— Именно так.
— То есть, — решил я подытожить, — Канцелярия узнает супер секретные сведения о... вероятно важных гостях на вечеринке, и мне надо добыть какие-то сведения или...
— Ничего добывать нет необходимости. Тебе нужно лишь поучаствовать в турнире, и потом, возможно, подтвердить увиденное.
— Перед кем?
— Перед заинтересованными людьми. В идеале без огласки.
— Не очень понимаю. Я — единственный, кто способен попасть на этот турнир и вечеринку? Вот так легко пришел и попал?
— Турнир тематический, проводится в честь начала учебного года. Так что да, сложностей с попаданием не будет, учитывая твой возраст. Насчет первого вопроса. Да, ты единственный, кто сможет попасть на эту вечеринку. Из наших сотрудников там не будет никого. Абсолютно никого, и никто не сможет тебе помочь.
Ротмистр говорил это таким тоном, как чиновник рассказывает о том, что он против коррупции, успешный спортсмен осуждает допинг, а лоббист табачных компаний агитирует за здоровый образ жизни.
— Все ясно, — прервал я пытающегося достучаться до меня ротмистра.
Понятно, что на этой вечеринке точно будет не один и даже не два агента ФСБ — если была бы только парочка, Демидов с таким выражением "никого-никто" не повторял бы раз за разом.
— Возвращаясь к вопросу. Почему именно я?
— Твой будущий герб. То, что ты должен увидеть через неделю, сможет пригодиться нам не ранее чем через десять-пятнадцать лет, когда ты будешь обладать силой и влиянием. Безотносительно ведомства, — короткий взгляд на барона, и вновь прозрачные глаза смотрят на меня: — Я не зря упомянул, что это бомба замедленного действия. Кроме того, шанс ее использовать, будем честны, невысок. Мы с коллегами свои ордена получим сразу, а вот для тебя выгода негарантированная.
— То есть мне орден полагаться не будет?
— Будет. Если ты перед операцией определишься с решением о том, под чьей эгидой начать службу государю-императору. Сейчас твой статус несколько усложняет...
— Может денежное вознаграждение?
— Обсуждаемый вопрос, — кивнул ротмистр. Фон Колер, кстати, в этот момент посмотрел на меня с нескрываемым одобрением.
— Турнир — кровавый спорт?
— Да. У всех участников будет защита, кроме того на площадке предполагаются дежурные целители. Стандартная смертность на мероприятии такого формата не более двадцати процентов — убийство противников не самоцель.
"Не более двадцати процентов?!" Да и действительно, ни о чем.
— Твоя гибель на турнире крайне нежелательна, — не обратил внимания на мою гримасу Демидов. — Мы, конечно, тебя вытащим, но это будет сопряжено со значительными трудностями, и возможно будет стоить жизни и легенды нашим людям. После окончания турнира Шикльгрубер гарантированно продаст тебя аравийцам, и именно после осуществления сделки мы уже вмешаемся.
В ином случае спрашивать я бы не стал — и так понятно. Но здесь вопрос жизни и смерти, поэтому лучше выглядеть глупо и все же уточнить.
— Моя гибель подразумевает воскрешение?
— Максимилиан Иванович в случае согласия ответственен за создание нового слепка души на тебе. И, Артур, хочу напомнить.
— Да.
— Это дело государственной важности.
— Угу, — кивнул я, опуская взгляд и положив подбородок на сплетенные пальцы.
Пока думал, ротмистр и барон молчали, не мешая мне. А думал я долго.
Десять-пятнадцать лет. Негарантированная выгода. Возможность болезненного проигрыша. И зачем это мне? Дома я даже улицу переходил, если видел пьяные и шумные компании на тротуаре. Нужны мне проблемы на ровном месте? Самая лучшая драка это та, которую ты сумел избежать.
— Я согласен, — изрек я после продолжительного размышления.
"Ну Олега, ну ты дебил..." — как вживую прозвучал голос Мустафы из воспоминаний.
Нерациональное решение. Неправильно. Но в то же время... рациональное и правильное.
Я — в прошлой жизни, никогда бы самостоятельно не прыгнул с парашютом или не полетел на вингсьюте. Именно по желанию, для развлечения. Зато, допустим, в клетке к акулам спуститься — почему бы и нет? Безопасная опасность манит.
В Первую мировую гвардейские офицеры, в том числе аристократы, шли в атаку впереди пехотных цепей. В этом мире, когда Первая мировая закончилась, аристократы — благодаря магии, в первых рядах и остались.
Да, дома я колотил в зале грушу и других людей, но это совершенно не то. В этом мире выражение, что решение вопросов насилием удел варваров, неприемлемо. Никто просто не поймет. А если кто-то поймет, на дуэль вызвать может — здесь это в порядке вещей до сих пор. Поэтому сейчас мне просто надо проверить себя.
— Прекрасно, — кивнул ротмистр. — Максимилиан Игоревич, после наложения слепка души мы готовы начать работу по обеспечению операции.
Фон Колер кивнул и степенно поднявшись, двинулся к выходу из зала совещаний. За весь разговор он, кстати, ни слова не проронил. Шагая за бароном понял, что направлялись мы в подвал здания. И пока спускались по лестнице я четко почувствовал — именно сейчас получу ответ на вопрос, почему за использование темных искусств введено наказание смертной казнью.
Когда барон открыл массивную дверь камеры, я первым шагнул вперед. Находившегося в заточении узника видел впервые. В тот момент, когда столкнулся со взглядом необычных, неестественного цвета глаз и почувствовал ауру обреченности, без лишних слов осознал причину так давно волнующего меня вопроса.
Глава 12
— Способности делятся на два вида: созидание и разрушение. Для созидания нужна энергия. Самая распространенная, доступная и легкая в освоении — это энергия стихий. Именно ее операторов, наделенных даром, количественно больше среди всех, обладающих сверхчеловеческими способностями. Стихийное созидание — первое из высоких искусств, которое стало доступно человечеству...
— Максимилиан Игоревич, а покороче и попроще можете объяснить? — неожиданно перебив профессора, поинтересовался пленник.
Фон Колер едва заметно вздрогнул. Прервавший его заключенный лишь едва улыбнулся, блеснув яркого, ультрамаринового цвета глазами:
— Всегда мечтал вам об этом сказать.
С незнакомцем, кстати, я был согласен. Барон в своих лекциях страдал... не то, чтобы излишним словоблудием, но он не передавал знания окружающим, а скорее разговаривал сам с собой, получая истинное удовольствие от процесса.
— Уж простите, когда если не сейчас, — извиняющимся жестом развел руками пленник.
— Эх, Сережа, Сережа, — с искренним, как мне показалось, сожалением вздохнул фон Колер, — если бы ты уделял моим лекциям больше внимания, не оказался бы сейчас здесь.
Пленник в этот раз промолчал. Он подтверждающе пожал плечами, а после опустил взгляд и принял равнодушный вид.
Эмоции чужих людей я безошибочно чувствовал, когда они были направлены именно меня. Сейчас же незнакомец даже не обращал на меня внимания, но при этом я уже явственно ощущал окутывающую его ауру безнадежной тоски.
— Вам решать, Алексей Петрович, — вдруг обернулся ко мне барон. — Как популярно по последней моде в кругах молодежи, спрошу: правда или действие?
Мустафа, княгиня, Демидов — все, кто был в курсе моей личности, называли меня Артуром. И только фон Колер, при отсутствии лишних ушей, продолжал именовать меня на "вы", обращаясь "Алексей Петрович". Подчеркивая наше — пусть и не гарантированное, будущее сословное равенство.
Пока я мельком подумал об этом, ощутил, что после слов барона невозмутимый на вид пленник вдруг преисполнился отчаянной надеждой. Его чувства были настолько сильны, что я не выдержал.
— Давайте перейдем к действию, а правду оставим на потом.
— Уверены, Алексей Петрович?
То, что находящийся в камере пленник обречен, сомнений у меня не вызывало. Как и то, что именно его жизнь послужит средством для создания слепка души на мне — подобного тому, что спас мне жизнь совсем недавно. И я просто не смогу со всем вниманием слушать профессора, ощущая рядом чужой страх смерти.
— Уверен.
— Ваш выбор, — даже, как мне показалось с уважением, покивал фон Колер. — Ну-с, начнем.
А вот после последней его фразы я напрягся. Барон покивал с уважением, но это было похоже на уважение перед слабоумием и отвагой.
Неожиданно воспрянувший духом пленник поднял взгляд и несмело улыбнувшись, легким шагом подошел к барону. Белый мужчина, не старше тридцати — уже внимательно осмотрел я его. Одет так, словно только прибыл с великосветского приема — только пиджака и галстука не хватает. Мельком глянув на запонки и часы, я мысленно прикинул стоимость. Неплохо.
— На Петра как похож, — впервые глянул на меня незнакомец. Он хотел было что-то спросить у барона, но фон Колер взглядом заставил его замолчать.
— Прощай, Сережа, — мягко проговорил Максимилиан Иванович.
— Прощайте, Максимилиан Иванович, — склонил голову пленник.
Барон шагнул вперед, и взявшись за воротник рубашки, резким жестом дернул ткань в стороны, так что по полу покатилось несколько пуговиц. Фон Колер, не снимая полностью рубашку с обреченного, просто разведя отвороты, положил ладони на плечи пленнику и оглянулся на меня.
— Сюда встаньте, Алексей Петрович, — показал барон взглядом место поодаль чуть в стороне от себя, по правую руку. — Опуститесь на одно колено, подбородок вверх. Вот так, постарайтесь не шевелиться.
"Дышать-то можно?"
— Дышать можно.
"Я это вслух сказал?"
— Помолчи... те, пожалуйста, — раздраженно буркнул фон Колер, отворачиваясь. Хорошо, что отвернулся — потому что лицо у меня застыло в глуповатом, надо сказать, выражении.
Ладони барона уже потемнели и подернулись дымкой — просачивающейся даже сквозь покрывающую их тонкую ткань рубашки. Фон Колер напрягся, и неожиданно стал словно выше ростом, а вокруг него возникла пугающая до ужаса аура. Пленник в этот момент растерял невозмутимость — я видел, как лицо его все же перекосила испуганная гримаса. Он даже попытался зажмуриться, но вдруг дернулся словно от электрического разряда и широко раскрыл глаза. Причем явно против воли; из его тела сразу ушла плавность жизни — так выглядят люди на картинках неопытных еще художников. Деревянно, плоско, ненатурально.
Верх рубашки уже пошел прахом, и сейчас я видел, что руки фон Колера объяты темными лоскутными всполохами, словно кислота прожигавшими кожу. Распахнутые глаза жертвы вдруг ярко полыхнули синим пламенем, которое моментально укротилось, а чуть погодя в нем проявились темные, чернильные языки. Несколько секунд, и фигуру пленника полностью окутали всполохи синего пламени, которые почти сразу стали чернильно-синими, а после и вовсе полностью потемнели.
Фон Колер, находясь в состоянии высочайшей концентрации, плавя и сжигая черным пламенем кожу пленника повел ладонями вверх по плечам, шее обреченного, уже касаясь лица. Страшное зрелище, но я смотрел не отрываясь.
Еще одно явное напряжение сил, и барон немного подался назад. Совсем немного, но в этот момент мне... нет, не по ушам ударило. Истошный и пронзительный вопль раздался словно из другого измерения, или астрала — я слышал его, но при этом понимал, что это точно не местный, естественный звук.
Вновь где-то за кромкой реального мира раздался крик обреченного на смерть, и еще один. Барон в этот момент еще больше подался назад, отнимая руки от лица пленника. При этом к его ладоням оказалась словно приклеена призрачная маска. Барон в буквальном смысле вытягивал дух из тела — отступая назад совсем по чуть-чуть, он удерживал призрачную, сотканную из черных лоскутов фигуру, отделяющуюся от тела обреченного. Призрачную фигуру, в которой концентрировалась вся жизненная энергия жертвы.
Я наблюдал за происходящим, забыв как дышать. Еще несколько секунд, и вот уже фон Колер высоко поднял руки. Его ладони по-прежнему были на лице вытянутой из тела призрачной фигуры, которая сейчас дрожала в темно-сером мареве. Вновь зазвучал инфернальный вой — громко, так что меня словно током ударило. Но крик постепенно становился тише — по мере того, как бледнела, истончалась лоскутная тень, теряя форму человеческого тела. Как густой дым на легком ветерке. Нет, не так — присматриваясь, понял я свою ошибку. Призрачная фигура не истончалась — энергетические всполохи словно втягивались в маску.
Я, не отрываясь, смотрел на происходящее, но краем глаза заметил, что тело пленника постепенно превращается в прах. Вся жизненная сила и энергия, что присутствовали в одаренном, сейчас полностью сконцентрировались в руках барона. А именно — в посмертной маске, которая все сильнее наливалась глубоким мрачным отсветом.
Крики умирающего прервались, и лишь на периферии слышимости я ощущал словно шелест, приглушенное перешептывание. Но сконцентрироваться на этом не успел — барон обернулся ко мне. Я невольно вздрогнул — лицо у фон Колера было бледное, белее мела. И от этого еще более сильно на нем выделялись абсолютно черные глаза, которые заполонил мрак.
— Я ослабил его, насколько можно. Удачи в бою, — негромко, и вполне обычным своим голосом произнес фон Колер.
Никогда. Никогда больше я не стану никого жалеть в этом мире. Если еще хоть раз появится мысль пренебречь знаниями, то...
— Сосредоточься, просто не будет, — вдруг резко произнес барон.
Вовремя он. Я собрался, и даже кивнул:
— Поехали.
Когда барон плавным, но быстрым и резким движением прислонил маску мне к лицу ощущение было — на краткий миг, словно кожи коснулся тонкий и мокрый полиэтиленовый пакет. Но почти сразу чувствительность тела полностью пропала, а я осознал себя в черной пустоте, в виде призрачного силуэта среди бескрайнего ничто. Приготовился было к отпору — но ничего не происходило.
Секунда, две, три... Вот оно, началось. Возвращая чувствительность, от лица по телу начала растекаться чистая энергия. Ощущения подобны тому, как теплеет внутри от выпитого алкоголя. Теневые всполохи, возвращающие чувствительность, опускались от лица вниз по шее, груди. Руки ноги, теперь спина — проходя по кругу, и в последнюю очередь задний отдел шеи и затылок.
Яркая вспышка, и я вновь полностью ощущаю и осознаю себя, по-прежнему находясь в абсолютной пустоте. Вот только сейчас я был не один. В меня словно по всему телу вцепились коготки, пытаясь разодрать, утянуть за собой в абсолютное ничто. На миг я ужаснулся перспективе, но практически сразу сосредоточился, сопротивляясь чужой умирающей душе.
Состояние абсолютной собранности и концентрации — совсем как тогда, когда в теле Олега сидел на Арене, ожидая начала поединка. Опаска перед неизведанным пропала, а я полностью успокоился — фон Колер сказал, что максимально ослабил противника, поэтому мне просто надо решить поставленную задачу.
Все происходящее дальше напоминало призрачный армреслинг, только вместо рук были щупальца, которыми противник цеплялся за осколки своей оболочки. Несмотря на напряжение момента я видел и безошибочно чувствовал что сильнее. Появилось внутреннее спокойствие — мне предстояло много грязной и сложной работы, которую просто необходимо выполнить.
