В комнате смешались запахи очага, пряностей, вина и старого дома. Ромка поглядывал так же обеспокоенно то на нее, то на меня. Наверное, он тоже чувствовал тепло.
Несколько секунд ничего такого не происходило вообще. Я даже подумал было, что Мари и правда ошиблась насчет своей магии. Но потом я заметил, что в полумраке передо мной начинают проявляться светящиеся искорки, мягко мерцая теплым золотом. Как светится море в августе, так светился передо мной воздух в каминном зале. Пшеничные волосы Мари колыхались на невидимом ветру, будто бы неподвластные силе притяжения. Я сам перестал ощущать свой вес, глянул на Ромку — так тот как будто бы приподнялся над ковром, и тот же самый невидимый ветер трепал его светлую челку.
— Красиво-то как, — не смог сдержаться я.
Огонь в камине трепыхнулся, зашумел. Черепаховой масти кошка запрыгнула с пола на диван. Мари не отпускала наших рук, сидела молча и неподвижно, несмотря на происходящие странности. Я почувствовал, как она чуть крепче сжимает мою ладонь. Потом ее веки дрогнули, она открыла глаза, и пока я тщетно пытался в этом взгляде не утонуть, Мари произнесла:
— Найди ключ от всех дверей, кроме одной.
Магия кончилась, как проходит слепой дождь. Мой настоящий вес придавил меня к полу. Камориль поймал в руку одну из эфемерных искорок, а когда разжал ладонь, ее там уже не было.
— Это я что... Это, что ли... Это было пророчество? — хлопала глазами Мари. — А почему такое странное? И что это со мной было такое? Я хоть своим голосом говорила? Или нет? Или страшным каким-нибудь?
— Своим-своим, — успокоил ее Эль-Марко.
— Бред какой-то, — высказался Ромка. — Ключ, который открывает любую дверь, кроме какой-то одной двери?
— Да, это явно было колдовство, и, судя по спецэффектам, — истинное пророчество колдуньи вероятностей, — произнес Камориль. — Но мы не обязаны понимать предсказание дословно. В то же время, нам не следует отбрасывать возможность буквальной трактовки.
— А у этих предсказаний еще и трактовка есть? — удивился Мйар.
— А то, — некромант поерзал на диване, перекидывая ногу на ногу. — Я слышал, что вот уже лет пять, как провидцы целенаправленно собирают все свои спонтанные пророчества вместе и пытаются восстановить традиции... или заново воссоздать методологию, которая поможет им в расшифровке этих самых пророчеств. Слухи, конечно, непроверенные... Мари, а ты сама можешь нам сказать, буквально это условие или же оно, скажем так, тоже является загадкой?
Девушка, ошарашенная случившимся с ней, молча покачала головой. Выглядела она испуганно.
— Нужно свериться с базой артефактов, — рассудительно заметил Эль-Марко. — Я могу попробовать отправить запрос в гильдию.
— А я в свою, — кивнул Камориль.
— Кападастер, а ты тоже в какой-то гильдии? — поинтересовался Ромка.
— Ну почти, — улыбнулся Эль-Марко. — Вернее, я вне гильдии, но как бы все равно числюсь там... определенным образом. Ведь я же... как бы маг. Тоже.
— Ключ, который открывает все двери, кроме одной... но ведь никто, наверное, не знает, какую дверь он не может открыть! — тем временем Мйар пытался осмыслить услышанное. — То есть, его можно использовать для того, чтобы пробраться в разные места... Но существует место, в которое с его помощью не проберешься. Дверь, которую им не открыть. Но зачем нам этот ключ? И что это за дверь?
— Если понимать пророчество буквально, то можно предположить, что этим ключом следует что-то открыть, — рассудил Камориль. — В мире миллиарды дверей. И только одну из них он не может открыть. Эту дверь ты рискуешь даже ни разу не найти — за всю жизнь. Но, имея такой ключ, ты будешь способен пробраться куда угодно.
— Если там есть замочная скважина, — добавил Эль-Марко.
— Нет, это слишком сложно для моих мозгов, — застонал Мйар. — Я не понимаю, зачем такая штука вообще нужна.
— Предположим, ты все-таки найдешь дверь, которую этот ключ не открывает, — продолжал Камориль. — Но ведь это же дверь. Значит, она должна открываться... каким-то иным образом.
— Или не должна открываться никогда, — добавил Мйар.
Ему никто ничего не ответил.
— Что, если этот ключ может открыть любую дверь, но закрывает только одну?
— Та-ак, — Камориль почесал ухо. — То есть, мы сможем найти некую вещь, здесь и далее ключ, которая сможет закрыть нечто незакрываемое иными способами?
— Некий абсолютный нейтрализатор, — кивнул Эль-Марко.
— Хм, если так глобально об этом думать, становится немного страшно, — поежился Мйар. — Что такого нужно будет им закрыть?
— Может, эта штука прикроет Роману его дивное магическое дарование? — предположил Камориль, косясь на мальчика. — Или если кто-то бессмертный откроет им все существующие двери, та единственная неоткрываемая откроется сама...
— Ох, не ожидал я от тебя, Камориль, такого смелого предположения! — хихикнул Мйар, — 'Кто-то бессмертный'?
— Очень быстрый и незанятой, — кивнул некромант. — Угу.
И снова замолчали. Ромка, поглядев по очереди на всех, сказал:
— А давайте, может, его найдем для начала? Ну, ключ. А там уже посмотрим, что с ним делать. Может, и не надо им ничего открывать-закрывать... Вдруг он сам сделает все, что нужно?
— Опасно, — заметил Камориль.
— Но ладно, — кивнул Мйар. — Мари, ты как?
— Я все еще немного... ошарашена. Еще ни разу... пророчество... не случалось с такими спецэффектами.
— Это не от пророчества спецэффекты, — улыбнулся Камориль. — Это... у меня возникла мысль, что ты не просто колдунья вероятностей. Точнее, не только.
— А? — Мари встрепенулась. — А кто же еще?
— Пока что даже не смею предполагать, кто, — загадочно произнес Камориль, потирая подбородок. — Итак, план победы следующий: вы тут спите, а я пошел.
— Сам, что ли, один? — спросил Мйар растерянно и немного обеспокоенно. — Ночью? Куда?..
— Меня очень трогает твоя забота, — вздохнул некромант. — Ты даже не представляешь, как. Доброе слово с твоей стороны вообще повышает мне настроение на сутки, но я не о том. Я не буду терять времени и поеду ночным рейсом в город, где жил раньше. Я управлюсь меньше чем за двенадцать часов, поверь мне.
Мари спохватилась:
— Да, точно, спать вы можете тут лечь, вон, диван широкий и раскладушка есть, все поместятся!
Мйар продолжил все так же тревожно:
— Но, Камориль, а вдруг на нас снова нападет эта тварь? Или на тебя? Может, не стоит нам разделяться?
— Со мной все будет хорошо, а с тобой будет Эль-Марко. Если что-то случится — не стесняйся и не мешкай, зажимай струну и покажи этому злому злу, кто есть кто.
Камориль подошел к сидящему на полу Мйару, наклонился и быстро чмокнул его в макушку, пока он не успел опомниться.
— Ай, иди давай уже! — замахал руками Мйар. — Звони! А мы тут пока подумаем, чего куда!
— Увидимся, — Камориль подмигнул Ромке, который смотрел на происходящее неодобрительно, и вышел из зала в коридор, а потом и из дома, привычно нырнув в вязкую тихую ночь.
Я смотрел в темный потолок и думал о вечном. О том, например, почему Мари так легко оставила нас ночевать здесь. Нас, троих едва знакомых ей... существ. Притом, мужчин. Конечно, мы как пришли, так и ушли бы, даже несмотря на то, что за окном ночь и холодно. То ли она сама по себе совсем ничего не боится, то ли магия, которая живет в ней, уже все ей о нас рассказала, и даже то, чего мы сами о себе не знаем. И что бояться нас нет никакой надобности, например.
Еще я никак не мог осмыслить тот факт, что Мари — колдунья. Конечно, кого только нет на свете. Я знаю колдунов в избытке, человек пять, и, думается мне, их в самом деле гораздо больше. Но я понимаю их как... успешных поэтов, или балерунов, или устроителей свадеб, или вижу в них что-то наподобие гениальных композиторов. Словом, для меня чародеи и колдуны — это люди редких, специфических профессий. Мне думается, что любой, в принципе, может стать гимнастом или танцором, или вышивальщиком гладью. Но разве все ими становятся? И даже не каждый из попытавшихся добивается успеха. Вот так же я вижу и магию. Ну, разве что ее может отнюдь не каждый, ибо штука эта — врожденная. А уж виртуозы типа Камориль встречаются и вовсе редко, и этим в нем, без сомнений, можно повосхищаться, если захотеть.
А тут эта девочка, теплая и хрупкая — и на тебе, тоже колдунья! Притом, какая-то не простая... Однозначно волшебная. Но это я не о том, что колдунья, а о том, что она волшебная сама по себе.
И мне бы сейчас поговорить об этом с кем-нибудь, кто умнее меня или хотя бы циничнее, чтобы этот кто-то за меня проговорил самые страшные и самые жестокие слова. Те, что про голод плоти и про бессмысленность чаяний. Те, которые про разницу между любовью и влюбленностью. И чтобы с видом поумнее, и тоном наставительным, и чтобы я поверил снова, что лучше быть одному, что мне на моем веку хватит моих друзей, чая, сластей и струн, красной луны над гребнями старых гор и выдуманных другими юных дев, что живут на страницах недописанных книг; что быть вот так, самому по себе — это хорошо и правильно, и это единственный оптимальный вариант для таких, как я.
В окно, как нарочно, заглянула луна и стала светить мне прямо в лицо. Я еще немного поворочался, прислушиваясь к мерному сопению Эль-Марко и различая за ним тихое дыхание сладко спящего Ромки.
Да, вот такой минус отличного слуха, помноженного на привычку к холостяцкой жизни: незнакомые, аритмичные звуки мешают мне заснуть. Я проворочался еще пятнадцать минут. Сел. Глаза очень скоро привыкли к темноте, как это у меня всегда бывает. Я, понадеявшись на какую-никакую свою ловкость, тихо-тихо встал и медленно, почти крадучись вышел из каминного зала. Деревянный пол, которому, казалось бы, ни к чему мне содействовать, на удивление не скрипел, как и дверь в комнату Мари, изначально приоткрытая. Я бесшумно пробрался внутрь, прикрыл дверь за собой и, аккуратно облокотившись на край стола, стал разглядывать спящую девушку.
Я чувствовал себя преступником, извращенцем и... молодым, до ужаса юным. Ощущать свой возраст — пускай и неверно — было для меня чем-то новым и странным.
Мари спала в пижаме, в обнимку с кошкой. Кошка следила за мной одним зеленым глазом, иногда моргая, но уходить она явно не собиралась. Тем лучше — меньше шансов разбудить хозяйку.
Не знаю, что на меня нашло и зачем я вообще туда пришел. Знаю доподлинно только одно: смотреть на спящую девушку было не только волнительно, но и очень приятно. Если бы я умел рисовать, я бы обязательно запечатлел ее. В тусклом свете луны она была прекрасна и нежна, и я не видел в ней никаких изъянов, даже если они и были.
Грешным делом я подумал о том, что с радостью махнулся бы местами с кошкой, но кошка была явно против.
Пылинки плясали в приглушенном свете луны. Блики от зеркальца на столе и стеклянных створок шкафа неровно ложились на бледные ключицы и обнаженные плечи. В тонких пальчиках Мари запутались светлые прядки, и какой-нибудь не обремененный изысками оригинальности бард сказал бы, что волосы у Мари цвета верескового меда. Но вересковый мед скорее красен или рыж, и лучше бы этот бард сказал так обо мне.
И — да, я в этот миг не думал почти ни о чем, и это я зря. Нужно было понять, как нам искать ключ от всех дверей, кроме одной, — или хотя бы узнать, с чего начать. Но я смотрел на спящую колдунью вероятностей, и эта девочка казалась мне чем-то поистине невероятным.
Я ушел так же тихо, как и пришел. Быть может, ей приснится что-нибудь из юношеского фольклора, того, где у полуночных визитеров огромные черные крылья, огненные глаза и доброе сердце.
ГЛАВА 9
Поезд резал ночь, как нож режет масло, вырывая своих пассажиров из резервации городов, неся их в своей утробе — в блаженном 'нигде'. Времени здесь как будто бы не было, телефонная связь пробивалась урывками, запахи, приглушенный свет, разговоры — все это казалось частью иной реальности.
Камориль любил поезда. Когда он ехал в поезде, ему нравились даже его попутчики. Причем вне зависимости от того, кто это: женщины, мужчины, старики, дети, инвалиды, попрошайки, жулики или проповедники. Откуда-то в этом 'нигде', которым представлялся ему поезд, рождалась в нем приязнь к роду человеческому, к которому он сам, по большей части, все еще принадлежал. Люди ему нравились не только сами по себе, но даже в совокупности со своими проявлениями, что, по сути, достаточно странно. Его умилял храп грузных усталых мужчин и плач годовалых младенцев, ругань семейных парочек и нестройные песни под раздолбанную гитару, которыми развлекали себя похмельные короткостриженные юнцы.
Ему очень хотелось курить. До прибытия оставалось всего ничего, и Камориль вышел в тамбур. За окном, в тусклом предрассветном зареве, мелькали соленые озера, похожие на множество серебристых зеркал.
— Давненько я здесь не был, — проговорил он.
Озера сменил лес, затем предгорья с рассыпанными тут и там маленькими поселками, потом поезд пересек арочный железный мост над широкой порожистой рекой, и, здорово поднявшись над уровнем моря, причалил к белостенному вокзалу в крохотном городке посреди высоких гор, который как всегда был плотно укутан облаками. Постояв здесь с четверть часа, поезд двинется вглубь материка.
Камориль ступил на перрон, и влажный, промозглый холод, свойственный этой местности, тут же безжалостно обнял его, поприветствовав, как родного. Выдыхая облачка пара, золотящиеся в первых солнечных лучах, некромант направился к кофейному аппарату.
Редкие утренние прохожие смотрели на него удивленно: для такого небольшого города он выглядел диковинкой.
Горячий черный кофе без сахара был именно тем, что нужно. Камориль согрел об пластиковый стакан озябшие пальцы. Потягивая дрянной дешевый напиток, он с ухмылкой вспомнил о том, как Ромка спросил, а как же у него растут волосы. Вероятно, мальчуган свято верит, что Камориль мертв. 'Но знал бы ты, как тяжело я боролся за эту жизнь и за само желание жить... Ты бы наверняка во мне разочаровался', — подумал Камориль.
Вдохнув поглубже непривычно чистый горный воздух, Камориль как будто бы 'нырнул' в город. Он скользил по узким запутанным улочкам, как черный призрак своего собственного прошлого. Он с легкостью узнавал улицы, по которым шел, но его самого тут некому было узнать.
Вскоре Камориль вышел на пустырь, упирающийся в почти отвесную скалу, в которой была выдолблена каменная лестница. Лестница уходила в облака — в прямом смысле слова. Вздохнув и еще раз обернувшись на город, купающийся в теплом утреннем свете, Камориль стал подниматься вверх, постепенно погружаясь в еще больший холод и ограниченную видимость.
Подъем длился примерно час, но некромант знал, что этот отрезок пути — не самый сложный. Он требует физической подготовки, но в целом не представляет собой ничего сверхъестественного.
А вот дорога по плато, где ветер носит облака с огромной скоростью, дастся ему тяжело, хотя бы потому, что бередит в душе не самые лучшие воспоминания.
Здесь повсюду острые голые камни, а уши закладывает от перепадов давления. Нормальные люди не стали бы жить здесь, если бы только не крайняя нужда. Если бы только им не хотелось выстроить дом там, где их никто не будет искать.
