— А я боюсь, что разовое пожертвование такого размера убьёт моё дело, — развёл руками Орди. — И я не смогу материально поддерживать вдов, сирот и пенсионеров долгое время, как собирался. В краю, откуда прибыли мои опахальщики, есть поговорка: «Лучше стричь овцу каждый месяц, чем зарезать один раз».
— Не сомневаюсь, что в стране этих ребят есть множество поговорок про овец, — ухмыльнулся Бульдог. — Ладно, Ординари, так и быть. Двадцать пять.
Это был уже другой разговор.
— Семь с половиной.
— Я пойду, — над облаком вырос Капкан, — было приятно иметь с вами дело, но жадность никто не любит.
— Кажется, я понял, — поспешил ответить Орди. — Десять?..
Торг продлился очень долго — с уступками, взаимными обидами и угрозами уйти, пока, наконец, не остановился на пятнадцати тысячах. Это были огромные деньги, на которые можно было скупить пару кварталов Брунегена вместе со всем содержимым. К моменту окончания спора облако дыма разрослось до такой степени, что можно было подумать, будто в особняке Ординари начался пожар.
— Надеюсь, вы понимаете, что мы пошли на значительные уступки, — мрачно сказал Бульдог. — И только потому, что надеемся на долгосрочное сотрудничество.
— Разумеется, — улыбнулся Орди как можно шире и честнее. — Но есть один нюанс.
— Ещё и нюанс? — проревел Капкан.
— Да. Но ничего особенного. Очень много денег сейчас в обороте, поэтому ничего, если я отдам часть не золотом, а разными ценностями и товарами?
Бульдог поразмыслил пару секунд и кивнул.
— Ладно. Когда вы сможете распла… сделать взнос? — детектив снова покосился на опахальщиков. Те стояли с каменными лицами и показывали, что они совершенно «Рум шапур».
— Думаю, мне понадобится пара дней, чтобы всё устроить, — пришлось изрядно напрячься, дабы скрыть злорадство. Метафорически выражаясь, в душе Орди плясали мелкие демоны, которые потирали копытца и мерзко хихикали в предвкушении расплаты.
13.
Ранним утром, когда солнце выглянуло из-за горизонта и брезгливо поморщилось, взглянув на Брунеген, в городе произошло странное.
Привычно гасли ночные фонари, открывались двери и ставни многочисленных лавок, раздувались меха в кузницах, хабалистые торговки обнюхивали и раскладывали товар, а дворники готовились принять очередной бессмысленный бой с мусором.
В районах побогаче ржали кони, крутились колёса карет и колясок, стучали по мостовой каблуки ботинок и туфелек. Где победнее — шлёпали по грязи босые ноги. Стайки облезлых пёстрых собак сбегались к мясницким лавкам и бойням в надежде получить вожделенные обрезки.
Представители ночных профессий в этот час, наоборот, расходились по домам: грабители, наёмные убийцы, воры и разбойники, зевая и звеня монетами, скрывались в грязных пивных, подозрительных ночлежках и сомнительных тавернах.
А вот что не было привычным, так это множество подвод, запряжённых лошадьми. Как капли воды превращались в ручьи, а затем собирались в полноводные реки, так и множество телег со скрытым под соломой содержимым, собрались в бурный поток на широкой центральной улице, совершенно её забив. К телегам присоединялись женщины, исходя из вида и макияжа которых, можно было сделать верные выводы об их профессии. Несмотря на раннее утро, дамы уже были хмельны, много смеялись и шутили, бросали жаркие взгляды на кучеров и смущали прохожих, как бы случайно задирая и без того короткие юбки и платья. Процессия увеличивалась с каждой минутой и переросла в настоящий марш. Спустя какое-то время к нему подключился небольшой духовой оркестр — и веселье закрутилось с новой силой. Особенно старался низенький тромбонист, дувший в инструмент с такой силой, что покраснел, как помидор. С телег начали потихоньку вытаскивать бутылки вина и крепкого бренди, музыка гремела на всю улицу, люди обходили марш продажных женщин по вытянутой дуге и таращились из окон. Откуда-то появились яркие веера, конфетти, огромные фаллические фигуры из папье-маше и прочие атрибуты неудержимого в своём веселье народного гуляния.
Посторонние думали, что карнавал движется по городу без всякой цели, но цель у него была: в конце одной из центральных улиц возвышался облицованный серым гранитом старый орудийный форт, формой похожий на нечто, собранное ребёнком из кубиков разного размера, — штаб-квартира Брунегенской Стражи.
Охранники попытались помешать толпе попасть внутрь и даже угрожающе выставили алебарды, но через какое-то время обнаружили себя пьяными и пребывающими в горячих женских объятьях.
Весёлый вихрь алкоголя, музыки и ярких платьев промчался по зданию как пожар. Он охватывал комнату за комнатой, коридор за коридором — и вскоре город оказался совершенно беззащитен перед лицом преступности. То есть, он и раньше был не особенно защищён, но теперь последняя линия обороны пала. Пала, как все великие империи, — из-за управленческого паралича и морального разложения.
Люди, увлечённые лицезрением разгула в здании Стражи, не заметили чёрную карету, которая ехала в арьергарде карнавала. Она остановилась у парадного входа, дверь с гербом распахнулась, и наружу вылез Орди собственной персоной.
— Это он! — по собравшейся вокруг толпе пробежали, как рябь от ветра по воде, многочисленные шепотки. — Ординари! Тот самый.
Душа юноши пела. Он улыбнулся под капюшоном: всегда приятно, когда тебя узнают, но при этом не забрасывают гнилыми овощами.
— Орди… нари! — на широкое каменное крыльцо выкатилось нечто круглое, дымящееся и измазанное помадой. — Ты сук... ик… сын!
— Здравствуйте, детектив, — на глазах изумлённой публики Орди взлетел вверх по ступенькам и вручил Капкану небольшой кожаный мешочек, который очень приятно звенел. — Возьмите. Это наличные.
— Что… Какого?.. — Капкан удивлённо посмотрел на хорошо початую бутылку бренди в своей руке. — Мы же дого… рились!
— Разумеется! — ответил юноша. — Я обещал оплатить в течение двух дней — и вот. Это оплата. К сожалению, наличных оказалось не так много, как хотелось бы.
— Ты! — глаза Бульдога налились кровью. За его спиной старинное здание, способное выдержать артиллерийский обстрел, ходило ходуном. — Ты потратил все наши деньги на выпивку и этих…
— Нет-нет, — Ординари замотал головой, ухватил детектива за плечи и, повернув к толпе, помахал его рукой. — Технически, это вы их потратили. И вообще, я не понимаю, в чём дело, Руди? — Капкан ненавидел, когда его трогали за плечи и называли Руди, но сейчас он был слишком пьян, чтобы членораздельно высказать это. — Всё в рамках договора, друг мой!
Бульдог обводил взглядом толпу, которая казалась вдвое больше из-за того, что у детектива двоилось в глазах. Капкан часто пил: алкоголизм считался в Страже чем-то вроде профессионального заболевания, — но сейчас явно махнул лишнего и не мог понять, что не даёт ему покоя. Все эти люди на площади, глядевшие на него с неодобрением, непредсказуемый противник рядом, неопределённость будущего, бессилие из-за того, что правила, по которым Брунеген жил столетиями, начали ломаться… Всё это мешалось в коктейле, не менее странном, чем тот, которым девицы поили начальника Стражи в его кабинете: одуревшему от удовольствия шефу голые нимфы через воронку заливали в глотку всё, что могло гореть, кроме дров и сена.
— Сегодня гуляет стража! Завтра — весь город! Лорд Ординари умеет дружить! — провозгласил юнец, и Капкан содрогнулся, осознав, чего именно боится, но не давая этой мысли обрести словесную форму и свести его с ума. Поэтому он поднёс к губам бутылку и хорошенько отхлебнул жуткого пойла, намереваясь отключить мозг прежде, чем тот совершит роковую ошибку…
А ночью улицы Брунегена обрели спокойствие. Такое спокойствие, которого не видели сотни лет до этого. Складывалось впечатление, что сами стены прислушивались к тишине и недоумевали: что вообще произошло? Неужели город вымер?
Нет, само собой, улицы не спали. Оргией Стражи решили воспользоваться очень многие — и дорого платили за это. Например, двое мужчин гнусного вида неумело пытались поддеть фомками рамы «Пансиона для престарелых и ветеранов мадам Руж». Окна нежилого первого этажа были укрыты за массивными решётками, которые не постеснялись бы поставить в тюрьме, но воры очень старались и не собирались сдаваться. За ними уже давно наблюдали со второго этажа пансиона: некоторые даже сделали ставки.
— Щуплый! Опять ты что ли?.. — раздалось за спиной домушника. Вор втянул голову в плечи и обернулся. За его спиной улыбались, поигрывая дубинами, уже знакомые головорезы Ординари.
— Что? Снова? — простонал вор. Напарник привычно потерял сознание.
— Ага, — был ответ.
Щуплый взглянул на лежащее на земле тело, прошептал «да твою ж…» и стащил с плеча торбу, но главный громила его остановил:
— Нет-нет, десятина не нужна. Ты не понял. Сегодня ночью вообще работать нельзя.
— В смысле?.. — возмутился вор. Со второго этажа донеслось скрипучее старческое: «Ха! Я же говорил! Гони талер!»
— В прямом, — ответил здоровяк. — Иди домой, Щуплый.
— Но ведь Стража… — попытался он, но был перебит:
— Да. Стража. И именно поэтому нужно идти домой, — человек Орди был на удивление терпелив.
— Но…
— Так, Щуплый! — в разговор вступил ещё один громила. — Либо ты пойдёшь домой сам, либо тебя понесут!
Вор судорожно сглотнул, осмотрел улицу, поглядел вверх (оттуда на него воззрились две ехидные старческие физиономии) и со вздохом принялся поднимать напарника.
— Я так и знал, — горестно покачал головой Щуплый. — Как всегда: крупные объединения притесняют вольных профессионалов!
— А ты хотел, чтоб тебя на руках носили? — пожал плечами главный. — Ты знал, на что идёшь, выходя из банды. И очень громко рассказывал, как быстро станешь богатым и успешным, если не будешь работать на дядю.
— Да вы ж мне и не даёте стать богатым и успешным! Душите! Натурально душите! Мне из-за этого родители жены уже всю плешь проели! Говорят, устройся уже в какую-нибудь банду! — Щуплый крякнул, взваливая напарника себе на плечи. — Говорю: я зарабатываю больше и сам себе хозяин. Никому ничего не отчисляю, никому не подчиняюсь. Могу в отпуск в любой момент уйти.
— А они что? — посмеиваясь в бороду спросил здоровяк.
— И слушать ничего не хотят. Говорят: как это так, где это видано, чтоб без банды?.. Тёмные люди.
— Тёмные-тёмные, — закивали посланники Ординари.
— И вы тоже тёмные! — подытожил Щуплый, слегка качавшийся под весом напарника. — Рабы этой… Как её? А, неважно, — и вольный профессионал, сопровождаемый смешками, побрёл прочь по тёмной улице.
Наутро Ординари, после умывания ледяной водой и плотного завтрака, зашёл в кабинет — пожелать Тиссуру доброго утра, но наткнулся на метафорическую стену льда.
— Что-то случилось? — юноша поднял бровь и взглянул на короля, зависшего над столом. К слову, количество бумаг на нём изрядно уменьшилось.
— То есть, ты не понимаешь, что вчера натворил? — спросил Тиссур голосом, который, как барометр, предупреждал, что скоро грянет буря.
— И что же именно я натворил? — осторожно поинтересовался Орди. Уличные инстинкты забили тревогу, и юноша принялся неосознанно присматривать пути к отступлению.
Король закатил глаз и прошептал:
— Он не понимает, надо же…
Молодой человек выжидал, не желая попасть в ловушку, и выдать какой-нибудь секрет.
— Давай отмотаем время назад, — начал череп издалека. — Мы делали выбор: либо платить деньги Страже и дружить с ними, либо не платить и враждовать. Так?
Орди согласно качнул головой.
— А в итоге получилось так, что мы и деньги отдали, причём немалые, и Стражу настроили против себя. И какого, спрашивается, рожна ты вообще творишь?! — Орди подобрался: до этого Тиссур бывал сварливым, ворчливым, недовольным, но никогда не повышал голоса.
— Спокойствие, ваше величество, — Орди примирительно поднял ладони. — Всё в поря…
— Ничего не в порядке! — жёстко перебил король. — Такие вещи нужно согласовывать! Ты хотел, чтобы мы работали вместе, так и работай в паре со мной, а не занимайся самодеятельностью! Обещание устроить гуляние для всего города — зачем ты его давал?
— Ну… — покраснел Орди.
— Нельзя, нельзя давать обещаний, которых ты не сможешь выполнить! — король не позволял юноше и слова вставить. — Это действует на репутацию хуже некуда!
— Но я и вправду могу устроить гуляние. Небольшое. Либо когда-нибудь… В будущем, понимаешь? — молодой человек очень хитро усмехнулся.
— Вот! — вздохнул Тиссур. — Вот об этом я и говорю. Ты уже начал увиливать и искать лазейки в собственных словах. Смотри, как это вижу я: если хочешь кого-то поощрить, так поощряй на полную, не скупясь! Чтобы у человека не осталось недовольства, чтобы он не сказал, вернувшись домой: «Боги, и ради этой чепухи я старался». Нет! Лучше не поощрять вообще: в таком случае негатива будет куда меньше. Люди — не идиоты, они всегда замечают, когда ты на них экономишь. А ты пообещал напоить целый город! Город! — взвыл король. — Ты представляешь, сколько денег нужно, чтобы устроить праздник, который всех устроит?.. И Стража к тому же…
— Хорошо, хорошо! — воскликнул юноша, вскакивая с места. — Я всё понял!.. И прошу прощения. Правда. Но! — он поднял указательный палец. — Я прошу прощения только за то, что не посоветовался. В остальном, уж позволь мне не согласиться. Да, возможно будет негатив, но пользы будет куда больше!
Тиссур задрожал, вися в воздухе, — так ему хотелось повысить голос, перебить или ещё как-нибудь проявить неудовольствие. Однако вместо этого он произнёс лишь одно слово:
— Поясни.
Но произнёс его так, чтобы стало понятно: он сдерживается из последних сил.
— Во-первых, у нас будет время для того, чтобы подготовить народные гуляния. В честь какого-нибудь события — не знаю, подберём какой-нибудь праздник.
— Да, но что нам это даст? — встрял король.
— Народную поддержку, — уверенно ответил Орди.
— Смешно, — фыркнул Тиссур. — Ты всерьёз думаешь, что народ пойдёт вслед за тем, кто пообещает ему алкоголь и продажных женщин?.. — король пару секунд осмысливал глупость, которую только что сморозил. — Ладно, перефразирую. Народ, конечно, пойдёт. Но союзники, которые с тобой ради увеселений, — это и не союзники вовсе, а прихлебатели. Для того, чтобы поставить народ на свою сторону, нужно что-то посильнее вина и девок. Твоя работа с приютом даст нам куда больше очков престижа, чем грандиозная пьянка. И вообще, я бы на твоём месте не сильно заигрывал с народом.
— Это ещё почему? — удивился Орди. — Люди — самая большая сила в Брунегене. Только спящая сила, сила, не осознающая собственной мощи.
— Да, это верно, — согласился король. — И пусть лучше она спит дальше. С народными бунтами, знаешь ли, надо быть предельно аккуратным. Сначала ты побеждаешь и, покуда не прошла эйфория, начинаешь строчить один за одним указы, которые приведут всех в светлое будущее. А потом распахиваешь окно и видишь, что за ним стоит толпа с вилами и топорами. Толпа, которая хочет есть, но не хочет ни подчиняться твоим замечательным указам, ни работать. И которая винит во всех своих бедах тебя.
