Биос

Вот, например, параноидальные разглагольствования штатного планетолога Ямбуку, Дитера Франклина:

"Накапливающиеся свидетельства позволяют предположить наличие некоего механизма информационного обмена между физически не связанными живыми клетками. Такой механизм сделает возможным какую-то форму симбиоза, стоящего выше обычного эволюционного процесса. И этот механизм, возможно, столь же значителен, как и зародившийся на древней Земле симбиоз одноклеточных и примитивных митохондрий..."

Что бы это ни значило.

"Повышение эффективности бактериологической атаки на уплотнения наземных станций и проникновение через предположительно инертные барьеры (явление, информация о котором переносится на громадные расстояния организмами, в других отношениях никак не связанными) привела к изучения межклеточных квантовых событий, таких как..."

Нет, это нужно вычеркнуть. "Бактериальная атака" там, дома, станет красным флажком. Чувствуя себя малость виноватым, но с клиническим упорством человека, настроенного на выполнение мрачной задачи обеспечить собственное выживание, Дегранпре стёр раздражающий абзац.

"Увеличение числа структурно не являющихся необходимыми микрокапилляров в большом числе одноклеточных организмов Исис в конечном счёте позволяет объяснять кажущееся "воздействие на расстоянии". В человеческом мозгу такие структуры способствуют возникновению сознания путём управления квантовыми устройствами, фактически, преумноженной неопределённостью единичного электрона, с тем чтобы превратиться в центральный механизм сознания у позвоночных. Предварительные лабораторные исследования (см. приложение) позволяют высказать предположение о том, что одноклеточные Исис не только поддерживают подобный квантовый эффект, но, в действительности, могут создавать и удерживать когерентность двойственного состояния пары частиц в процессе митоза."

Весь этот текст казался ошибочным и слегка угрожающим, хотя Дегранпре вряд ли мог компетентно оценить его научное значение. Он прямо перескочил на выводы в конце документа:

"Можно высказать предположение, возможно, не совсем необоснованное, насчёт присущих одноклеточным Исис возможностей по созданию связывающей их псевдонейронной сети. Биомасса этих одноклеточных (если присовокупить к ним морские организмы и усваивающие минеральные вещества бактерии в коре планеты) достигает воистину ошеломляющих размеров. Наращивание степени успешности биологической атаки на наземные станции можно считать аналогией автономной реакции на инородное тело, при которой стратегии разрабатывались в солёной морской воде, чтобы в первую очередь атаковать Океаническую исследовательскую станцию. Впоследствии они были медленно, но эффективно адаптированы для использования против станций на суше..."

Нет, так не пойдёт.

Планшет чирикнул о входящем сообщении — высший приоритет, разумеется; как же иначе? Дегранпре нажал на кнопку глобального удаления блуждающего по системе документа. Моментально размышления Дитера Франклина оказались стёрты с планшета Дегранпре, с очереди на отправку, удалены из центральной базы данных. Разумеется, попасть на Землю им было не суждено.

* * *

На сей раз плохой новостью — действительно скверной, — было то, что у Корбуса Неффорда развилась лихорадка.

Дегранпре связался с бывшим начальником Медицинской службы через двустороннюю видеосвязь, полноценную. В данных обстоятельствах связь посредством планшета оказалась бы слишком формальной. И неважно, что сам Дегранпре обращается к Неффорду из безопасности временного пункта управления, развёрнутого рядом с оранжереей аэропоники. Неважно, что он уже установил четыре новых зоны ограждения, раскинувшиеся по обе стороны от стыковочного узла и включающие в себя два соседних модуля и, разумеется, ангары для запуска кораблей с тьюринговскими сборками.

Дегранпре испытал шок при виде Корбуса Неффорда, пристёгнутого к кушетке ремнями, с воткнутой в руку иглой капельницы. Кен Кинсольвинг стоял рядом с ним. Поблизости суетились дистанционно управляемые роботы, тыкая в запястья врача биологическими и химическими сенсорами. Неффорд утверждал, что должен сказать Кеньону Дегранпре нечто важное, отказываясь обсуждать это с кем-либо ещё. Дегранпре показалось, что сейчас доктор вообще не способен говорить.

Мы все обречены, прошептал голосок в голове Дегранпре.

Он сконцентрировал все свои дипломатические способности. Ему не хотелось, чтобы Неффорд увидел, как он вздрагивает при взгляде на экран.

— Что вам следует уяснить, — сумел выдавить из себя Неффорд, — так это то, насколько это медленно...

О чём он говорит — об этиологии болезни или об умирании самого Неффорда? Оба процесса продолжительны, оба мучительно медленны.

— Да, я слушаю, — сказал Дегранпре.

Разговор записывался напрямую в центральную базу данных ОСИ, чтобы потом, в случае необходимости, можно было прокрутить запись. Дегранпре задался вопросом, увидит ли её кто-нибудь.

— Эта болезнь не такая, как прочая зараза с Исис. Не такая агрессивная. У неё долгий инкубационный период. Следовательно — по-видимому, это один организм. Опасный и очень коварный, но потенциально контролируемый. Вы понимаете?

— Понимаю. Корбус, тебе не нужно постоянно меня об этом спрашивать.

— Опасный, но потенциально контролируемый. Но карантин не работает. Нам противостоит что-то очень мелкое — может, прион, кусочек ДНК в белковой оболочке. Может быть, он настолько маленький, что проходит через уплотнения...

— Мы примем это во внимание, Корбус.

Если из нас хоть кто-то выживет.

— Менеджер, — задыхаясь, произнёс Неффорд. Его рот выдавал слоги, словно сифон, в котором застрял пузырёк воздуха. — Я могу обратиться к тебе "Кеньон"? Мы же друзья, ведь так? Не забывая о разности в нашем положении в Трестах?

Вряд ли.

— Разумеется, — откликнулся Дегранпре.

— Может, я не умру.

— Возможно.

— Мы можем это контролировать.

— Да, — сказал Дегранпре.

Казалось, Неффорд хочет сказать ещё что-то, но тут из его носа хлынула новая струйка красной крови. Явно разочарованный, врач закрыл глаза и отвернул голову. Кинсольвинг прервал соединение.

— Отвратительно, — пробормотал Дегранпре. Казалось, слово намертво прилипло к языку, и теперь от него не избавиться. — Отвратительно. Отвратительно.

* * *

Пророчество Неффорда сбылось. Инженерные роботы сообщили о микроскопической перфорации уплотнений, отделяющих первоначальную зону карантина от прилегающих к ней отсеков.

Вот он, настоящий кошмар, подумал Дегранпре. Слом барьеров. Цивилизация, по большому счёту, и есть создание стен и ограждений, чтобы разделить хаос дикого мира на упорядоченные ячейки в человеческом воображении. Хаос врывается в цветущий сад, и разум повержен.

Впервые в жизни он понял, или подумал, что понял, религиозность отца. Семьи и принадлежащие им Тресты отличнейшим образом разделили и тщательно упорядочили на Земле политический и технологический хаос, приписывая каждому человеку, предмету и процессу надлежащее место в модели социума. Но снаружи, непосредственно за возведёнными Семьями стенами, по-прежнему царил хаос: пролетарии, жители Марса, койперовские кланы; инфекционные болезни, распространяющиеся в жилищах нижних классов. И нет никакого покорителя, кроме закономерного итога — смерти, — да жестокой необъятности Вселенной. В конечном счёте, тайно исповедуемый отцом Дегранпре ислам был актом свободной воли, упорядочиванием космоса по уровням и иерархии, разделением его на огороженные стенами сады добра и зла.

Трагедия Исис — трагедия стен, оказавшихся бесполезными. И стен не только физических. Дегранпре подумал о том, как Корбус Неффорд назвал его "другом". Подумал о всей той гигиенической лжи, которую он ежедневно скармливал Земле.

Всё тщетно. Теперь можно спасти только очень и очень немногое. Быть может, лишь собственную жизнь. А может, не спасти и её.

* * *

Совещание с шумным, толстым главным инженером ОСИ, Тоддом Соленом.

— Как я понимаю, нам остаётся лишь одно, — заявил Солен. — Раз мы не можем физически отделить нас от болезнетворного агента, чем бы он ни был, мы должны перекрыть Третий и Шестой модули, задраить переборки и откачать атмосферу. Таким образом между нами и угрозой окажется слой вакуума. И это должно сработать, если только этот так называемый вирус ещё не распространился по всей ОСИ.

— В Шестом модуле заперты эвакуированные с Марбурга.

— Очевидно. Если мы откачаем воздух, они погибнут. Но если не откачаем, они всё равно гарантированно погибнут. Даже если их не прикончит болезнь... Без доступа к ангарам для тьюринговских сборок, к главным стыковочным узлам, без запасных частей и полноценного инженерного сектора, учитывая сбои в системе циркуляции воды и тот факт, что продукты питания мы отныне можем выращивать исключительно в оранжерее — учитывая всё это, Орбитальная станция Исис больше не может себя поддерживать. В наших силах спасти столько людей, сколько войдёт в единственный корабль Хиггса. Не больше.

Дегранпре почувствовал паралич полной безысходности.

— Неужели дошло до этого? — спросил он.

Взмокший инженер рукавом вытер со лба пот.

— При всём уважении, сэр, да — дошло до этого.

Я не отдам такое распоряжение под принуждением, решил для себя Дегранпре.

— Жарковато здесь, — сказал он.

Солен сморгнул выпученными глазами.

— Ну... Мы рециркулируем воду с рёбер охлаждения. На термостатический контроль почти ничего не остаётся.

— Найдите способ сделать здесь попрохладнее, господин Солен.

— Слушаюсь, сэр, — слабым голосом ответил тот.

Слишком жарко, слишком сухо. Орбитальная станция Исис сама подхватила лихорадку.

* * *

Аарон Вебер, начальник эвакуированной станции Марбург, запертый в тьюринговском ангаре вместе с пятнадцатью своими сотрудниками, тоже отметил жару.

Воздух был сухим, лишал сил. От него даже столь крупное помещение, как ангар для тьюринговских сборок, пусть и скудно освещённое, навевало чувство клаустрофобии.

Спать в такую жару оказалось затруднительно. В горле и носу пересохло, одежда раздражала, а использовать одеяла стало вообще невозможно. Некоторые из койперовских учёных разделись догола, не считая это чем-то зазорным, но Вебер был более зажатым. То и дело к нему возвращались воспоминания о долгих зимах в студенческом общежитии в городе Ким Ир Сен, об оседающей блестящим льдом на стекле окон влаге, принудительно вытягиваемой из воздуха. Кровоточащие носы по ночам, от которых на подушках оставались кровавые пятна. Единственное, что могло помочь, так это открытие окон с риском замёрзнуть.

Полностью одетый, Вебер всё же сумел забыться и урвать часок сна в длинной тени грузового манипулятора. Проснулся он от храпа своих товарищей по карантину, уснул снова...

Чтобы пробудиться от слабого прохладного ветерка, обдувающего щёку.

На ум вновь пришло окно студенческого общежития, снег на стекле. От движения воздуха Вебер почувствовал облегчение.

Но воздух здесь не должен двигаться!

Спустя мгновение лёгкий бриз превратился в ветер, задувший по инженерному ангару с удивительной силой. Он вздымал в воздух незакреплённые предметы, взятые из шаттла: пластиковую кружку, лист бумаги с принтера.

Встревоженный, Вебер приподнялся и сел.

А это что за звук, приглушённое постукивание? Вебер узнал его по запускам шаттла с ОСИ, хотя никогда раньше не слышал непосредственно: шум механизма, раскрывающего огромный воздушный шлюз ангара.

Давление скачком упало, уши взорвались дикой болью. Вебер открыл рот, и воздух вырвался из него невольным выдохом, который, казалось, не закончится никогда. Хотелось закричать, но лёгкие обрушились, словно пробитые воздушные шарики.

Вокруг замерцали огни. Вебер видел тела, пытающиеся сопротивляться потоку, уносящему их в открытый шлюз. Звуки пропали. Остались только звёзды, чистые и более ничем не закрытые. Неподвижный взгляд ничем не защищённых глаз. Первый свет.

— 20

Капли от вчерашнего дождя стекали с навеса деревьев, делая тропу илистой и скользкой. В грузном скафандре биозащиты Тэм Хайс двигался как можно осторожнее. Он приспособился к чавкающему звуку своих шагов по гниющей биомассе, ровному гудению сервоприводов. На удивление, эти звуки навевали спокойствие.

За весь долгий день он ни разу не поговорил с Ямбуку, хотя шлем периодически высвечивал текстовые оповещения. Молчание странным образом утешало. Так что вместо разговоров он рутинно выполнял неторопливую и методичную работу по выбору направления, собственно ходьбе, мониторингу аппаратуры. До наступления ночи Хайс хотел добраться до реки Коппер, а ещё лучше — пересечь её. При необходимости он сможет поспать прямо в скафандре — просто остановит приводы в нужном положении и позволит гелевой набивке приспособиться к его весу. Но будет лучше, если он продолжит двигаться. Насчёт скафандра биозащиты Дитер, разумеется, был прав на все сто: Хайс не смел на него полагаться. Рано или поздно скафандр непременно откажет, будь то в какой-то мелочи, или же системно, катастрофически.

Тем не менее, сколько он ни пытался подобрать нужный темп, ходьба всё равно оставалась непростой задачей. С него ручьями лил пот; некоторую его часть поглощали системы рециркуляции скафандра, но большая часть раздражала кожу, запертая между телом Хайса и прохладной гелевой прослойкой. Хайс внимательно смотрел под ноги, избегая тех мест, где грязь казалась угрожающе глубокой. В лужицах стёкшей с листьев воды отражалось небо, в пенистой воде поблёскивали лучики солнца.

И время от времени он снова и снова задавал себе вопрос: что он здесь делает?

Разумеется, он пытается разыскать Зою, ведь она ему небезразлична. Девушка была хрупкой, но крайне напористой — в какой-то миг ему в голову даже пришло сравнение её с побегом папоротника, пробивающимся через слой ядовитого вулканического пепла. Зою подвергли жестокому обращению, от которого умерли четверо её сестёр-клонов, и она выжила; она выбралась на Исис из своего плена. Точно так же, как Хайс проследовал на Исис, бесконечно далёкую от его семьи и клана.

Нас обоих соблазнили, подумал Хайс.

Интересно, прилетела бы сюда Зоя с такой же готовностью, зная, что она не более чем машина для полевых испытаний новых технологий Трестов? Помоги нам бог, подумал Хайс — могла и прилететь; но Тресты не предоставили ей выбора. Ложь в многослойной обёртке из лжи, тот или иной грешок найдётся у каждого; знания получают и держат при себе, потому что знания — сила. Это путь Земли.

И я здесь, подумал Хайс, в этой тихой токсичной глуши, для того, чтобы её спасти... Но признай же правду — спасти и себя тоже!

Во лжи есть маленький жуткий нюанс: она становится привычкой, а потом и рефлексом, таким же как моргание или опорожнение кишечника. Ложь — болезнь землян, говаривала мать. Спокойная и холодная представительница клана Айс-Уокер, сыгравшая пышную свадьбу с отцом Хайса. В другое столетие она бы стала квакером.

Хайс стремился к звёздам, но он подхватил и болезнь землян: страсть к сокрытию неуютных истин.