Перед пробуждением

"...Наконец, в-третьих, для идиотов, остаются фотографии детишек".

Кадзи в Отделе контроля всегда славился неприятной широтой своих взглядов и буйной фантазией, но в такие совпадения даже он не мог поверить.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Класс 2-А был невероятно тих, все еще подавлен смертью Судзухары, и, пожалуй, только теперь одноклассники начали по-настоящему относиться к Аянами, Икари и Сорью как к смертникам. Об умершем почти не говорили, но воспоминание о его похоронах гнетущим призраком висело в классной комнате, отравляя все разговоры с тремя пациентами NERV. Хуже всего пришлось немке: Рей и Синдзи на переменах жались друг к другу, находя под щитом своей немой близости и неозвученых чувств убежище от гнетущей атмосферы смерти и уныния, а Аску, хоть она и не чувствовала себя лишней рядом с товарищами, очарование пары не защищало. Ее свита бодрилась, деланно улыбалась предводительнице, но пойманные пару раз сочувственные взгляды подружек делали общение с ними натянутым и сложным.

А еще Сорью переживала за старосту. За деятельную и энергичную девочку, из которой за один день будто выпустили всю кровь. Аска прихватила с собой наиболее приближенных подруг и решительно направилась к Хикари.

...Рей и Синдзи обедали вместе на крыше.

Аянами едва ли не впервые за все время, которое она себя помнила, ощущала неподдельное удовольствие от принятия пищи: ее кормил Синдзи, вызывая у нее приятное смущение и смущаясь сам. Они по-прежнему почти не разговаривали, не считая просьб и обращений друг к другу. Икари молчал, толком не представляя себе, как ему вообще вести себя после рассказа Аски о том, что некий инцидент на кухне вовсе не был его сном: извиняться за то, что понравилось и ему и, по-видимому, ей — глупо... Разговаривать об этом — стыдно... Да и вообще как-то...

Аянами не подозревала о волнениях Синдзи и молчала, просто наслаждаясь его близостью и заботой.

— Спасибо, Синдзи, — довольно вздохнула Рей, когда с едой было покончено. — Очень вкусно.

— Пожалуйста! Рад, что тебе понравилось, — улыбнулся парень.

Пауза затянулась, и Синдзи украдкой посмотрел на часы, что, к сожалению, заметила девочка.

— До звонка еще пять минут. Ты... Не хочешь побыть со мной?

Рей искренне пыталась скрыть свое разочарование, но смущенное и расстроенное лицо Икари красноречиво говорило, что это у нее получилось так себе. Он вздохнул, покраснел, но промолчал. "Сказать, что я думал, будто сплю? Нет, она ведь решит, что не нравится мне... Как же... Что же сказать?.."

Девочка недоумевала недолго, ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы отогнать раздражение и разочарование странным поведением Синдзи и задействовать логику.

— Синдзи... Ты хочешь о чем-то поговорить? О чем-то, что... беспокоит тебя?

Он вздрогнул и собрался с духом, понимая, что Рей все равно вытащит его на этот разговор, но тогда он будет чувствовать себя совсем уж бесхребетным существом.

— Да... Рей, понимаешь, когда ты... пришла ко мне после похорон Тодзи... — Синдзи сглотнул, осознавая, что спустя несколько дней после смерти парня уже говорит о нем, как об обстоятельстве, как о простом указании на время действия.

Рей молчала, не торопя его: она прекрасно поняла, что эта пауза в объяснениях никак с ними не связана, а потому просто пересела еще ближе к нему и взяла за руку, глядя в подозрительно влажные глаза. Наконец, Синдзи подавил подкатывающие слезы и продолжил:

— П-прости... Я... хотел сказать, что когда ты пришла, мы... с тобой... на кухне...

Слегка поднимая брови, Рей непонимающе нахмурилась, и вдруг поняла, что именно смущает Синдзи, но это понимание не облегчило ей жизни. Она знала, что тема желания и секса является строгим табу в обществе, но категорически отказывалась принимать мысль, что это может быть проблемой в общении с близким человеком... "Близким человеком... — осенило ее. — Он не считает, что мы достаточно близки для таких отношений".

— Синдзи...

— Нет, Рей, подожди...

Парень вспомнил, через что он прошел накануне, и это неожиданно придало ему сил.

— Понимаешь... Ты мне очень нравишься, Рей... Но такая близость... Не думаю, что мы готовы к ней. Мы... дети...

Аянами имела веские опровержения последнего утверждения, основанные на знании физиологии, но решила, что Синдзи и сам в курсе, поэтому просто промолчала, выразительно на него глядя. Парень смутился, покраснел, но взгляд отвести не смог: перед ним сидела восхитительная девушка, которую хотелось обнимать, целовать и... Убедившись по взгляду Синдзи, что он понял, как наивно пытался обмануть и себя, и ее, Рей сказала:

— Главное, мне кажется, не это. Скажи, Синдзи, ты уже осознал свои чувства... ко мне?

Синдзи оборвал свои размышления и повесил голову.

— Я... Рей, мне нужно время. Я не хочу... Ошибиться.

Аянами была в отчаянии. Время. То, над чем она не властна. Да, Синдзи может внезапно погибнуть, и даже не обязательно во Внешнем Сне, но он может позволить себе строить планы на долгую жизнь, Рей же не была уверена даже в планах на месяц. К горлу стремительно подкатывал спазм, в глазах защипали слезы. Рей Аянами чувствовала жалость к себе.

"Я исчезну, я не успею узнать, что такое настоящее счастье рядом с другим человеком..."

— Рей... Понимаешь... Я потерял... Родителей...

До девочки вдруг дошло, что он зачем-то продолжает объяснение, и она прислушалась. Синдзи говорил глухо, опустив голову, и она видела только часть его лица, глаза же скрывал густой чуб.

— Я их не помню почти, но мне было так тепло и хорошо с ними... Понимаешь, я всю жизнь прожил с ужасающей болью. Другие люди... всегда были вокруг, но не имели значения, я толком даже не умел говорить с ними... Боялся, что не поймут меня, я прятался от них. А ты...

Он поднял голову и увидел изумление на лице Рей. И еще — одну влажную дорожку на ее щеке.

Уже обнимая ее, он прошептал ей в самое ухо:

— Рей... У меня нет никого, кроме тебя. Это я уже понял. И поэтому я не хочу торопиться...

У нее были тысячи возражений, даже помимо ее собственной судьбы: и неотвратимая угроза смерти, и так скоро оформившаяся эмоциональная привязанность, и общая цель, и помощь друг другу... Все, по ее мнению, кричало о необходимости быть вместе, толкало на близость, буквально заставляло ощутить... любовь...

Но именно придя к пониманию своего чувства, Рей неожиданно успокоилась.

"Это... счастье? Кроме меня... Нет никого... Почему это стало самым важным в его словах? Я... люблю его... А он — меня. Нужны ли мне слова, чтобы понять это?".

Аянами уютно устроилась в теплых объятиях, наслаждаясь своим прозрением и своими ощущениями.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Вопреки вывеске, ресторанчик, где вечером того же дня устроилась Мисато Кацураги, можно было смело назвать забегаловкой, но она не интересовалась в данный момент чистотой определений. На столике перед женщиной выпивка уверенно побеждала закуску, причем с перевесом и в качестве, и в количестве, поэтому она заблаговременно рассчиталась с заведением, а ключи от машины отдала своему сегодняшнему "топтуну" из Второго отдела.

Мисато отмечала канун Второго Удара.

Кацураги приложилась к бутылке, поморщилась и, оглядываясь по сторонам, запустила руку в блюдо с какой-то сушеной гадостью, заменявшей тут человеческие закуски. За веревочной занавесью, отделяющей ее от остального помещения, зал неуверенно плыл, сама занавесь тоже, но даже нетвердую походку такое состояние пока не обеспечивало.

"Щас... Исправим..."

Занавесь задрожала и зашуршала, пропуская к столику Редзи Кадзи, при виде которого Мисато поперхнулась и закашлялась, а вошедший ласково, но очень уверенно хлопнул ее несколько раз по спине:

— Не в то горло, солнышко?

Женщина вытерла губы салфеткой и свирепо посмотрела на усаживающегося напротив Кадзи:

— Какого хера? Что надо?

Инспектор, нежно улыбаясь, смотрел на женщину, опираясь подбородком на ладонь, пока не добился смягчения во взгляде. Женщина вздохнула и почти умоляюще сказала:

— Редзи... Ну пожалуйста... Ты же меня знаешь... Сдрысни отсюда, а?

Кадзи подобрался и даже как-то погрустнел:

— Все отмечаешь... Думал, ты просто так... Надеялся, что ты завязала с этой традицией...

— Не могу...

От Мисато, только что яростно взирающей на нарушителя ее планов нажраться, не осталось и следа: она поникла, грустно подхватила бутылку и, не чувствуя вкуса, выхлебала почти половину. Кадзи заботливо подсунул к ней поближе тарелку с закуской.

— Так чего... тебе надо, а?

— Мисато... Ты уже научилась спать одна... Может, научишься и жить дальше? — вдруг сказал инспектор, неожиданно даже для себя самого. Реакция не замедлила.

— КАДЗИ, МАТЬ ТВОЮ!!! Я же тебя по-человечески попросила уйти на хрен, а ты мне будешь под кожу своими нотациями лезть!!!! — заорала Кацураги, вставая и упираясь ладонями в стол.

Инспектор примирительно поднял руки:

— Ми-тян, больше не буду, клянусь!

— Да пошел ты в жопу! Не будет он!

— Ну не кипятись, сядь... Вот так... Ну чем я тебе помешаю? Все, не буду, не буду!..

Мисато вновь присосалась к бутылке:

— Кадзи. Я хочу нажраться. Потом меня заберет Рицко. Отвезет домой. Понял? Хрен тебе, а не трах по пьяни!

Кадзи улыбнулся:

— Я все понял. Хрен мне. Только Акаги не приедет. У нее сверхурочная, о чем она тебе, вроде как, сообщила смс-кой.

Мисато издала горлом сложный звук и полезла в сумку за телефоном. Пока шла ожесточенная перепалка подруг и выяснение, кто падло, а кто пьянь беспробудная, Кадзи пошел сделать себе безалкогольный заказ. Вернувшись, он обнаружил, что расстроенная и уже крепко косая Кацураги уныло смотрит на оставшиеся бутылки.

— Знаешь, Редзи, почему я так пью накануне этого дня?

Кадзи криво ухмыльнулся: он еще в универе слышал это двести раз, как раз когда она начинала серьезно напиваться. "Что-то ее рано развозить начало", — подумал инспектор и молча сел. Его реакция не требовалась, от него требовалось внимание.

— Я, Редзи, не папу своего поминаю... Я свои сны поминаю.

Мужчина всегда ощущал жуть от этих знакомых слов, не понимая почему. То ли из-за треснутого голоса, каким она их произносила, то ли из-за ее пустого взгляда, то ли... Он едва понимал ценность собственных ночных видений, но с трудом мог представить, что чувствует человек, который не видит снов. Вообще. Не просто не помнит — не видит.

— ...Понимаешь, как кукла, Редзи. На спинку легла — хлоп — глазки закрылись. И через секунду — утро. Вроде отдохнула, вроде свежая... А чувство такое, будто в кино сводили, пустой экран показали, и выперли...

Кадзи смотрел на великолепную женщину и вспоминал о ее репутации в университете. Кто с восторгом, кто с осуждением, но все искренне считали красавицу Ми легкомысленной и доступной... Да чего там таить — блядью ее считали: "Если Мисато легла без парня — к месячным". Кадзи вспомнил, как сам ржал над этой приметой и многими другими сальными шуточками, пока случайно не наткнулся на ее одинокий пикник в лесу ровно девять лет назад и не услышал впервые об истинной причине страха оставаться на ночь одной.

— И вот, Редзи, не поверишь, как сейчас... ххх-ик!.. Туман!!! Ну, ты понял, Мгла которая... Так вот... А оттуда — грохот, треск, вой! И стена тумана наступает... хнык... А я дрожу, дрожу, смотрю на туман и чувствую — холодно и засыпаю... ик! А как отец меня в катапульту положил — не помню...

Всхлип.

Дочь сотрудника проекта "Эдем" выжила благодаря баллистической почтовой ракете, случайно уцелевшей после первой ударной волны. Кадзи, получив доступ к отчетам по инциденту, изучил все обстоятельства ее спасения и первых лет жизни после Второго Удара. Подавление речевых и мыслительных функций, торможение нервных реакций — единственная выжившая в аду катаклизма несколько лет прожила овощ — овощем, но она вернулась, потянулась к людям, и единственным последствием Второго Удара для нее осталась только девственно чистая полисомнография.

Мгла окутала бывшую Антарктиду, Фуюцки вернулся оттуда с Рей Аянами, человечество, возглавленное ООН, само о том не зная, изготовилось воевать с сонной смертью, мир со скрежетом двинулся вперед, а взрослеющая Мисато Кацураги продолжала каждую ночь видеть только черный экран.

Кадзи вел шатающуюся Мисато в направлении парковки. После совместной экскурсии в туалет ей полегчало, но явно не до той кондиции, которая позволяла ходить. Кацураги предложила спеть что-нибудь из песен до Удара, затянула какую-то мелодию, оборвала и практически с размаху влепила инспектору поцелуй в щеку. В машине она вела себя тихо и даже почти сразу уснула, проспала всю дорогу до дома, но при выгрузке у подъезда очнулась:

— Оооо... А я думала, мы к тебе поееее... ххик! ...дем...

— Я, Ми-тян, настоящий рыцарь. Забыла?

— Не... не забыла...

Поцелуй с тяжелым спиртным привкусом так напомнил былые времена, что оторвавшись от женщины, он не выдержал:

— Слушай, Мисато, ты... Не хочешь рассказать, наконец, почему мы расстались? Ты же не ревновала меня никогда...

Кацураги попыталась сфокусировать взгляд, хихикнула:

— Неа... А, ладно. Ты, Редзи-кун, стал моим сном наяву. А я... ик... не могла стерпеть, что мой единственный сон... был чьим-то еще... Совсем без снов... Проще.

Мисато обняла его и обмякла, тихо отключаясь со счастливым лицом.

Кадзи грустно улыбнулся и поволок ее к подъезду.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Аска ожесточенно пинала своего соперника в мрачных нарисованных декорациях, и от уверенных нажатий видавший виды джойстик слегка похрустывал. Враг корчился, страдал, упорно не желал сдохнуть, но кто ж его, нарисованного, спрашивал. Полюбовавшись статистикой уровня, девочка потянулась и взглянула на часы: прошел почти час с тех пор, как Кадзи притащил тело Мисато и полчаса с тех пор, как должен был вернуться дурак Синдзи.

Легкость общения с инспектором, который согласиться попить с ней чаю, удивила Аску: "Занятная штука: когда не выделываешься, разговаривать, оказывается, намного проще". Рыжая была бы очень удивлена, узнав, что Кадзи также совершил открытие: он обратил внимание на то, что взрывная приставучая немка — очень милая и непосредственная девочка, и он зря избегал ее, не пытаясь разглядеть в ней интересного образованного человека.

Однако отсутствие Синдзи становилось уже оскорбительным. Аска поглядывала на свой мобильник, раздумывая, от чего она может оторвать дурака и Чудо-девочку своим звонком, и пока еще останавливалась на решении не звонить. Была ли это деликатность? Нет и еще раз нет, но Сорью считала себя честным человеком, и гадить товарищам, нашедшим развлечение, она не могла.

Хотя дурак, безусловно, свое огребет, как только сунет нос в квартиру.

Дурак... Аска принялась бродить по комнатам, прислушиваясь к сопению Кацураги. Она боялась за него, переживала, когда он воевал со своими кошмарами, волновалась, что он не вернется. И... Завидовала Чудо-девочке, которая как-то смогла вытащить его. Аска устала от разборок со своим отношением к дураку Синдзи. "Пора для себя кое-что уяснить, — решила она, усаживаясь перед выключенным телевизором с чашкой чая. — Он симпатичный парень и он мне нравится..."