Почему и нет? Часть первая.

— Ладно, ладно, верю. Хотя и слово дать придется. И бумаги подписать. И крест целовать. Готовы? — Я лишь кивнул в ответ.

— Итак, слушайте.

Двести лет тому отряды поляков вывезли из разоренной Москвы огромное количество ценностей, а точнее — более девятисот возов. Восемь тысяч пудов примерно. В Польшу же попала лишь ничтожная часть. Все остальные ценности были спрятаны здесь на нашей земле между Смоленском и Можайском.

Кроме самих ценностей, что само по себе немало, были вывезены и святыни Православной церкви, а также царские символы и регалии. Бесценные книги и рукописи.

Долгое время они считались утерянными, но два года тому в Париже некоторые золотые предметы были опознаны как часть Московских сокровищ. Удалось разузнать, что они вывезены и проданы некими русскими дворянами. Следы привели в Смоленск.

Наш Государь — человек любознательный. Сей факт никак не мог пройти мимо его внимания. По заданию самого Императора и министерства финансов Империи, разумеется, при поддержке губернатора я и занимаюсь этими изысканиями. Негласно, Сергей Александрович.

Государственные регалии и святыни не должны попасть в иноземные руки. Сие нанесет урон и чести, и престижу Государя. Это уже политика. Ну и ценности также совсем не лишние в Русской казне.

Глядит на мою реакцию, я же спокоен как удав. Но идея поисков мне нравится просто до жути, с детства мечтал о чем-то подобном. Капитан продолжил.

— Увы, два года розысков ни к чему не привели, но тут вдруг обнаруживается целый сундук монет двухсот-трехсотлетней давности. По воле провидения именно вы, Сергей Александрович, вышли на людей, имеющих представление, где именно запрятаны ценности.

К огромному огорчению помещик, который хранил монеты, мертв, мертвы и разбойники. Мы опять там, где и были два года назад, но часть золота в казну все же вернули. Свыше двадцати тысяч монет различной чеканки, казалось бы немало. Но это лишь капля в море, возможно одна тысячная от всего сокровища. В моих изысканиях мне требуются помощники, таковым я и рекомендую вас.

Ну и че меня спрашивать? Вроде у меня выбор есть? После таких предложений не отказываются.

— Для меня это честь, Вениамин Андреевич.

— Ну и славно. А вот сейчас мы с вами выпьем за ваш новый чин.

Отлично, нос чесался не зря. Тем более, как я понял, сюрпризы еще не кончились. И точно, последовали.

Начиная с 1807 года, Россия усиливала свою армию, готовясь к будущей войне. Были увеличены рекрутские наборы, начинали переформировываться старые части и создаваться новые. Вот в такие новые части уже послужившие солдаты выдергивались понемногу из других подразделений. Не минул сей жребий и Смоленский гарнизон.

Пока очередь дошла только до прикомандированной из различных полков гарнизонной кавалерии в губернских и уездных городах, а на следующий год обещают полное переформирование гарнизонной службы с заменой ее на Внутреннюю Стражу. Освободившихся солдат выведут в новые линейные полки.

Придумала же какая-то светлая голова поскрести по сусекам. А иначе где еще взять солдат? Всеобщего призыва нет, на рекрутах резко численность армии не увеличишь.

Через неделю всех драгун губернского кавалерийского отряда численностью двадцать четыре человека переводили во вновь сформированный драгунский полк.

Высочайшее повеление, с таким не шутят. Выметают всех, согласно списка. Это чтобы командиры не сплавляли худших бойцов и не хитрили.

На их место силами местного гарнизона в течение месяца формируется замена — новые двадцать четыре конника. Один обер-офицер, два унтер-офицера, двадцать один нижний чин. Выделялось двадцать строевых лошадей.

Функции кавалеристов были весьма многочисленны, но самые главные — курьерская и конвойная. Все бумаги, которые не доверяются почте, должны доставляться курьерами. Охрана и сопровождение губернатора при поездках также на них. И самое главное — некоторые частные поручения губернатора, о которых посторонним знать не обязательно. От драгун требовалась абсолютная лояльность к их превосходительству.

Нечего и говорить, что в отряде находились только доверенные люди губернатора, и как он был расстроен, когда их забрали. Правда в его распоряжении оставалась усиленная губернская пехотная рота и уездные команды, из которых можно было набрать преданных людей, но приказ был четким — формировать из гарнизона, вот губернатор и проводил кастинг, подбирая людей с помощью знакомых офицеров батальона.

Я ему подошел. Но к добру или к худу это для меня — не ведаю.

Кроме того Васильев из своей роты выделяет еще троих человек. Вот только обрадуются ли новоявленные драгуны?

Ха, вы думаете, так и побегут в кавалерию? Щас! Это офицеру — лафа, а солдату — тоска.

В пехоте служить ровно в два раза легче. Там солдат обслуживает только себя, а тут в первую очередь — забота о коне. Драгун может недоесть, недоспать, но конь должен быть обихожен и спрос в первую голову за него.

Но и это не последний сюрприз. Через три недели, может чуть раньше Васильев планирует поездку сроком на месяц. Куда — мне знать рано, но я его должен буду сопровождать конно и оружно. Вся эта чехарда с переводом и поездкой уводит меня от возможности факультативной учебы в корпусе, а это ломает все мои планы.

Заррраза, во непруха.

ГЛАВА 11

Мужики в капральстве огорчились, узнав о моем переводе в кавалерию. Говорят, привыкли они ко мне. Да и я к ним, честно говоря, тоже. Вот вроде и гонял их безбожно, но гляди ты...

Васильев разрешил забрать из отделения одного человека. Я пытался уговорить на двоих леших, мол, хорошо себя показали, стрелки отменные то да се — не уломал. Как всегда капитан приподнял бровь и заявил, что хорошие стрелки нужны в его роте тоже. Короче, облом. Хорошо, что не пришлось выбирать, Алесь напросился сам.

Итак, я со вчерашнего дня — драгун. Зачислены мы в списки геройского Иркутского драгунского полка от коего и командировались конники в гарнизон Смоленска. Из нашей роты отобрали еще двоих рядовых кроме Алеся. И, приятная неожиданность, еще моего приятеля — Игоря Одинцова. Тот, наконец, получил обер-офицерский чин, причем, сразу подпоручика минуя прапорщика.

Чин был присвоен по личному ходатайству губернатора, и теперь новоявленный подпоручик предан своему благодетелю всецело. А что? Очень умно со стороны губернатора. Теперь Одинцов — наш командир и службу тащит и за страх, и за совесть.

Свое прозвище — Тиран Африканский, которое с моей легкой руки прижилось, подпоручик оправдывает на все сто процентов. Парень он хороший, но если дело касается службы, чувство юмора его резко покидает.

Двадцать четыре человека пахали за добрых полсотни сутками, но к сегодняшнему вечеру уже можно сказать, что губернский кавалерийский взвод как боевая единица есть. Практически всего за три дня, армейский рекорд. Тут надо признать, Одинцов показал себя молодцом.

Казарма, которую покинули наши предшественники — довольно большой сруб, пристроенный к конюшне, была за день переоборудована, вычищена, выбелена и вымыта. Конюшня также убрана и подремонтирована, две ломовые лошади, закрепленные за взводом, вычищенные до блеска в денниках шелестели сеном в кормушках, ожидая завтрашнего конского пополнения.

Все имущество взвода, включая каски, седла и прочую сбрую, получено со складов, проверено, приведено в порядок и разложено по своим местам. Та еще работа, скажу я вам.

Военная бюрократия тоже в кратчайший срок оформила все документы по переводу и постановке на довольствие.

Теперь мы числимся в составе Смоленского резервного корпуса и приписаны к Ельнинскому рекрутскому депо, где формируется запасной эскадрон нашего полка. Это наша официальная прописка, а так — мы командированы из Иркутского драгунского полка, десятой бригады, третьей кавалерийской дивизии в личное распоряжение губернатора Смоленской губернии на неопределенный срок. Бумагу с предписанием о переводе за подписью командира бригады генерал-майора Скалона Антона Антоновича, Одинцов получил из рук губернатора не далее как вчера. Осталось только вписать фамилии новоявленных драгун.

Кроме кожаной амуниции мы из гарнизонной швальни получили новые мундиры, заказанные еще неделю тому, позже подогнанные по фигуре и уже с полковыми отличиями. За счет казны! Качественные! Материал крепок настолько, что руками разорвать почти невозможно.

Чудны дела твои, Господи. Бывают в армии чудеса.

Поскольку мы все служили в одном батальоне, то солдаты более-менее знали друг друга, новичками были только мы с лесовиком.

Я принял под свою команду второе отделение в составе десяти человек, первым командовал фельдфебель с редкой фамилией Перебыйнис, по имени Иван, по отчеству Михайлович. Мужик отслужил уже почти двадцать лет, причем восемь из них унтер-офицером в драгунах. В гарнизон попал, как это часто бывает, после ранения. Так что знающий специалист у нас был, весьма многоопытный и обстоятельный.

Практически вся суета с формированием закончена, правда, пока мы еще без строевых лошадей. Завтра ждем табун в двадцать голов.

Вечером после ужина Иван Михайлович велел всем нижним чинам и мне собраться в казарме. Рассевшись на деревянных нарах и лавках, при свете огарков свечей мы все примолкли, ожидая слова старшОго.

— Так, други мои, теперь нам вместе придется тянуть лямку по службе, а потому скажу я вам пару слов, которые мне мой первый унтер говаривал. Может, вы и знаете эти правила, да ничего, лишний раз послушать не повредит.

Фельдфебель осмотрел нас всех. Народ слушал внимательно и уважительно, видно Иван Михайлович был личность в батальоне не из последних.

— Так вот. Первое — по людях.

Про нас грешных. Кто мы есть? А есть мы военные солдаты. Всегда наготове в дело, как тот х... Красным девицам — скорей на потрогай, друзьям и собутыльникам — стой не падай, а врагам государевым — накось, выкуси, заглоти и сдохни. — Солдаты заржали.

Казарма, однако. Но молодец фельдфебель, народ разрядился, внимание полное. Теперь можно и о серьезном говорить. Продолжает.

— Все мы — солдаты, друг другу коллеги, друзья ... Но притом и в душу смотрители. А когда одна падла весь строй испортит — таковой падле всеми средствами по лбу. Все ли согласны?

— Все. Да чего там. Верно сказал. — Согласительный гул голосов, еще со смешком.

— Дальше.— Фельдфебель словно прицеливаясь прищурил глаз.

— Меж своих — не воровать, замечу или я, или кто другой, то крысе не жить. Все ли согласны? — Опять гул согласия, но потише и гораздо серьезней.

— Дальше. Ябедникам и доносчикам быть битым, да боем крепким. А уж ежели случится, по службе всяко бывает, перед обчеством повиниться тотчас. Все ли согласны?

— Согласные мы, Иван Михайлович. — Опять загудели голоса. Причем отвечали все, не промолчал ни один. Свое согласие подтвердил и я.

— Артели делать две, по отделениям, артельщиков выбирать промеж себя по хозяйственным способностям, а тем держать ответ перед артелью и отделенным. Все ли согласны?

Вот такая солдатская демократия с голосованием. Все честно и до крайности просто.

Фельдфебель, все так же прищурившись, говорил дальше.

— Почти все вы уже послужили, вас учить — только портить. Заповеди солдатские знаете. Где служить будете, ведаете. За выправку спрошу строго. Чай не при простом человеке состоять будем, тут нам и почет, тут с нас и спрос.— Усмехнулся.

— Военные солдаты, как... ну вы поняли, честь должны отдавать столь бойко и шагать так звонко, чтоб у их превосходительства челюсть на дюйм отпала, а ее сиятельство, в тесной карете от удовольствия за троих п...а, на нас глядючи. — Опять ржание. Непритязательный казарменный юмор, а действует.

— Службу буду требовать по справедливости, ежели в морду кому прилетит, сразу знайте — за дело. За чистоту с дневальных первый спрос. Себя же пусть каждый блюдет сам, нерях и грязнуль не потерплю. Болезни первым делом цепляются к тем, кто себя запустит. — Откашлялся.

— А теперь второе. Завтра пригонят строевых лошадей, и про это будет еще один разговор.

Народ загомонил, задвигался. Все понимали важность завтрашнего дня.

В части выездки и верховой езды русская регулярная кавалерия особых достижений не имела в отличие от казаков.

Читал как-то воспоминания генерала Остен-Сакена. Так он описывал такие технологии выездки, вроде следующих рекомендаций.

Если лошадь дикая, то ее повалят, положат мешки с песком пудов пять или шесть весом, на морду наденут капцун (лошадиная уздечка для дрессировки) и на корде гоняют до изнеможения. Через два дня — то же самое, но уже под седлом.

Затем в следующие дни окончательная выездка.

На выгоне лихой всадник, силач желательно потяжелей и с нагайкой, мгновенно вспрыгивал на коня и, подняв ему голову, мчался по кругу версты три до изнурения. Мало-помалу круги уменьшались все ближе к месту, где содержат лошадь, с переходом в рысцу, потом в шаг и, дотащившись до конюшни, наконец, слезали. Иногда, то же повторялось на следующий день, но уже с меньшим сопротивлением. Этим и оканчивалась вся выездка...

Людей готовили аналогично, не слишком напрягаясь и грубо. Хотя были и исключения, особенно в гвардии, все от командиров зависело.

— Слушайте и запомните накрепко. В бою ваша жизнь зависит от коня. Он — ваш друг и боевой товарищ и относиться к нему надо как к другу. То, я думаю, всем понятно.

Завтра мы своих друзей и увидим и приветим, а сегодня надобно мне знать, кто из вас на что гож. Отвечать мне без обману. Кто слабо с выездкой знакомый, кто со сбруей путается, кому конная служба вовсе в новинку? Руки подымайте, чтоб видел. Неуменье — не грех, научим, а товарищей подвести, то грех великий. Ну...

Поднялось четыре руки. К моему удивлению лесовика среди отозвавшихся не было. Интересно, где он с лошадьми в Пуще дело имел?

— То добре, думал хуже будет. А теперь кто в седле сутки продержится да коня обиходить по уму сможет?

Четырнадцать рук включая мою и Алеся. Фельдфебель довольно улыбался.

— И это добре. Кроме меня еще трое в кавалерии уже послужили, так что четверо выходит. Будет кому учить...

Но службу, братцы, нам справлять надо уже через несколько дней. Потому всех, кто получше, и людей и коней, ты уж, Сергей Александрович, не обижайся, я заберу к себе. — Я кивнул. Логично. Хоть половину людей надо подготовить в кратчайший срок.

— Остальные за месяц должны стать конниками. Тут Федорович мне в помощники будет. Учить умеет. — Указывает на молчаливого солдата, сидевшего от него по правую руку.

— И последнее. — Опять усмехнулся, явно готовит новую прибаутку.

— Отец-командир военному солдату есть мать родная, брат и сестра родной, а роднее отца-командира есть только Родина-мать да солдата военного мать родная.

Я это к чему.

Его благородие подпоручика Одинцова все знаете? Бок обок с нами четыре года служил, показал себя как толковый унтер. Сейчас эполеты получил по праву, офицер правильный будет. За нас радеет, ну и мы должны со всей душой и уважением...