Зверь лютый. Книга 9. Волчата

Эх, лапти, да лапти, да лапти вы мои".

Какая романтическая история! И мотивчик... заунывный такой. Вполне по сюжету. Вот исполним мы эту секретную миссию, будем ходить и выпевать:

— Где лапти, где лапти, где лапти мои?

Если будет у нас — на что лапти надеть, и чем песни издать.

Я выскочил из тепла и духоты избы, где мои люди укладывались спать, сдёрнул шапку и свою бандану, подставил разгорячённый лоб холодному ночному воздуху. Надо успокоиться, выбросить своё раздражение и на спокойную голову принять решение.

"Примем по стакану и поговорим на трезвую голову" — русская уголовная мудрость.

Стакана — нет. И разговоры разговаривать — без толку.

Собственно говоря, решение уже принято, деваться мне некуда.

"Возлюби то, от чего не можешь отвертеться". "Расслабься и попытайся получить удовольствие".

Я смотрел в звёздное небо, постепенно остывая и успокаиваясь. Зрелище огромного ковша Большой Медведицы на полнеба над головой действовало... стабилизирующе. На смену вопросу: "Как же я вляпался в эту мерзость?" приходил более конструктивный: "Ну и как мы эту мерзопакость исполним?".

Конец тридцать четвёртой части

Часть 35. "Вот мчится тройка удалая по..."

Глава 187

В двух сотнях вёрст к западу от меня на ту же Большую Медведицу над той же Десной смотрел другой человек. Тоже — в крайнем раздражении.

Хан Боняк сидел на скамеечке в чудом уцелевшем подворье на берегу речки Стрижень, разглядывал смутно проступающие в темноте очертания восточных ворот Чернигова, вспоминал сегодняшний княжеский совет, злился и думал.

Что у землеедов хорошо — дома. Душно, темно, тесно. Но — тепло. А в юрте зимой, что, лучше? Тоже — и душно, и темно. А уж как тесно! А чуть какая-нибудь бестолочь или там, из слуг кто, особо рьяный в части "господину услужить", кинется за чем-нибудь — сразу сквозняк. Чуть свету, чуть воздуха — сразу холодно. Дети, бабы, прислуга... Все кашляют, сморкаются...

Очаг дымит. А что ему делать, если эти дуры опять сырой кизяк положили? А хоть и не дуры — где в оттепель взять сухого кизяка? Вонища. Каждую оттепель, каждую весну — вонища. Аж глаза режет. Ну, глаза можно закрыть. Лежи себе спокойно. Как покойник. А нос? И нос можно. Можно ртом дышать. "Дышите ротом". Только вся эта дрянь летит прямо туда, прямо в грудь. Кашель бить начинает. Аж до слёз.

А какой может быть хан, если он плачет? Это землееды плачут по любому поводу. То по детям, то по родителям. То от горя, то от радости. По богу своему — слезами просто умываются. А вот мы, кыпчаки, не плачем. Это бабское занятие — слезы лить. Мужское дело — лить кровь. Хан Тенгри дал нам сабли, чтобы мы делали настоящее мужское дело. Вот мы их взяли и пришли сюда. А тут... тут одни сопли.

Сегодня большой совет был. Княжеский. Хороший дом себе выбрал князь Изя. Высокий, тёплый. Почему мы его не сожгли раньше — не пойму. И это всё, что у Изи есть хорошего. Сам дурак. Старый дурак Боняк Бонякович. Внук великого Боняка Серого Волка. Глупый хан Боня. Хоть и из царского рода Элдори. А кто сказал, что в царском роду рождаются только умные? И среди царей бараны бывают. Вот, сижу как баран. Пью горячий чай из фарфоровой пиалы. И понимаю: сам дурак, сам сюда пришёл, сам горло под нож подставил.

Не только своё. Восемь сотен привёл сюда из своих становищ. Восемь сотен моих людей! Охо-хо. "Под нож" — это ещё хорошо. Это быстро. Это жар, страсть, бой. А здесь... Здесь будет джут — голодовка, бескормица, слабость. Мои люди, люди Серого Волка, ослабеют, будут есть своих коней, будут грызть друг друга, будут падать от бессилия. А потом оттуда, из Чернигова, вылезут землееды. Или снова подойдут полки с Киева. Станут степные багатуры русской травой.

Плохо. Надо уходить. Нельзя. Ещё хуже будет. А ведь чуял — не будет удачи, нельзя идти. И не идти нельзя — порвут.

А всё Конча. Сопляк, юнец, выкидыш грузинский. Но вот — всех построил. Заманил, запутал, глаза отвёл. Да что глаза — голова пухнет от его хитростей. Моя голова! Лучшая голова в Степи. Седая голова Серого Волка.

Гадёныш. Сидит-улыбается. Образец воспитанности. Молодой хан с глубоким почтением выслушивает слова умудрённого и убелённого сединами старшего товарища. Прямо зови сына и показывай: "Вот так должно вести себя приличному юноше из благородного семейства".

Я с собой сына Алтана в поход взял. Думал, будет помощником. Потом наследником станет, орду водить будет. А Алтан вот этому... отродью горных булыжников... в рот смотрит. Не он один. Вся молодёжь во всех отрядах на Кончу мало не молятся. "Конча — то сказал, Конча — то сделал. Хан Кончак велел...".

Убью наглецов! Какой он хан! Так, подханок. Наглый, хитрый, злобный. Улыбка как у змеи ядовитой. Задавить бы. Сапогом. Нельзя — внук великого Шарук-хана, сын Атрака.

О Шарукане в Степи песни поют. О его походах, о его победах. Даже бегство его из Степи — и то сказители воспевают. За что?! Он же сбежал! Он же нашу землю бросил! Степь, которую сам Хан Тенгри дал своим детям!

Кха! Они нас кочевниками называют. Землееды. Говорят: у нас нет своей земли. Дурни безмозглые. Кыпчак не может уйти из своей степи. Невозможно. Можно поменять степь ковыльную на степь полынную. Плохо. Скот и люди будут болеть. Но — можно. И — всё. Вся наша свобода кочёвки.

Вот землееды — настоящие перекати-поле. Они могут везде жить. И в Степи, и в горах, и в лесу. И в болотах. Сколько местных, Черниговских, вверх по Десне ушли! В леса ушли, в болота. От нас ушли. Убытки ходячие. А что им? Сменят здешние лиственные леса на северные сосновые. Выжгут. Раскорчуют. Там жить будут. Как черепашки — тащат с собой свой домик. Где еда, там и встали. Хоть под кустом. А нам, кыпчакам, под кустом плохо, нам небо нужно. Большое. От края до края. Чтоб ничто не загораживало. Нам Степь нужна.

Шарукан бросил Степь. Предал. Сбежал от русских мечей. И на бегстве, предательстве своём — поднялся. Многие слабые с ним побежали. Он их всех под свою руку подгрёб. И там, в Грузии, прижал. А чего не прижать? Грузинам, Давиду-строителю, с одной головой половецкой говорить легче. Места чужие, незнакомые — свои к своим так и жмутся. Опять же — сельджуки. Ведь кыпчаков не к дастархану позвали — на войну. На войне одна голова нужна. Шаруканья. Шакал шелудивый.

И сынок его, Атрак, тоже красиво сыграл. Тоже про него песни поют. Про то, как позвал брат Сырчан брата Атрака назад в Степь. А Атрак гонца слушает и отказывается. Пока не достал гонец из-за пазухи кустик полыни. Нюхнул Атрак и заплакал. Говорят: от воспоминаний о Родине. А я так думаю, что если клок травы из-за пазухи нашего сеунчея после месяца гоньбы достать и хоть какому старому ишаку под нос сунуть, то и тот заплачет. Глаза-то режет.

Ушёл Атрак из Грузии. Вовремя ушёл. После Давида-строителя Грузией правил его сын Деметре. Дочку Расудан за Изю Волынского замуж выдал. И надорвался. Оба. Изе — дочка Деметра предел положила. Говорят, горячая девочка была. Самого Деметре — сын Давид успокоил. Постриг папашку в монахи и сам царём уселся.

А вот о брате своём подзабыл. А братец, Георгием зовут, ничего не позабыл. И насчёт ядов — тоже. Братца Давида — похоронил. Папашку из монастыря — вернул. Куда надо — водрузил, сам править стал. Одна беда: у Георгия сыновей нет. Ближайший мальчик-наследник — сын отравленного брата. Дочка только есть, Тамар зовут. Кха! Царевна может стать царицей, но не царём. И Атрак людей своих увёл. От будушей замятни.

Атрак ушёл, людей увёл, барахло увёз. Но главное — притащил в Степь своего сыночка Кончу. Конча-хан. Хан Кончак. Тьфу!

Говорят, когда Атрак решил уходить из Грузии, Конча перед ним по полу катался, кричал: "Не пойду! Не хочу!". Любимый сын. Я бы такого просто выпорол, чтобы знал как отцу перечить. А, что взять — ребёнок до четырёх лет растёт среди женщин. А какие там женщины? — грузинки. Чему эти землеедки могут научить ребёнка? Конча даже языка нашего не знал — только на языке рабынь разговаривал.

Когда перешли горы, он снова просил отца:

— Не хочу здесь. Здесь холодно, грязно, дико. А там, за горами, уже всё цветёт, там тепло, там дома каменные, там разные красивые вещи.

И остановил Атрак коня, показал сыну своему наши бескрайние земли, нашу Великую Степь. И сказал:

— Там, за горами, ты можешь жить в тепле и уюте, в богатстве и славе. Но там ты навсегда останешься слугой, цепным псом тех царей. Вот это — наша земля. Она холодная, она грязная, она пустынная. Но здесь ты сможешь сам стать царём. Ведь это наша родина, сынок.

Кха! И они пошли. Полезли! Выползли. Змеёныши. В Степь, которую предали и бросили! Это я, это такие ханы, как я, сохранили Степь! Не годами — десятилетиями собирали и поднимали наш народ. Тревожно, вздрагивая на каждом шаге, заново проходили пути и тропы наших предков. Заново вспоминали каждый брод, каждый источник. Оглядывались — не идут ли снова сыновья Мономаховы? Выбивали размножившихся в пустой Степи волков и всяких... бродников.

А эти отсиделись за Кавказом и прискакали на готовенькое. Джигиты каменных ступенек.

Как можно вырастить настоящего наездника в каменных крепостях? Чему там может научиться сын хана? Только гаремным хитростям и гадостям. Хитрый, наглый, злобный. Чужой. Для него весь наш народ — степная пыль.

Конча хочет быть царём. Таким, которого он видел — Грузинского. Или про которого слышал — Греческого. И для этого уничтожит Степь. А я стар, и ничего не могу поделать. Плохо.

Коши Шаруканьей орды ходят по левым притокам Донца. Плохо: отсекли верхнюю, северную степь от нижней, южной. Без их согласия ни один кош, ни один курень не может свободно кочевать. Ни на Север, ни на Юг, ни на Восток. На Западе — Днепр и русские крепости на нём. Прошлой весной Киевский князь Ростик пошёл к Олешью и выбил оттуда берладников. Заодно отстроил его заново. Заодно поставил две крепостицы у порогов. И — "до кучи" — укрепил гарнизоны. Ох уж мне это русское "заодно".

Вот и первая жертва этого "заодно". На советах — рядом сидит. Хан Берук. Грузный, одутловатый, неряшливый. И в одежде, и в еде. И в словах, и в мыслях. Паршивая овца. Нет, не овца. Паршивый старый козёл. Вроде и не дурак, а так ляпнулся. Водил свою орду в низовьях Днепра. Когда весной в Олешье пришли берладники — пришлось бежать. С такими соседями... Как пожар: не сожжёт, так испачкает. А потом туда же свалились русские лодии. С Ростиком. Совсем плохо Беру стало.

Было дело — Беру-хан как-то прихватил торговый караван "гречников". Конечно, были там и руссы. И рабы, и купцы, и кто-то из богомольцев. А кто из степняков не прихватывал русских? Ну, порезвились ребята. А чего не прибрать, если стража слабая? Но у Ростика там кто-то из шаманов был. Из этих, служителей божьих. Или невест? Зачем богу невеста? У Хан Тенгри есть жена. Вся Земля. А невеста... Распятого?! Была. Стала рабыней-наложницей. Ростик как-то... сильно обиделся. Из-за бабы! Вроде умный мужик, но им этот распятый... совсем головы заморочил. Теперь Беру от Ростика старается подальше держаться.

Орда ушла на север. Летом, по южной степи ход только у рек. Хорошо, что Беру рано поднялся, ещё весной. Но отары — не отряд в набеге, идут медленно. Много потерял. Потерял бы всё, если бы не Конча. Донец — поперёк течёт. Не пустил бы Беру — орда бы его вымерла. Пустил. Но не просто так.

Говорят, что народ иудейский обладает в торговле таким талантом, что делает золото из воздуха. Брешут. Видел я как этих иудеев и греки, и армяне дурят. И наши. Правда, не дурят, а саблю показывают. Конча так и сделал. Показал саблю и обдурил. Сделал золото из предсмертного дыхания овец, которые от безводья умирали. Продал Беру-хана князю Изяславу Давыдовичу. Не насовсем — на поход. Богатой добычей улещивал, новые пастбища обещал, славой манил. А Изино злато-серебро в свои вьюки убрал. Беру деваться некуда — согласился. Дурень.

И я согласился. Тоже дурень, но ещё и старый.

Нет, первый поход хороший был: быстро пришли, быстро ушли. Не жадничали — взяли точно в меру. Второй... когда с полдороги вернулись... Из орды Берук-хана джигиты подошли. Их там берендеи и резали. А они в реке тонули. Смешно так... Мои люди самого Беру из реки вытащили. Хорошо — теперь на нём долг мне. Отдаст при случае.

Третий поход хороший был. Ой хороший! Такой полон взяли! Большой, сильный. Целый городок вычистили. Как-то у него название... лю... любе... Даже не произнести. Но полон — хорош. Горожане. На ремесленников цены выше, чем на простых землеедов.

С нами хан Башкорд был. Умный мужик. Но — дурак. Бабу свою слушает. Вся Степь гадает: что же такое вдова Изиного брата своему хану делает, что он её желания исполняет? Она же уже старая — тридцать лет! Но вот, Магог свою матушку попросил — Башкорд летом к Изе войско привёл. Больше не приведёт: Магог теперь не под Изей, под Свояком ходит.

И мне надо было остановиться! Дурак! Русские говорят: "от добра — добра не ищут". Вот же, пригнал толпы этого добра, полные вьюки притащил. И снова...

Видел же — к Изе Иван Берладник пришёл. Ведь видел! У Берладника удачи нет. Что он делает — всё плохо кончается. Нет у этого Ивана удачи, нет доли. А теперь он свою "недолю" к нам притащил.

Несчастье как парша: одна овца в стаде завелась — вся отара паршивой будет. Говорил же Изе — убей Берладника, хоть бы прогони его. Не послушал. Глупец. Я. Улетела наша удача. Пошли на Переяславль зимой — еле ушли. Эта... невдалость уже на нас перешла.

Я шамана позвал, тот траву жёг, пляски плясал. Не помогло. А тут Изя снова к себе в Вырю зовёт. Снова в поход... приглашает.

Изя ход на Черниговщину обещал по тем местам, где мы с ним весной ходили. Опять старая песня: "все соседи за меня, идти надо не потревожив". Кого не потревожив?! Князьков этих?! А меня?! А мои стада, мои становища?! Пройдутся голодные Беруковичи по моим людям, по моему скоту — только косточки на снегу белеть будут. А резаться с ними... Тогда Конча и его орду, и мою под себя подгребёт. То, что останется.

Пришлось идти. А теперь вот: три тысячи кыпчаков, десять тысяч лошадей. Уже вторую неделю стоим на одном месте. Вся округа объедена, ободрана и обгажена. Четвёртый раз за год мы здесь. Чистого места нет. Запах, даже на улице, как у меня в юрте зимой. Может, эти умники думают Чернигов вонью взять? Может, Конча у грузин такому хитрому приёму научился?

Только мы сначала сами сдохнем. А уйти — нельзя. Эти сразу кричать начнут: "клятва-клятва!". И пойдут следом. А там по моим зимовкам ударят с юга Кончаковы выкормыши, а отсюда — Беруковичи. Голодные и злые.

Плохо. Всё плохо.

Сегодня Изя собрал совет. Всех ханов позвал, говорить красиво так начал:

— Достославные ханы! Друзья! Я позвал вас сюда, дабы решить купно о делах наших дальнейших.

Ну наконец-то! Перестал со своими шептаться, начал говорить внятно.

— Десять дней стоим мы пред стенами Черниговскими, уже и окрестности все разорили. Людям и коням пропитания не достаёт. Более стоять и смотреть на стены городские — смысла не вижу. Дух воинский в воинах велик. Все жаждут доблестью своей заслужить славу великую. Посему, полагаю я, надлежит нам готовить войско к скорому приступу. Дабы войти в город и вдоволь наградить храбрецов за пережитые испытания и явленную храбрость.