Допив вино, мы поднялись из подвала на улицу, и я почувствовал, как зашумело в голове. А потом началось...
Казалось, Шутник наперечет знает столичные злачные места, где можно выпить отменного вина и вкусно перекусить, не спустив при этом все имеющиеся при нас деньги. Надо отдать ему должное — питейные заведения он выбирал таким образом, что при переходе из одного в другое хмель из головы как-то незаметно выветривался, а исторические места попадались одно за другим.
Мы постояли у постамента, отмечавшего закладку первого камня внешнего города. Прошлись по брусчатке того самого бульвара, где зарезали недоброй памяти архиепископа Полесского и Северных земель Иакова. Поглазели на мрачное обветшалое здание, ставшее во время восстания Семи Угодников последним оплотом присягнувшей узурпатору императорской гвардии. Свернув в темный переулок, вышли к тупику, в котором подоспевшие заозерские дружинники посекли прорывавшегося с боями из столицы самого узурпатора — герцога Гальта и всю его свиту. И прочее, прочее, прочее...
Заминка возникла только на мосту Святого Патрика. Облокотившись на перила, мы стояли и, попивая из толстых глиняных кружек разогретое со специями красное вино, смотрели на неторопливо бегущие воды впадавшей в Пресветлое озеро Песчанки.
— Странно, Шутник. — Я оглядел возвышающиеся по берегам реки особняки с остроконечными крышами, застекленными окнами, статуями горгулий, крылатых коней и ангелов на крышах. Дома, как деревья в лесу, стремились к солнцу, и их начищенные до блеска медные флюгеры словно соревновались между собой, кто из Них ближе к небу. Или — Богу? — Здесь полно всего святого. Святой остров, Пресветлое озеро, город тоже не простой, а река какая-то Песчанка...
— Не может же все в этом городе быть святым. Да и остров не Святой вовсе, а Семи Угодников. — Шутник допил вино, проводил взглядом проплывшую вверх по течению длинную узкую весельную лодку и взмахом руки подозвал подавальщицу.
— Можно подумать, есть разница, — хмыкнул я и оглядел лавки, приткнувшиеся на ближнем к озеру крае широкого моста.
Как ни странно, большинство прогуливавшихся по набережной людей пришли сюда именно из-за этого пятачка, а вовсе не для того, чтобы попасть на другой берег.
От нечего делать я попытался определить, кто из этой праздношатающейся публики, как и мы, приезжие, а кто местные, но от выпитого вина мысли путались, да и никакого желания забивать себе голову всякой ерундой не было. Тут бы еще придумать, как от компании Шутника избавиться. Нет, как компаньон в прогулке по городу он незаменим, но при разговоре с рекомендованным Нежи человеком лишние уши совсем ни к чему. К тому же вдруг окажется, что интересующая меня особа сейчас в столице?
А что? Запросто. Из Геладжио в герцогство Йорк самый удобный путь через Город-на-Озере. Самый удобный, но, к сожалению, не единственный. Красные кошки могли и Западной дорогой на север отправиться.
Решив наконец, что все мои не подтвержденные фактами домыслы не стоят и выеденного яйца, я отвернулся от реки и обнаружил, что Шутник до сих пор о чем-то мило беседует с симпатичной подавальщицей. Невысокая пышногрудая девица, которая успела принести нам новую порцию подогретого вина, закатывала глазки и весело смеялась над шуткам Габриеля. А тот был в ударе — байки из него так и сыпались.
— Ты здесь пока будешь? — поинтересовался я у него. — Я тогда до улицы Менял сбегаю.
— Да, какое-то время я здесь еще пробуду, — рассеянно кивнул мне Шутник и высыпал на поднос подавальщице горсть медяков. — Какое-то время...
— Если что, меня не жди, сам на постоялый двор вернусь. — Я поставил на поднос пустую кружку, кивнул Шутнику и, спустившись с моста, зашагал вниз по течению реки к озеру.
Вновь удививший меня свой предусмотрительностью Нежи — ну кто только мог предвидеть, что нелегкая меня в Город-на-Озере занесет? — утверждал, что его знакомый, промышлявший скупкой не совсем честно приобретенных ювелирных украшений, живет неподалеку от устья Песчанки, так что дорога до его лавки много времени не займет. По идее — вполне могу успеть вернуться на мост, прежде чем Шутник решит отправиться дальше.
А потом я вышел к берегу озера. И вот там-то меня и проняло по-настоящему. Шутник мог сколько угодно распинаться о красотах Пресветлого озера и Острова Семи Угодников, но это надо было узреть воочию. И не сказать, чтобы водная гладь поражала своими размерами или особой чистотой — нет, несмотря на туманную дымку, дома на той стороне виднелись вполне явственно, а в мутной пене у берега плавала листва, ветви деревьев и арбузные корки. Дело вовсе не в этом: прямо посреди озера возвышался полностью застроенный зданиями высоченный холм. И хоть отсюда никаких архитектурных изысков было не разглядеть, остров притягивал к себе взор и зачаровывал настолько, что перехватывало дыхание.
Вдоль берега острова тонкой полоской вилась мощеная булыжниками дорога, сразу за ней на склоне теснились особняки, будто стремившиеся перещеголять друг друга изяществом очертаний крыш. Выше такой тесноты уже не было, и уж там талант архитекторов проявил себя в полной мере. И пусть о каком-то едином стиле речи идти не могло, но все это разнообразие в конечном итоге и складывалось в единую завораживающую картину.
Змеились меж домами ступени каменных лестниц, изгибались ажурные мостики, тянулись невесомые переходы. Искусно выточенные из черного мрамора химеры и горгульи одаряли своих хозяев иллюзорной защитой, а трепетавшие на башенках замков штандарты могли многое поведать понимающему в геральдике человеку о родословной знатных домовладельцев. Сверкавшие в солнечных лучах золоченые шпили и цветные витражи дворцов, купола церквей и колоколен ослепительными блестками отражались на ровной глади озера. А на самой вершине холма рвались к небу мрачные бастионы сложенной из серого камня резиденции Наместника[21].
— Могу ли я поведать вам историю создания этого восхитительного своей красотой чуда света? — Сухонький, опрятно одетый старичок с надеждой заглянул мне в глаза, но я лишь покачал головой.
— Скажите лучше, как пройти на улицу Менял. — Видимо, поддавшись атмосфере всеобщего праздника, я кинул в протянутую кружку одиноко звякнувший медяк.
— Улица Менял будет следующая по набережной. Держитесь левой стороны, и не промахнетесь. — Старичок с достоинством поклонился и отправился на поиски следующего провинциала, пораженного величием Города-на-Озере.
Да уж, думаю, эти поиски много времени не займут — набережная Пресветлого озера пользовалась редкостной популярностью. И не только у приезжих, но и у столичных обитателей тоже.
Не спеша прогуливались вдоль закованного в каменные плиты берега озера одетые по последней моде дамы и кавалеры. С презрительной снисходительностью они наблюдали за плескавшимися о гранитные блоки волнами и чопорно кивали, встречая знакомых своего круга.
На открытых террасах дорогих рестораций обедали и вели переговоры преуспевающие торговцы, а учащиеся духовной семинарии собирали пожертвования на постройку очередного храма.
Хватало и простых горожан. Эти вели себя куда естественней и при встрече со знакомыми не считали зазорным обняться и похлопать друг друга по спине. Да и множеству снующих меж праздношатающейся публики лотошников было грех жаловаться на плохие продажи.
Сразу несколько уличных художников делали наброски Острова Семи Угодников и за вполне умеренную плату готовы были любому уступить одну из законченных картин. А при желании и запечатлеть заказчика на столь внушительном фоне.
Гул толпы на набережной не смолкал ни на минуту. На голоса зевак и крики торговцев накладывались звуки скрипок и бренчание гитар, а прислонившийся к стене одной из лавок одноногий бородач монотонно крутил ручку шарманки.
Вскоре мельтешение людей перед глазами начало меня порядком раздражать, к тому же от расфуфыренных дамочек крепко несло духами и ароматическими притирками. Не привык я, чтоб столько народу сразу. Да все еще и наряжены, как норлингские райские птицы. Одинаково серо одеты только городские стражники.
А стражи порядка, кстати, попадались тут чуть ли не на каждом шагу. В отличие от коллег на въездах в город эти щеголяли форменными серыми камзолами с зелеными вставками и серебряным шитьем, тонкой выделки перчатками и широкими кожаными ремнями с блестящими пряжками. Да и вместо глеф и коротких мечей их вооружение составляли обтянутые свиной кожей дубинки в пару локтей длиной и прямые кинжалы.
Через некоторое время я не на шутку забеспокоился: создалось впечатление, что стражники стараются не выпускать меня из виду и по мере продвижения в сторону улицы Менял словно передают с рук на руки своим коллегам.
Чем, интересно, их могла заинтересовать моя скромная персона? Поистрепавшимся за последнее время камзолом? Обветренной северной рожей? Или просто у них на всякий сброд чутье? Слишком уж тут место хлебное для жулья всех мастей. По-видимому, верным было именно последнее предположение: стоило свернуть с набережной на улицу Менял, как от меня сразу же отвязались.
Немного успокоившись, я еще некоторое время оглядывался, но, убедившись, что стражникам действительно теперь нет до меня никакого дела, начал высматривать дом с тремя медными ангелами над входной дверью.
Успокоиться-то я успокоился, но расслабляться не спешил. Пусть этот рекомендованный Нежи скупщик человек проверенный-перепроверенный, но Гаспар тоже с северными тенями не один год дела вел. И вон оно как в Геладжио получилось...
Впрочем, беспокоился я напрасно. Хотя я не особо вертел головой по сторонам, становилось ясно, что никто не проявляет ко мне совершенно неуместного любопытства. Все просто: в отличие от набережной здесь праздношатающейся публики не было вовсе. Изредка проезжали кареты и открытые экипажи, сломя голову носились мальчишки-курьеры, да спешили по делам горожане и приезжие торговцы.
Неторопливо прохаживались только нанятые приглядывать за порядком охранники. И уж у этих битых жизнью волков никаких легких камзолов и дубинок. Нет, крепкие дядьки, все как один среднего возраста — не иначе, уволившиеся из церковных войск ветераны, — скрывали под просторными плащами кольчуги и короткие пехотные мечи. Все верно: ростовщики, менялы и содержатели ломбардов своим добром рисковать не собирались — слишком уж сильно манил сюда любителей легкой поживы звон золотых монет.
Когда через несколько кварталов я наконец отыскал нужную лавку, у меня сложилось впечатление, что улицу Менял прочно оккупировали выходцы из Норлинга. Пожалуй, каждый третий встретившийся мне здесь мужчина носил традиционный для Норлинга короткий плащ со шнуром, свитым из нитей, выкрашенных в родовые цвета. Да и постоянно бросавшиеся в глаза названия вроде "Лавка м-Клами", "Курильня эн-Тири"[22] или "Сокровищница Эр-Торы" говорили сами за себя.
Впрочем, хватало здесь и лавок торгового люда с западного побережья, встречались заведения заозерцев, а один квартал полностью выкупила для своих нужд община полесских купцов. Вот там-то я и приметил трех начищенных до зеркального блеска медных херувимов, прибитых серебряными гвоздями над дверью ювелирной лавки "Эрик Диберт и сыновья".
Последний раз оглядевшись по сторонам — внимания на меня никто не обращал, все спешили по своим делам, — я толкнул дверь и вошел внутрь. Над головой звякнули закружившиеся на нитях хрустальные орлы и серебряные колокольчики, но сидевший за конторкой торговец даже не оторвал взгляда от раскрытой книги в украшенном золотыми уголками кожаном переплете.
Огоньки стоявших в золоченом канделябре свеч качнуло сквозняком, и лишь тогда он соизволил обратить на меня внимание:
— Чем могу служить?
— Мне нужен мастер Диберт-старший.
Странные они: свечи жгут, а у самих окна завешены. Или не желают, чтобы с улицы посетителей видно было?
— Туда, — указал мне рукой на ведущий в задние комнаты проход торговец и вновь вернулся к чтению.
Мельком глянув на выставленные в витринах украшения, я не стал ждать повторного приглашения и спокойно направился в глубь лавки. И только когда уже откинул закрывавший дверь полог, сообразил, что странный торговец не только не спросил моего имени, но даже не поинтересовался целью визита.
Что все это значит?
Я начал поворачиваться, чтобы получше рассмотреть увлеченно читавшего книгу человека, но успел лишь краем глаза заметить смазанное движение, а в следующее мгновение сильнейший удар в спину швырнул меня вперед. Кубарем прокатившись по коридору, я влетел в заднюю комнату с закрытым деревянными ставнями окном и чуть не врезался лбом в ведущую во внутренний дворик дверь.
В голове все еще стоял звон, но тело среагировало самостоятельно, и в руке появился выхваченный из-за голенища сапога нож. Откат в сторону, разворот, удар, и со всего размаху напоровшийся на лезвие торговец с тихим всхлипом осел на пол. Опасаясь сломать крепко засевший меж ребер нож, я выпустил рукоять и, прижавшись спиной к двери, оглядел комнату в поисках более серьезного оружия. Ни за что не поверю, что меня здесь только один человек караулил.
Сначала Гаспар, теперь Диберт... Нежи, сволочь, неужели ты думал, что я не найду способа поквитаться с тобой за предательство?
Твою тень!
Глаза привыкли к темноте и от увиденного на затылке зашевелились волосы.
Твою тень!
Мое негодование по поводу предательства Нежи развеялось, как утренний туман под порывами штормового ветра: привязанный за руки и ноги к кованым спинкам неширокой кровати в потолок слепо уставился старик, вполне подходивший под описание обделывавшего с тенями всякие сомнительные делишки Эрика Диберта.
Я подошел к кровати и склонился над ним. Еще густые, но уже седые кудри волос, длинный прямой нос, ухоженные пушистые усы и оставленный ножом налетчика несколько десятилетий назад шрам... В лице ни кровинки, а подложенная под голову подушка вся в бурых пятнах. Странно, ран не вижу. Откуда тогда кровь? В этот момент старик неожиданно сглотнул, и в глаза мне бросились две черные отметины на шее. Знакомые отметины. Весьма.
Тенью клянусь — это не что иное, как следы укуса вампира.
Здесь — в Городе-на-Озере, вотчине Инквизиции?!
Спасли меня стоявшие в вазе завядшие розы — совершенно бесшумно поднявшийся с пола фальшивый торговец зацепил их полой плаща и смахнул с невысокого столика на пол хрустальную вазу. От звона разлетевшегося на сотни осколков хрусталя я чуть не подпрыгнул до потолка и одним махом перескочил через кровать со стариком. Едва не дотянувшийся до меня вампир растянул губы в жуткой улыбке и сделал приглашающий жест.
Пепельно-серая кожа, глубоко запавшие глаза и две тонких иглы клыков — вот, пожалуй, и все, что отличало эту тварь от обычного человека. Скорее всего, вампиром мой противник стал не так давно — поэтому и последствия обращения в ночную тварь толком маскировать еще не научился.
Выходит, чары крови ему пока подвластны быть не должны. Разве что самые простые. Только вряд ли он и к ним прибегнет — использовать в переполненном монахами городе темные заклятия равносильно самоубийству. Да и зачем? Ему вполне хватит сил разорвать простого человека на куски голыми руками.
