А потом может всплыть тот любвеобильный кадровик из Кронштадта, от которого следует любые гадости ждать, такие сволочи очень мстительны. Ну, и характеристики из школы и радиокурсов. В школе напишут и скажут, что ты просто хорошая и обычная, что, в общем, правда, то есть ничем особенно ты в школе не выделялась и школьным вожаком не была. На радиокурсах кроме феерического экзамена тоже не проявила себя особо, но, скорее всего ваш начальник даст максимально хороший отзыв, просто потому, что мужик он вроде не плохой. В результате имеем поровну примерно, то есть ничего однозначного, как у любого человека, по сути. Но тут ты не любой человек, а тебя под мелкоскопом разглядывают особисты-контрразведчики, а их устраивает только однозначно положительные отзывы, всё остальное лишь подтверждает, что перед ними враг! Это потом, через очень много лет они поймут и опыта накопят, что как раз все положительные и идеальные характеристики и биографии как раз у самых настоящих шпионов, а у обычного человека всё в крапинку, как у тебя...

— Я даже не смотрела с такой стороны на свою жизнь...

— Это нормально, так и должно быть и так все живут, но нас угораздило вляпаться в игры разведки и ты сейчас в тылу врага... К слову, я готов поддержать твоё желание уйти куда-нибудь из связи. Потому, что после всех разборок, даже если тебе удастся доказать, что ты наш советский честный человек, но осадочек останется, а в связи у тебя чуть ли не самый высокий допуск к секретам. А значит особисты связистов начнут тебя куда-нибудь задвигать, где ты будешь подальше от всех секретов и, скорее всего, это будет какое-нибудь зимовье на Новой Земле или ещё какая избушка налево от Диксона или Анадыря. Вот там и будешь все местные секреты белым мишкам и моржихам рассказывать, в перерывах от цинги выплёвывая зубы...