— Пожалуйста. Я настаиваю.
Она прищурилась, запоминая его, стоящего здесь, с одной рукой на подбородке, изучающего рисунок самого себя. Она опять нарисует его, позже. После всего того, что он сделал для нее, она обязана иметь его в своей коллекции.
Йалб аккуратно положил рисунок между страницами книги, поднял мешок и пошел дальше. Наконец они достигли главной улицы. Номон — средняя луна — начала вставать, омывая город бледно-голубым светом. В доме отца ей крайне редко разрешали оставаться снаружи в такое время, но жители города, похоже, даже не замечали, насколько сейчас поздно. Что за странное место!
— Обратно на корабль? — спросил Йалб.
— Нет, — сказала Шаллан, глубоко вздохнув. — Обратно в Конклав.
Он поднял бровь, но повел ее обратно. У входа во дворец она простилась с ним и напомнила, что надо взять рисунок. Он так и сделал, пожелал ей удачи и поторопился прочь, вероятно опасаясь встречи со стражниками, которых обманул раньше.
Шаллан подозвала слугу, который понес ее книги, и по коридору вернулась к Вуали. Она не успела войти в украшенные железные двери, как к ней подошел мажордом.
— Да, Ваша Светлость? — спросил он. Большинство альковов погрузились в темноту, и теперь терпеливые слуги возвращали тома за хрустальные стены.
Шатаясь от усталости, Шаллан поглядела вверх. Альков Джаснах все еще светился.
— Я бы хотела использовать вон тот альков, — сказала она, указывая на соседний балкон.
— У вас есть разрешение на вход?
— Боюсь, что нет.
— Тогда вы можете снять место, если собираетесь использовать его регулярно. Две небесные марки.
Поморщившись от цены, Шаллан достала сферы и заплатила. Ее денежные мешочки выглядели ужасающе плоскими. Носильщики подняли ее на соответствующий уровень. Она тихо прошла в свой альков, достала все оставшиеся сферы и наполнила лампу-кубок. Она использовала девять цветов и все три стоимости, так что получилось пестрое и достаточно сильное освещение.
Шаллан перегнулась через перила своего балкона и заглянула на соседний. Джаснах, не обращая внимания на поздний час, сидела, погрузившись в чтение; ее кубок наполняли до краев чистые бриллиантовые брумы, дававшие самый лучший свет, но менее полезные для Преобразования и поэтому не такие ценные.
Шаллан вернулась обратно и села у самого края стола, где стена скрывала ее от Джаснах. Возможно, следовало выбрать альков на другом уровне, но она хотела присматривать за знатной дамой. Будем надеяться, что Джаснах проведет здесь несколько недель. Вполне достаточно, чтобы посвятить себя ожесточенной зубрежке. Да, тексты ей давались хуже, чем картины и сцены, тем не менее она могла запоминать факты и перечни с такой скоростью, которую ее преподавательницы называли поразительной.
Она поудобнее устроилась на стуле, достала книги и разложила на столе. Потерла глаза. Хотелось спать, но она не могла терять времени. Джаснах сказала, что Шаллан сможет обратиться к ней еще раз, когда заполнит дыры в образовании. Хорошо, она сделает это очень быстро, а потом опять попросит об ученичестве. Главное, сделать это до того, как Джаснах покинет Харбрант.
Последняя, отчаянная надежда, такая хрупкая, что ее способна опрокинуть любая случайность. Глубоко вздохнув, Шаллан открыла первую книгу по истории.
— Я никогда не избавлюсь от тебя, а? — спросил мягкий женский голос.
Шаллан подпрыгнула, едва не сбросив на землю свои книги, и повернулась к двери. Там стояла Джаснах Холин: темно-синее шелковое платье обшито серебром, его шелк отражает свет сфер Шаллан. Преобразователь спрятан под черной перчаткой без пальцев.
— Ваша Светлость, — сказала Шаллан, вставая и неловко приседая. — Я не хотела мешать вам. Я...
Джаснах остановила ее взмахом руки. Она отошла в сторону, в альков вошел паршмен, неся в руках стул. Он поставил его рядом со столом, Джаснах немедленно уселась на него.
Шаллан попыталась определить настроение принцессы, но лицо той было непроницаемым.
— Я действительно не хотела мешать вам.
— Я подкупила слуг, и, как только ты вернулась в Вуаль, они сообщили мне, — рассеянно сказала Джаснах, перебирая тома Шаллан и читая заголовки. — Я не хотела, чтобы меня опять прервали.
— Я... — Шаллан уставилась на пол и залилась краской.
— Не извиняйся, — сказала Джаснах. На вид она устала даже больше, чем Шаллан. Джаснах провела руками по книгам. — Прекрасный выбор.
— Я не выбирала. Это то, что было у торговца.
— Насколько я поняла, ты собираешься быстро изучить содержимое этих книг, верно? — задумчиво сказала Джаснах. — И, пока я не уехала из Харбранта, попытаться в последний раз произвести на меня впечатление.
Шаллан заколебалась, потом кивнула.
— Очень неплохая затея. Я должна была назвать срок и запретить тебе появляться раньше него. — Она оглядела Шаллан сверху донизу. — Ты очень целеустремленная девушка, Шаллан Давар. Это хорошо. И я знаю, почему ты так отчаянно стремишься стать моей подопечной.
Шаллан вздрогнула.
Она знает?
— У дома Давар много врагов, — продолжала Джаснах, — а твой отец живет затворником. Тебе будет весьма трудно хорошо выйти замуж без временного союза с кем-нибудь по-настоящему знатным...
Шаллан расслабилась, хотя и постаралась этого не показать.
— Дай мне посмотреть твою сумку, — сказала Джаснах.
Шаллан нахмурилась, сопротивляясь желанию прижать сумку к груди.
— Ваша Светлость?
Джаснах протянула руку.
— Ты помнишь, что я говорила тебе о повторениях?
Шаллан неохотно протянула ей сумку. Джаснах стала аккуратно выкладывать на стол все ее содержимое, выстраивая в линию кистьперья, карандаши, перья, флакон с лаком, чернила и растворитель. За ними последовали стопки бумаги, блокноты и законченные рисунки. На столе появились и денежные мешочки Шаллан, блистая пустотой. Джаснах взглянула на вазу-лампу, сосчитала сферы и подняла бровь.
Потом она просмотрела рисунки Шаллан, задержавшись над своим портретом. Шаллан изо всех сил всматривалась в лицо знатной дамы. Довольна? Удивлена? Недовольна тем, сколько времени Шаллан проводит, рисуя моряков и служанок?
Наконец Джаснах перешла к блокноту, наполненному рисунками растений и насекомых, которых Шаллан видела во время путешествия. Здесь Джаснах опять задержалась, рассматривая каждый рисунок и читая примечания.
— С какой целью ты сделала эти наброски? — спросила она, просмотрев все.
— С какой целью, Ваша Светлость? Ну, потому что мне захотелось.
Она скривилась. Быть может, надо было сказать что-нибудь более умное?
Джаснах медленно кивнула и встала.
— Король предоставил мне несколько комнат. Собирай свои вещи и иди туда. Ты выглядишь очень усталой.
— Ваша Светлость? — спросила Шаллан, тоже вставая.
По телу пробежал трепет радостного предчувствия.
Джаснах остановилась у двери.
— Во время нашей первой встречи я приняла тебя за карьеристку из провинции, собирающуюся добиться состояния с помощью моего имени.
— Сейчас вы думаете иначе?
— Нет, — сказала Джаснах, — в тебе, без сомнения, есть и это. Но в каждом из нас смешались самые разные черты, и можно много сказать о человеке по тому, что он носит с собой. Этот блокнот говорит о том, что в свободное время ты занимаешься наукой ради самой себя. Это обнадеживает. И, возможно, лучший аргумент в защиту самой себя. Уж если я не в состоянии избавиться от тебя, быть может, я смогу тебя использовать. Иди спать. Завтра мы начнем рано; ты будешь заниматься самообразованием и одновременно помогать мне в моих исследованиях.
И Джаснах вышла.
Шаллан села, ошеломленная, прищурив усталые глаза. Она взяла лист бумаги и написала короткую благодарственную молитву. Позже она ее сожгла. Потом поспешно собрала книги и отправилась на поиски слуги, которого послала в "Удовольствие Ветра" за сундуками.
Это был долгий, очень долгий день. Но она победила. Первый шаг сделан.
Теперь начинается настоящая работа.
Глава девятая
Бездна
Десять человек, с Клинками Осколков наголо, стоят перед стеной — черной, белой и красной.
Получено в Джесашев, 1173 год, двенадцать секунд до смерти. Объект — один из наших собственных ардентов, подслушано в последние мгновения его жизни.
Каладина послали в Четвертый Мост совсем не случайно. Раз за разом именно в нем всегда было больше всех убитых и раненых. Он выделялся даже на фоне других бригад, которые теряли от трети до половины людей за один раз.
Каладин сидел снаружи, спиной к стене барака, на него падал мелкий дождик. Не сверхшторм. Обыкновенный весенний дождь. Тихий. Робкий родственник великих штормов.
На плече Каладина сидела Сил. Или порхала. Не имеет значения. Она ничего не весила. Каладин ссутулился, уперся подбородком в грудь и глядел на дыру в камне, медленно заполнявшуюся водой.
Он должен уйти в барак Четвертого Моста. Там холодно, мебели нет, но нет и дождя. Но ему... ему все равно. Сколько времени он здесь? Две недели? Три? Вечность?
Из двадцати пяти человек, переживших первую переноску моста, двадцать три погибло. Двоих перевели в другие бригады, потому что они чем-то понравились Газу, но они умерли там. Остались только Каладин и еще один человек. Двое из почти сорока.
За это время бригаду несколько раз пополняли другими неудачниками, и большинство из них тоже погибло. Их заменили, но и большинство новичков погибло. Бригадир менялся за бригадиром. Предполагалось, что он находится на самой безопасной позиции в бригаде, на самой защищенной. Для Четвертого Моста это не имело значения.
Несколько раз обошлось без жертв. Если алети приходили раньше паршенди, никто из мостовиков не погибал. А если они приходили слишком поздно, иногда там уже оказывался кто-то из кронпринцев. В таких случаях Садеас не помогал, а уводил свою армию обратно в лагерь. И даже в плохих забегах паршенди часто сосредотачивались на некоторых бригадах, стремясь убить всех и помешать поставить мост. Бывало, что погибали дюжины мостовиков и никто из Четвертого Моста.
Но крайне редко. Четвертый Мост почему-то обстреливали почти всегда. Каладин даже не трудился узнавать имена своих товарищей. Зачем? Узнаешь имя человека, а не пройдет и недели, как он умрет. Скорее всего, вы оба умрете. Но, может быть, ему следовало спросить их имена. Тогда будет с кем поговорить в Бездне. Встретившись там, они вспомнят, насколько ужасен был Четвертый Мост, и согласятся, что адские муки куда приятнее.
Он тупо ухмыльнулся, все еще глядя на камень перед собой. Скоро придет Газ и пошлет их на работу. Скрести сортиры, чистить улицы, убирать навоз в конюшнях, собирать камни. Все что угодно, лишь бы они не думали о своей судьбе.
Он все еще не понимал, зачем они сражаются на этих проклятых плато. Как-то это связано с большими куколками. Вероятно, в их сердцах есть драгоценные камни. Но причем здесь Пакт Мщения?
Еще один мостовик — молодой веден со светло-рыжими волосами — лежал рядом, уставившись в сочащееся дождем небо. Вода собралась в уголках его карих глаз, текла по лицу. Он не мигал.
Бежать они не в состоянии. Военлагерь одновременно был и тюрьмой. Мостовики могли пойти к торговцам и потратить скудный заработок на дешевое вино или шлюх, но выбраться из лагеря было невозможно. Периметр надежно охранялся. Частично, чтобы не дать схлестнуться солдатам из разных армий, — драки возникали всегда, стоило им только встретиться; но главным образом чтобы не дать убежать рабам и мостовикам.
Зачем? Зачем превращать все это в кошмар? Почему не поставить несколько мостовиков со щитами перед бригадой и не защитить остальных от стрел? Он спросил, и ему сказали, что это слишком замедлит их. Он спросил опять, и ему сказали, что его вздернут на солнышке, если он не закроет пасть.
Светлоглазые действовали так, как если бы весь этот кавардак был чем-то вроде большой игры. Если это так, ее правила скрыты от мостовиков — фигуры на доске понятия не имеют о стратегии игрока.
— Каладин? — спросила Сил, слетая вниз и приземляясь ему на ногу. Сейчас она была девушкой в длинном платье, сливавшемся с туманом. — Каладин? Ты уже несколько дней не разговариваешь.
Он по-прежнему горбился, глядя в небо. Была единственная возможность вырваться. Дойти до пропасти в двух шагах от лагеря. Правила запрещали, но стражники смотрели на это сквозь пальцы. Великая милость, дарованная мостовикам!
Тот, кто решался на это, никогда не возвращался.
— Каладин? — озабоченно сказала Сил мягким голосом.
— Мой отец говорил, что в этом мире есть два вида людей, — хрипло прошептал Каладин. — Те, которые забирают чужие жизни. И те, которые спасают жизни.
Сил нахмурилась и вздернула головку. Такие разговоры смущали ее — абстрактные понятия ей давались с трудом.
— Раньше я думал, что он ошибался. Что бывает третья группа. Люди, которые убивают для того, чтобы спасать. — Он покачал головой. — Полный дурак. Есть третья группа, довольно большая, но совсем не та, о которой я думал.
— Что за группа? — спросил она, садясь ему на колено и от напряжения наморщив лоб.
— Люди, которые существуют, чтобы их либо спасли, либо убили. Средняя. Те, кто ничего не может сделать, только умереть или спастись с чьей-то помощью. Жертвы. Как я.
Он посмотрел на мокрый склад леса. Плотники ушли, набросив брезент на необработанное дерево и унеся с собой инструменты, которые могли заржаветь. Бараки мостовиков находились на западе и на севере от склада. Четвертый Мост стоял в стороне от других, как если бы невезение было заразной болезнью. Инфекционная близость, как обычно говорил отец Каладина.
— Мы живет для того, чтобы нас убили, — сказал Каладин. Он прищурился, глядя на других бригадников Четвертого Моста, апатично сидевших под дождем. — Если мы уже не мертвы.
* * *
— Я не люблю видеть тебя таким, — сказала Сил, жужжа вокруг головы Каладина, пока его бригада тащила бревна на склад. Паршенди часто поджигали самые дальние постоянные мосты, так что у инженеров и плотников кронпринца Садеаса всегда хватало работы.
Старый Каладин обязательно спросил бы себя, почему бы армии не охранять мосты. Что-то здесь не так! сказал голос внутри него. Ты видишь только часть головоломки. Они тратят без счета ресурсы и жизнь мостовиков. И совершенно не собираются идти дальше и убивать паршенди. Они сражаются на плато, потом возвращаются и празднуют. Почему? ПОЧЕМУ?
Он не обратил внимания на этот голос. Он принадлежал человеку, которого больше нет.
— Раньше ты весь трепетал, — сказала Сил. — В тебе видели образец воина и командира, Каладин. Твой взвод солдат. Враги, с которыми ты сражался. Другие рабы. Даже некоторые светлоглазые.
Скоро принесут баланду. И он сможет поспать, пока бригадир не разбудит его пинками.
— Раньше я любовалась тем, как ты сражаешься, — сказала Сил. — Сейчас я едва помню это. Мои воспоминания, они какие-то спутанные. Как будто гляжу на тебя сквозь дождь.
Погоди. Очень странно. Сил последовала за ним только тогда, когда его вышвырнули из армии. И она действовала как обычный спрен ветра. Он замешкался, заработав ругательство и удар хлыстом от бригадира. Он потащил опять. Тех мостовиков, кто медленно работал, пороли; тех, кто не слишком быстро бежал в атаку, вешали. В армии на это смотрели строго. Откажись атаковать паршенди, попытайся задержаться, по сравнению с другими мостами, — и тебе отрубят голову. Впрочем, такая судьба ждала тебя именно за это специфическое преступление.
