Малика сделала глубокий вдох, задержала дыхание и на выдохе резко выпрямила ноги.
Хруст — красивый звук, когда хрустит под сапогами тонкий лед или трещат ветки под тяжестью снега. Когда же захрустели суставы, у Адэра возникло чувство, будто это его кости вылетели из тела, разорвав кожу в лохмотья.
Он рухнул на землю. Блуждая взором по стенам, хватал ртом воздух. Выгнулся. Обмяк. С усилием повернулся лицом к Малике. Он смотрел на нее и не верил... Не верил, что человек в состоянии вынести такие муки и не потерять сознание.
— У вас слабые нервы, — тихо проговорила Малика, и ее мертвенно-белые губы едва дрогнули. Откинулась на стену и опустила веки.
Адэр понял — он сходит с ума.
На закате дня Хлыст поставил возле порога две плошки — одну с водой, от второй воняло рыбой и луком. Потоптался на месте и, не произнеся ни слова, удалился.
Снаружи донеслись щелчки плети, стоны и хрипы. Под руками и коленями пленников прошуршали камни — видимо, бедолаг гнали на ночлег в одну из хижин. А Адэр смотрел в разодранное крышей фиолетовое небо и ждал, когда его захлестнет новая волна безумия.
— Сегодня вечером мы с Анатаном должны были вернуться в Рисковый, — промолвила Малика.
Ее слова, подобно живительным каплям дождя, упавшим в высохшее русло реки, растормошили Адэра. Он поднялся, неторопливо прошелся вдоль стен, и уже не в состоянии сдерживать шаг, закружил по лачуге, увлекаемый бурлящим потоком мыслей.
В том, что Крикс бросится на поиски, сомнений не было. Но сколько пройдет времени, пока страж "прочешет" несколько миль пустоши и гор между двумя последними приисками. С пустошью, конечно, проще — с любого холма она просматривается до горизонта. А горы? И дернул же черт спрятать машину.
— Вы обратили внимание, что у Хлыста ботинки из Тезара?
Вот только не надо обвинять во всем Тезар.
— Может, он жил в Горном? — проговорила Малика.
Жил подонок в Горном или забрал ботинки у кого-то из пленников — какая разница?
— А остальные? — продолжала Малика. — Похоже, из "Котла" есть выход.
Конечно, есть — с водопадом на скалы. Смертникам, видать, повезло, раз отделались рубцами и шрамами.
— Странно, — произнесла Малика, — мое имя вы запомнили с пятого раза.
А вот тут Адэр не выдержал:
— Ты считала?
— Считала, — в ее голосе послышался вызов. — "Эй! Ты! Стой! Иди!" Вы обращались ко мне как угодно, но только не по имени.
— Ты чем-то недовольна?
— А как зовут племянника Крикса, почему-то сразу вспомнили.
— Тори Вайс — так звали мою мать. Тори из династии Вайс, — промолвил Адэр, сделав ударение на последнем слове. — Еще вопросы?
— Я сказала все, что хотела, пока у вас полностью не пропало желание со мной разговаривать.
— Считай, уже пропало.
Адэр сделал круг по лачуге. Не на том человеке он срывает злость. Не на том... Но те пока недосягаемы для его гнева, а эта рядом — опороченная, покорная пошлым прихотям и грязным рукам отморозков. И те не знают, кем он является, а эта — живой свидетель его падения.
Думы о собственном позоре убивали его. Но что-либо изменить он был не в силах. Да и откуда брать силы, когда после ночной прогулки "по нужде" новоиспеченные хозяева их с Маликой судьбы под хохот и улюлюканье пытались принудительно накормить его какими-то объедками? Они вталкивали вонючими пальцами ему в рот то, на что было противно смотреть. Его вырвало. Окатив Адэра водой, подонки повторили попытку. Его снова вырвало. Мучители не остановились, пока кто-то не принес корку хлеба, и Адэр не проглотил кусок. Его вздернули на цепи и оставили наедине со своими отравляющими разум мыслями на долгую промозглую ночь.
Выныривая из кошмарных сновидений и бездонных провалов рассудка, он не различал, где бред, а где явь. Видел в темноте блеск чьих-то глаз и радужную россыпь фейерверка, слышал шипящие голоса и звон хрустальных бокалов, чувствовал горячее дыхание на своих замерзших пальцах и прикосновение к раскаленному лбу чьих-то прохладных губ.
Когда солнце, протолкнув сквозь дыры и щели первые лучи, выгнало из лачуги последние клочья вязкого и липкого, как тенёта, мрака, Адэр вспомнил о Малике — после измывательств он слишком быстро и глубоко погрузился в себя и совсем выпустил ее из виду.
Она сидела в уголке лачуги и выглядела одинокой и брошенной.
— Как твои плечи?
Малика встрепенулась, взмахнула ресницами:
— Спасибо, уже лучше.
— Скоро все закончится, Малика. Надо всего лишь чуть-чуть потерпеть.
— Спасибо.
— За что ты благодаришь меня?
— За то, что рядом с вами я ничего не боюсь.
Адэр сумел подняться на ноги и встретить Хлыста, глядя ему в лицо, а не уткнувшись взором в пол. Бандит, нахмурившись, вывел сначала на воздух Малику. Вернувшись, толкнул ее, дрожащую, как осинка, к стене. Неуверенной походкой, будто опасаясь, приблизился к Адэру.
Снимая с его рук цепь, тихо произнес:
— Взбрыкнешь, и ей конец.
Адэр вышел из лачуги и невольно затаил дыхание. Боже всемилостивый! Это же Его небо — бескрайнее, синее поле, окаймленное полупрозрачными кружевами облаков. А внутри лазури васильков — Его солнце: беспощадное, раскаленное. А вокруг — Его горы, покрытые таинственной вязью, с косыми, будто срубленными вершинами. А прямо, у подножия скалы — Его море. Скрытое от взора, оно, не таясь, заявляет о своем присутствии — недовольно бормочет и угрожающе гудит. А Он намного выше моря, и между ними только небо.
В поясницу воткнулась рукоятка кнута.
— Пошел!
Адэр посмотрел через плечо в изуродованное шрамами лицо, в колючие глаза под нависшим лбом, напоминающим кривой карниз. В седых вскосмаченных волосах копошилась божья коровка — черная с красными точками, — приподняла надкрылья, расправила тонкие нежные крылышки и, подхваченная порывом ветра, исчезла в синеве. Непостижимым образом ужасное и прекрасное отлично уживаются рядом. И это ужасное ходит по Его земле и то лишь потому, что Он разрешает ему ходить.
Хлыст опустил кнут:
— Ты чего?
Адэр отвернулся.
У входа в одну из пещер привычно переминались с ноги на ногу двое подонков. Из бездны сознания всплыла уверенность, что невольники там, в глубине черного зева. А еще зашевелился зародыш подозрения, что это и есть тот заброшенный прииск, о котором говорили Малика и Анатан. Всего лишь зародыш в чреве сомнений.
Адэр разглядел среди глыб молодую женщину в стареньком платье. За спиной большая котомка. В руках корзины, накрытые тряпицами. Фартук с поникшими, как лепестки увядающих цветов, рюшами съехал на бок. Из-под выгоревшей косынки выбилась дерзкая пышная прядь. При виде Хлыста худое, болезненно-бледное лицо озарила счастливая улыбка. Женщина ускорила шаг, но, заметив Адэра, споткнулась, нерешительно затопталась на месте.
— Подожди, — крикнул ей Хлыст и, развязав Адэру руки, буркнул: — У тебя минута.
До самого вечера Адэр простоял возле двери, наблюдая в щелку за бандитом и его зазнобой. Он сам себе не мог сказать, о чем думал все это время. Он просто смотрел, как парочка, тихо воркуя, сидела у костра. Изуродованная подагрой пятерня, привыкшая держать кнут, неловко поправила загнувшийся воротничок застиранного платья, неумело затолкнула под косынку непослушную прядь. Напряженно скользнула по худенькой спине и замерла на узелке фартука. Хлыст зыркнул по сторонам, порывисто вскочил, помог подняться своей гостье, и они исчезли из виду.
Мимо двери прошел некто в брезентовом плаще (в такую-то жару!), обдав Адэра запахом прокисшего пота и свежеиспеченного хлеба. Еще один, гибрид выродка и франта, — с обнаженным костлявым торсом, исчирканным кривыми шрамами, но зато в кепке и алом платке на шее (чем вдруг напомнил костюмера), — поставил сбоку костра пустые корзинки. Поворошил угли и скрылся из глаз.
Сквозь шум разгулявшегося ветра пробился счастливый смешок, послышалось довольное урчание (или это урчал сквозняк?), прошуршали камни под ботинками, и парочка вновь появилась в свете костра, плюющегося в грязно-розовый воздух раскидистыми снопами искр. К огню подсел Оса. Как только с его языка сорвалось имя подруги Хлыста — Таша, Адэр покинул свой наблюдательный пост возле двери.
Он заполнил в своей памяти все выемки и пустоты, нанес последний мазок на самую жуткую картину в своей жизни. Ему уже неинтересно, что будет твориться за стенами лачуги. Его даже не волнует, что произойдет внутри. В нем накопилось столько ненависти, столько ярости и злости, что он перестал бояться смерти — с таким грузом на тот свет не уходят! Осталось только дождаться Крикса и с помощью Тезара стереть Порубежье с лица земли.
Во времени Малика и Адэр ориентировались по тусклому свету в щелях и дырах, ночью дрожали от холода, днем изнывали от жары. С ними никто не разговаривал, да они и сами, утомленные ожиданием, не хотели ни с кем разговаривать. Их выводили на воздух, окатывали морской водой. Насильно пичкали Адэра рыбой или хлебом, садили на цепь. Иногда вспоминали о нем утром, иногда после полудня. Снимали с цепи и вновь забывали до позднего вечера. Малика на весь долгий день перемещалась к двери, Адэр же мерил лачугу тяжелыми шагами или рассматривал в дырах кровли облака.
Они не обменивались ни взглядом, ни словом. Слыша дыхание друг друга, притворялись глухими и устало барахтались в своем одиночестве. Они жили под одной крышей, одной жизнью, но в разных мирах.
* * *
Шли пятые сутки их неволи. С раннего утра в лагере почувствовалось непривычное оживление. Слишком суетливо и слишком громко прогнали невольников мимо лачуги. То и дело раздавалась отборная брань, хлопали двери хибар, по камням шлепали босые ноги и шебаршили подошвы башмаков. Откуда-то сверху донесся необычайный свист, похожий на тоскливую песнь умирающей птицы. Прозвучал еще дважды (условный сигнал?). На какое-то время все стихло. Затем понеслась быстрая невнятная речь, будто говоривший торопился за несколько секунд рассказать о каждом дне своей жизни. И вдруг наступила нескончаемая тишина.
Адэр топтался в углу. Он бы уже давно прилип к двери, но пристегнутый к цепи был вынужден лишь напрягать слух и коситься на скрутившуюся в калачик Малику.
Сделал шаг в одну сторону, в другую. Не выдержал:
— Малика! Посмотри, что происходит.
Она с усилием поднялась. Пошатываясь, побрела к двери.
Адэр скользнул взором по висящему мешком платью:
— Малика!
Она оглянулась. Впалые щеки, заостренные скулы, глаза ввалились.
— Тебя не кормят?
— Я не голодна.
Адэр нахмурился. После ночных издевательств с кормежкой он был уже не в состоянии следить за происходящим. Рассудок требовал отдыха и незамедлительно получал его. А утром будила надежда, что пришел последний день, который он проведет в зловонной лачуге. Ожидание Крикса настолько захватывало, что все вокруг становилось неважным. Но почему же не кормят Малику?
Упершись плечом в дверь, девушка приникла к щелке между досками.
— Там ракшады, — с дрожью в голосе промолвила она.
— Кто?!
— Ракшады.
Малика, безусловно, бредит. Ракшада расположена по ту сторону Тайного моря — это, во-первых. Во-вторых, вдоль побережья и вглубь моря на несколько миль тянутся подводные скалы. В-третьих, Тезар и Ракшада — две величайшие державы — находятся в замороженном состоянии молчаливой войны. Двадцать лет назад правителям обоих государств чудом удалось избежать открытого конфликта, и вряд ли владыка варварской страны решится пойти против сына Великого, зная, к чему это приведет.
Малика затряслась. Адэр настороженно наблюдал за ней. Еще не хватало, чтобы девушка сошла с ума.
— Малика! У тебя разыгралось воображение. Успокойся!
Подергал цепь. Изогнулся, пытаясь разглядеть за спиной карабин. Сделал шаг вперед — руки вздернулись, — но увидеть разъемный крючок и, тем более, открыть его Адэр не смог.
— Отстегни меня от этой чертовой цепи, — потребовал он, хотя понимал, что Малике вряд ли удастся исполнить приказ. Ее запястья по-прежнему туго стягивали путы, и кожа отечных рук, утратив природную смуглость, походила на кожуру несозревшей сливы.
Надсадно дыша, Малика долго теребила звенья, царапала ногтями карабин, зубами грызла узел веревки. Наконец сдалась:
— Не могу.
— Посмотри, что они делают.
Малика подлетела к двери. Напряженно замерла, глядя в щель.
— Рассматривают стекляшки, — произнесла она озадаченно.
— Малика! Какие стекляшки?
— Стеклянные камешки.
Адэр насторожился. Не ограненный алмаз выглядит довольно непривлекательно, и не сведущий в геммологии человек может принять его за остроугольный комочек застывшего стекла. Так неужели это и есть тот заброшенный прииск, от посещения которого его отговаривал Анатан?
— Где они стоят? Возле двери?
— Нет. Возле костра.
— Ты не можешь видеть камни с такого расстояния.
— Ракшад рассматривает их на солнце. Они прозрачные... и блестят. — Малика повернула к Адэру. — Алмазы?
— Не знаю, Малика. Не знаю.
— Но ведь Анатан говорил, что заброшенный прииск возле ущелья Испытаний.
— Значит, ему, как и всем остальным, нельзя верить.
Малика вновь приникла к щели. Отскочила:
— Идут.
Стремительно приблизилась к Адэру. В глазах лихорадочный блеск, на щеках нервный румянец.
— Пообещайте, что сделаете так, как я скажу.
— Малика!
— Может, это наша единственная возможность вырваться отсюда, — вскричала она.
— Хорошо. Что я должен сделать?
— Вы скажете ракшаду одно-единственное слово "Йола", и вас не тронут. Меня сбросят в море. Меня должны сбросить в море, — говорила Малика взахлеб. — Но вы не бойтесь, я выживу. Я могу нырять с любой высоты. И я отлично плаваю — так никто не плавает. Вам только надо сказать "Йола". Сказать так, чтобы ракшад услышал и понял, что вы сказали. А я приведу Крикса.
Адэр вжался в угол. Безумие девушки пугало сильнее, чем зловещие шаги за стеной.
— Пожалуйста, пожалуйста, — тараторила Малика. — Сделайте, как я сказала. — Неожиданно рванулась к Адэру, уткнулась лбом в плечо. — Я боюсь.
Адэр грубо оттолкнул ее:
— Возьми себя в руки.
Открылась дверь.
Хлыст установил в центре лачуги табурет. Повалил Малику на землю, пятерней вдавил ее лицо в бурое пятно:
— Смотреть в пол.
Адэр судорожно сглотнул. Неужели, Малика не ошиблась? Только в Ракшаде женщина, как низшее существо, в присутствии мужчины должна лежать, распластавшись по земле, лицом вниз.
Оса натянул цепь, вынудив Адэра согнуться в три погибели. Прошуршали тяжелые шаги. Хлыст и Оса скрутили спины кольцом.
Не обращая внимания на жгучую боль в шее, Адэр приподнял голову. Ранее он видел ракшадов разве что на фотографиях. И вот теперь взирал на могучего темнокожего воина (а это действительно был воин, о чем свидетельствовали выбритые виски) с голым торсом и татуировками в виде спиралей и лиан, взбирающихся от мизинцев до впадин над скулами. Прямой нос, блестящие бесподобно изогнутые брови, миндалевидные темно-карие глаза, высокий лоб, длинные черные волосы, затянутые на затылке в конский хвост. Черные кожаные штаны обтягивали крепкие ноги и были заправлены в сапоги из шкуры серого льва.
