Вокруг стоял запах гари, сгоревшего кордита, паленой шерсти, выкинутой взрывами земли, горелой резины. Еще раз прилетали пикировщики, уже прозванные 'певунами'. Потом германцы подтянули артиллерию. И начался ад, который продолжался до сих пор. Атаки, обстрелы, атаки...

Остатки батальона Павлик приказал стянуть в казарму, чьи мощные каменные стены, возведенные еще при Марии-Терезии, могли выдержать даже прямое попадание трехдюймового снаряда. В окнах установили уцелевшие пулеметы, распределили наличные патроны. Но немцы почему-то не атаковали.

Павлик осторожно выбрался на крышу и осмотрелся. Соседней деревни не было. На месте бывших домов возвышались холмики обгорелых кирпичей, камней и глины. Некоторые еще дымились. Откуда-то из района Медвежьей горки гулко бухали орудия и доносилось стрекотание пулеметов.

'Поэтому и не атакуют, — подумал Карел. — Основные силы заняты штурмом укреплений, а мы их слабо интересуем'. Он перевел бинокль в сторону немецких окопов...

Германия. Цоссен.

Небольшой 'дачный' поселок неподалеку от столицы Германии сегодня проснулся по обычному распорядку. Да и по лицам идущих на службу безукоризненно выбритых и наодеколоненных офицеров, всем внешним видом олицетворяющих силу и новый порядок новой Германии, заметить что-то необычное. Хотя сравнительно недалеко отсюда, южнее, на богемской границе вовсю полыхала война, в Цоссене было спокойней, чем обычно в Багдаде.

И только предстоящее совещание с участием фюрера и рейхсканцлера заставляло слегка переживать некоторых из пешеходов и пассажиров автомобилей. Поскольку начали всплывать некоторые неприятные подробности...

Конечно, любая война никогда не проходит точно по планам, разработанным в штабах в мирное время. С первой же минуты начала боевых действий начинают действовать тысячи, если не миллионы разнообразных, не поддающихся учёту факторов, которые отклоняют ход событий от рассчитанного. Примером того служит Великая война, которую Германия проиграла именно из-за таких неучтенных факторов. Но чтобы план пошел прахом в первые же часы войны — такого никто из присутствующих на совещании офицеров не предполагал и не помнил.

Сухой, словно щепка, своим безукоризненным видом словно подчеркивающий незыблемость авторитета Генерального Штаба и его правоту, начальник Главного штаба вооруженных сил генерал Кейтель начал доклад с положения на самом правом фланге немецко-чешского противостояния. Где несколько маневренных боев привели в итоге к прорыву фронта четвертой чехословацкой армии, перешедший во встречный бой с танковыми частями чехов. Потом он кратко описал положение в центре фронта. Где наконец-то удалось взять несколько укреплений и продвинуться вперед на несколько десятков километров. При этом он старательно обходил вопросы соотношения сил и потери наступающих войск.

Фюрер благосклонно кивнул: он был искренне уверен, что победа над чехами близка. Но все испортил сам Кейтель, перейдя на описание положения дел во второй армии с того, что часть сил восьмого корпуса в составе третьей легкой и двадцать восьмой пехотной дивизий, усиленные пятнадцатым танковым полком, двигаются на усиление оперативной группы 'Шлезиен' ввиду наметившейся угрозы со стороны поляков.

— Какая угроза? — удивился фюрер. — О чем вы, генерал?

На помощь Кейтелю попытался прийти глава абвера Канарис.

— Мой фюрер, разведка получила сведения о сосредоточении крупных сил польской армии на границе. Кроме того, получены многочисленные сведения о передвижениях войсковых эшелонов с востока к западным границам Польши. При попытке провести авиационную разведку потеряны три самолета из 'группы Ровеля'...

Но это вмешательство лишь ухудшило ситуацию. Лицо Гитлера исказила недовольная гримаса. Против Чехословакии были брошены основные силы вермахта, в случае начала войны с Польшей прикрывать длинный фронт оставалось каких-то десять дивизий в восточной части Германии и шесть в Восточной Пруссии. Поляки имеют как минимум четырехкратное превосходство по дивизиям. Что такое преимущество означает для обороняющихся в построенных всего на треть укреплениях, Гитлеру, как фронтовику, можно было не объяснять. Масла в огонь подлил Геринг, заявивший, что в случае выступления поляков противник получает превосходство в воздухе.

Приступ гнева, как всегда у Гитлера, начался внезапно. Кровь бросилась в лицо Гитлера, и, несмотря на присутствующих генералов, он начал бешено орать на оказавшегося рядом с ним Канариса, обвиняя его в сокрытии фактов, невежестве, непрофессионализме и работе на противника. Гитлер, с покрасневшим от гнева лицом, с поднятыми кулаками, стоял перед побледневшим Канарисом, трясясь от ярости всем телом и совершенно утратив самообладание. После каждой вспышки гнева он начинал бегать взад и вперед, останавливался почти вплотную лицом к лицу, и бросал начальнику абвера очередной упрек. При этом он так кричал, что глаза его вылезали из орбит, вены на висках синели и вздувались. Неожиданно его голос сорвался на визг, он упал и вцепился зубами в задравшийся во время его беготни угол ковра.

Опомнившийся Кейтель громко приказал — Все свободны, господа, — и крикнул охранникам, чтобы они вызвали доктора Мореля.

Польша. Станция Ястшембско.

На станции царила обычная для выгрузки воинского эшелона суматоха. В разных направлениях перемешались солдаты и офицеры, строем, толпами и даже поодиночке. Зенитные 'бофорсы', стоящие недалеко от здания вокзала, настороженно уткнулись в небо тонкими стволами, увенчанными раструбами пламегасителей. В небе комариками жужжали несколько 'пулавчиков' истребительного дивизиона армейской авиации.

Тяжелая трехбашенная машина, взревывая мотором, осторожно съезжала с железнодорожной платформы на перрон, уже несущей на своей поверхности следы предыдущих машин. Опытный механик-водитель ювелирно отработал рычагами, гусеницы прошли по пандусу буквально в сантиметре от края. Съехав с перрона, танк, повинуясь флажным сигналам, развернулся вправо. Проехав полсотни метров, остановился, застыв практически на одной линии с двумя остальными машинами взвода.

Дождавшись, пока замолчит двигатель, хорунжий Вихура, опустив флажки, развернулся к стоящему позади Косу и доложил.

— Пан поручник! Взвод разгружен без происшествий!

— Оставаться на месте, ждать моего возвращения. От машин далеко не уходить, — приказал Янек. Еще раз осмотрев стоящие ровно, словно в парадной линейке, машины, он пошел к расположившимся у ближайшего дома офицерам батальона. Выгрузившиеся раньше, остальные роты и взводы уже успели выдвинуться вперед по разбитой улице небольшого селения, жители которого никогда еще не видели столько техники сразу. Теперь из-за каждого забора на необычное зрелище глядели не только вездесущие мальчишки но и все взрослое население.

Испросив разрешения у майора Межицана, Янек доложил капитану Ярошу о завершении выгрузки из эшелона.

— Прошу панов в дом, — дождавшись окончания доклада, объявил батальонный адъютант, капитан Зенек. Дождавшись, пока майор первым взберется на крыльцо, за ним двинулись и остальные офицеры, побросав окурки в траву. В это мгновение впереди, где-то в районе приграничного городка Збоньшинь Громыхнуло. Потом громыхнуло еще раз и еще.

— Артподготовка, — азартно прошептал Арцишевский идущему рядом Косу. Тот молча махнул рукой.

Не обращая внимания на доносящийся сквозь распахнутые окна гул артиллерийской перестрелки, майор Межицан спокойно дождался, когда все входящие офицеры достанут карты и начал рассказ.

— Панове, как вам уже известно, наша бригада входит в оперативную группу 'Смиглы' и является ее передовым эшелоном. Наша задача... — одновременно показывая на развернутой на столе карте, майор кратко описал план действий на день. Батальон должен был продвигаться вперед в предбоевых порядках и после получения сигнала о прорыве обороны, пойти в рейд по тылам противника.

— ... Первый взвод первой роты, поручник Кос, — он посмотрел на подтянувшегося и даже щелкнувшего каблуками Янека и слегка искривил губы в подобии улыбки, — вы выгружались последними, зато теперь имеете возможность отличится. В подчинении вам я передаю приданный нам взвод разведывательных танкеток сержанта Орлика и назначаю вас в передовую заставу...

Почти через час, мысленно проклиная узкие улочки этой захудалой деревни и остроумие пана майора, Кос вывел взвод на окраину Ястшембско. Все это время он проторчал в люке, командуя механиком-водителем и моля Матку Бозку Ченстоховску чтоб его танкисты не раздавили ничего крупнее курицы и не столкнулись с встреченными машинами. Поэтому на место встречи со взводом танкеток, которое изменить нельзя и с которого надо было отправляться в поход уже через четверть часа, поручник прибыл в состоянии, которое Атос называл хитрым иностранным словом 'икари' . И первый же попавшийся ему солдат, непринужденно болтавший со стоящей за забором паненкой, осознал на своей шкуре перевод этого слова на польский и умчался за сержантом Орликом 'раненым аистом'. И нашел его буквально с течение нескольких секунд у его боевой машины.

— Пан поручник, сержант Орлик по вашему приказанию прибыл, — доложил невысокий сержант в танкошлеме и комбинезоне(для экипажей танкеток специально выбирали малорослых солдат, из-за малого объема боевого отделения). Выглядел этот командир взвода не военным, а студентом или гимназистом, недавно одевшим форму. Что и подтвердилось из дальнейшего разговора — Роман оказался бывшим студентом архитектурного факультета Варшавского университета, призванным по мобилизации. Но, несмотря на свое 'некадровое' происхождение, парень оказался грамотный, в карте разбирался не хуже, если не лучше самого Янека. В общем, слегка уже остывший Кос признал, что могло быть и хуже. Тем более, что времени на разговоры совсем не осталось. Взревев моторами две маленькие 'боевые машины' Орлика устремились вперед, в головной дозор. Еще одна выехала в голову небольшой колонны, к трем танкам которой неожиданно присоединился небольшой носатый автомобиль швабского производства. Оказалось, что их батальон усилили эскадроном моторизованных улан, в который по мобилизации попала и эта новенькая, лишь год назад выпущенная в Германии машина фирмы Крупп. Неведомыми путями попавший в Польшу смешной трехосный грузовичок с характерным 'носом', открытой двухместной кабиной и четырехместным кузовом, по мобилизации оказался в 24-м уланском полку. Оказалось, что, несмотря на необычный вид, автомобиль имел неплохую проходимость и скорость, поэтому его назначили в передовой отряд.

Отъехав колонной от окраины деревни, дальше шли клином из трех танков, с танкеткой впереди и машиной мотоулан, прикрытой передовым танком спереди и двумя другими — с боков. Две другие танкетки шли впереди, головным дозором.

Двигались полями, обходя Збоньшинь по большой дуге с севера. Все это время от границы доносился грохот артиллерийской перестрелки.

Германия. Померания.

Пулковник Масталеж давно считался в армейских кругах человеком храбрым, но несколько ограниченных умственных способностей, проще говоря — солдафоном без всяких политических способностей. Храбро рубившийся с врагами, довольно умело командовавший полком, но отказавшийся поддержать санационный переворот, да к тому же уклонившийся от пацификации, полковник явно сгубил свою карьеру, а уж генеральского звания ему было не видать даже в мечтах. И никто не догадывался, что именно этого он и добивался, предпочитая оставаться честным солдатом на службе Родины и не связываться с политикой, которая, как известно, изгадила репутацию и жизнь не одному хорошему солдату. К тому же пан Масталеж ясно сознавал потолок своих способностей и выше полкового командира себя не видел. А невозможность стать генералом его не особо и огорчала. Тем более, после чистки тридцать шестого — тридцать седьмого годов, когда многие генералы, считавшие себя военными гениями и неприкасаемыми, вылетели со службы быстрее, чем пробки из бутылки с шампанским. Да еще с такими характеристиками, что и на гражданке с ними не каждый решался разговаривать. Зато он продолжал исправно нести службу и даже получил за участие в Волынских маневрах благодарность от самого Вождя армии. В споры о новом облике армии пулковник особо не встревал, хотя не раз показывал, что сокращение кавалерии, на которое сделали ставку реформаторы, ему не по душе. Так что и служба его шла спокойно вплоть до недавних пор.

С началом же Судетского кризиса он сразу понял, что дело пахнет войной. И не ошибся. Сразу после разрыва переговоров в Мюнхене его полк без объявления мобилизации пополнили до штатов военного времени и вместе со всей бригадой перебросили почти к самой немецкой границе.

Настрой в полку царил мирный, большинство офицеров, как и простых улан, были уверены, что подписанное в Мюнхене соглашение решит все проблемы, а немцы не посмеют напасть на Чехо-Словакию против воли англичан. Да и участие Польши на стороне чехов казалось многим абсолютно немыслимым — слишком хорошо помнились конфликты двадцатых, едва не переросшие в войну. Но сам Масталеж чувствовал, что дело добром не кончится и был внутренне готов, что скоро что-то случится...

Его ожидания оправдались.

Четвертого сентября командир Поморской кавалерийской бригады пулковник Закревский, в состав которой входил и 18-й уланский полк, собрав старших офицеров, сообщил, что в их бригада входит в состав оперативной группы "Черск", командовать которой поручено генералу бригады Роману Абрахаму. В свою очередь, оперативная группа будет находится в подчинении у командующего армией "Поморже" генерала дивизии Руммеля. И что после объявления войны, которая начинается завтра, в четыре утра по варшавскому времени, бригада имеет задачей перейти государственную границу и обойти правый фланг обороняющейся группировки швабов, состоящей всего из двух пехотных дивизий, которые будут атакованы с фронта силами польской пехоты.

И началось...

Уланский полк при пересечении границы шел во втором эшелоне и в короткой стычке с немецкими пограничниками не участвовал. Поэтому же и в бой с отрядом немецкой пехоты на грузовиках, усиленной броневиками, уланы так же не вступили. Получив приказ обойти место боя с фланга, пан Казимеж с двумя эскадронами, составившими передовой отряд, выдвинулся вперед, поручив начальнику штаба с остальными силами, включающими и артиллерию, и взвод разведывательных танков из бригадного дивизиона, двигаться вслед за ними.

Передовой отряд двигался по немецким полям и дорогам вперед совершенно беспрепятственно, не встречая даже местных жителей. Но когда командовавший взводом разведки подхорунжий доложил, что впереди — расположившиеся на привал немцы, полковнику стало ясно: эти части направлены, чтобы прикрыть фланг. Если же их разбить, то расположенные севернее части швабов могут оказаться в трудном положении вплоть до окружения. Вместе с командирами эскадронов он проехал на рекогносцировку. Расположившись на опушке леса, они увидели картину, вызвавшую приступ гнева у полковника и недоумения у его подчиненных. На обочине шоссе стоял с десяток грузовиков, возле которых расположились на обед немецкие пехотинцы. Возле двух больших полевых кухонь толпились солдаты в мышиного цвета форме. Повара в белых фартуках, споро работали длинными черпаками. Немцы громко и радостно переговаривались, очевидно чувствуя себя в полной безопасности. Двое часовых, которым надлежало наблюдать за лесом, присели на землю примерно на полпути от опушки к шоссе и, отложив карабины, интересовались только содержимым своих мисок.