-Случилось что? — вежливо вопрошаю.
-Руны... Их нет... — вновь захлюпал носом Заян.
-Может ты их... где оставил?
-Не мог, они ж мне дороги... На первую стипендию купил!
-Так поищи, — пришлось самой вносить весьма разумное предложение, а то парень так и будет страдать.
-А где?
Час от часу не легче. Откуда ж мне знать?
-Может там, где был?
-А где я был?
-В городе... На ярмарке...
-Точно, на ярмарке! — перебил меня парень. — Я ж экспериментировал там с одним...
Не договорив и совершенно забыв про меня, Заян помчался назад, держа на вытянутых руках вытащенные из потайных и не очень карманов вещи. Странные все же эти маги. Но что мне до них? Ведь, похоже, удача опять улыбнулась мне, избавив от очередного сеанса гадания.
-Пошли, Зорька. Мне и впрямь седло купить надо. Обращусь лучше за помощью к Тванери.
Что и говорить, хозяин трактира не был похож на коренного мальбургца. Южанин, явно познавший много дорог, но сумевший найти свой дом — он вполне мог присоветовать нужное. Пусть и не за просто так.
Зорька, привыкнув к моей персоне окончательно, без споров и понуканий двинулась в сторону города.
-Дэточка, ты совсем... ошиблась? — не переставал изумляться моей лошадке Тванери, оставаясь, впрочем, в рамках приличий — даже дурочкой не назвал.
Южане все весьма эмоциональны, что Тванери доказывал вновь и вновь, бегая вокруг меня и Зорьки. Да я уже и сама убедилась, что лошадка повадками смахивает на корову, но она, во всяком случае, не косит глазом, не бьет копытом по мне, не хрипит, одним словом — не выкидывает все те фокусы, что остальные. Но не рассказывать же все это хозяину трактира?! А что это он вообще так переживает?
-Она хорошая, только спокойная, — пытаюсь неизвестно зачем оправдываться.
-И много ты за нее отдала? — обреченным голосом поинтересовался Тванери.
-Ну... мне ее подарили, — честно, но слегка запинаясь, выдаю в ответ.
-Видимо, на живодерню ее вели! — припечатал мужчина, махнув на меня и лошадку рукой.
Так уж и на живодерню. Ну, почти... А, все равно — лошадь уже моя.
-Э... мне б седло... — робко заикнулась я, опасаясь новых бурных комментариев со стороны Тванери.
-Да и уздечку, и... — начал было трактирщик, но, глянув на мое вытянувшееся лицо, тяжко вздохнул.
Пожевав губу, посчитав на пальцах, подкрутив усы, Тванери пришел к какому-то выводу и зычно крикнул старшего (если я не ошибаюсь) сына:
-Хей, Риотась!
-У? — из-за угла сарая, близ которого и велся сей примечательный разговор, выглянул парень с всклокоченными черными волосами, не просто волнистыми, а завитыми мелкими-мелкими колечками, что твой барашек.
-Чего "У"?! Ты что там делал? — грозно вопросил отец, упирая руки в бока, а усы как встопорщились...
-Что-что... Сало ел, — недовольно буркнул парень, показываясь во всей красе.
А он немаленького роста, однако. Правда худоват, да не беда — повзрослеет, женится и обзаведется жирком. Но черты лица — нахально-ехидные такими и останутся.
-Какое сало? — отец в недоумении воззрился на Риотася.
-Копченое, с прожилками мясными, — пояснил парень, кусая губы, чтобы не рассмеяться.
-Это ты на что рот раскрыл, недомерок?! — возмутился Тванери, снимая любимый фартук и скручивая его зачем-то.
-Да пошутил я, пошутил, — стал оправдываться Риотась, пятясь к черному входу в трактир.
-Тоже мне, нашелся шутник! — нахмурил брови трактирщик. — А ну живо к Коське Косому дуй, седло купи. Да не хлам бери, а что поприличнее!
Отдав распоряжение, Тванери направился в трактир, встречать новых посетителей, чьи требовательные крики с "просьбой" о встречи с хозяином доносились даже сюда. С чего это он так за сало распереживался? По рассказам папа южане не очень жалуют сало, считая его недостойным чести подаваться на стол. А тут... Не иначе как для дорогих гостей куплено.
-А деньги? — изумился Риотась, вернув меня на землю.
-Я дам, — старалась сказать как можно тверже, а вышел сплошной писк.
-Ты? — еще больше удивился парень, повнимательнее приглядываясь ко мне: когда я только "поселилась", видели мы друг друга мельком.
-Ну, я. Мне седло нужно, то есть моей лошади, значит и платить должна я.
Риотась не стал возражать и особо мучаться.
-Для выездки седло подороже выйдет — до тридцати пяти серебряников потянет, а если с эльфийской вышивкой, то и все пять злотников могут запросить.
-Мне б походное, но поудобней...
-Ну... тогда давай два злотника али двадцать серебряников, походные седла только у Пенфиля дорогие — специально для богатеев клепает.
Угу, так прям и дам. Почем мне знать, что не обманет? Конечно, Тванери сыну доверяет, но доверяю ли я самому Тванери — вот в чем вопрос. Да, он не обидел ни разу, только обижать-то меня незачем: деньги за постой плачу, карту у него купила. И все же... все же мне кажется, Тванери как-то по-особенному порой относится ко мне. Как... к дочке, которой у него нет.
Пока я стояла и размышляла, Риотась все оглядывался на угол сарая, из-за которого и появился по зову отца. Для меня нежданно, а для парня не очень, из-за угла вышла девица: светло-каштановые кудри живописно рассыпаны по плечам, шнуровка рубашки ослаблена донельзя — девичьи прелести, будто нарочно, выставлены напоказ, на юбку нацеплялась солома (где это она могла найти солому в удивительно чистом дворе?), круглое личико недовольно хмурится, и это при том, что девушка пытается завлекающе улыбаться — страшная картина получается, а походка... нет, никаким лебедем тут и не пахнет!
-Ри, как ты мог меня бросить? — не то гневно, не то обижено вопросила девица.
Парень сморщился, словно у него все зубы разом заболели.
-Арлианта, я же сказал: не высовывайся, не приведи Всевышний, отец увидит! — прошипел Риотась.
-Ну и что. Увидит, узнает про нашу любовь. Да со свадебкой поторопит, — промурлыкала девушка, точнее она считала, что мурлычет.
-Никакой свадебки и в помине не будет! — в сердцах воскликнул парень. — Прочь погонит, да еще как блудную девку заклеймит!
Девица возмущенно ахнула:
-Ты врешь!.. Решил меня бросить? И ради кого? Уж не ради ли этой серости?
По какой-то непонятной мне и Риотасю причине, Арлианта ткнула в мою сторону.
-И не стыдно тебе ... чужих женихов сманивать?! — напустилась она на меня. — Муж есть, вот с ним и ...
Муж? Мне аж плохо стало: вернулся противный, липкий страх, совершенно непонятный, но не слабее от этого. Почему во мне все замирает, едва даже в случайном разговоре слышу слово "муж"? Не могу объяснить, не могу понять. Только сердце холодеет, а душа трепещет, на миг замирая в ожидании чего-то. Эх, знать бы еще чего. И когда она успела кольцо разглядеть?
А Риотась, между прочим, тоже замер — от дивной речи свой возлюбленной. Нет, его поразили совсем не упреки, мало ли что ей в голову могло прийти, на то она и женщина, — эти мысли отражались на лице парня, словно кто на бумаге писал. А вот манера речи... И стражники б покраснели от подобных оборотов. А Арлианта изгалялась дальше, приплетая всех его и моих родственников до седьмого колена, нас самих и много еще чего.
Риотась не стал дожидаться конца сего дивного монолога, попросту подхватив девицу в охапку и макнув пару раз в стоящую поблизости бочку с водой. От визга заложило уши (зато хулить перестала), но парень даже глазом не моргнул. Встряхнул девицу, как иную тряпку, и на вытянутых руках понес к воротам.
-И не смей возвращаться, — тихим, но злым голосом выдал он ей на прощание, захлопывая двери перед носом девицы.
Мда... Вроде и плохо поступил, но и правильно.
-Так даешь деньги на седло? — как ни в чем не бывало, вернулся к прерванному разговору Риотась, только бровь правая чуть подергивалась.
Не став лишний раз спорить, молча полезла в кошель и споро отсчитала нужную сумму.
-Не переживай, у Коськи товар хороший, только торговаться любит, — утешил меня парень. — Если хочешь, пошли вместе.
Нетушки, что б еще кто в глаза замужеством ткнул? Может, перчатки надеть? Да не холодно пока. Лучше в комнате посижу, карту поразглядываю. Не вдаваясь в подробности и сославшись на дела, я вежливо отказалась от похода за седлом, доверив сие дело Риотасю. Равнодушно пожав плечами, парень бодрым шагом направился прочь. Эх, могу и ошибаться, но, скорее всего, ему нужно побыть сейчас одному — не каждый день любимая девушка откалывает такие номера. И приглашал только, дабы не заподозрила, как обидно и больно ему сейчас. Одного не пойму: с чего она на меня так взъелась? Что такого плохого ей сделала? Она меня первый раз видит, с Риотасем тоже, причем разговор велся совсем не на романтическую тему, а даже наоборот. Телодвижений никаких не делала, скорее столбиком дорожным застыла. Вся ее речь походила на выступление бродячих артистов с чем-то трагически-героическим: столь же наиграна и глупа. Или она на всех девиц, находящихся в трех шагах от парня, так кидается? Увы, ответа у меня нет. Вот и еще вопросы добавились к вороху уже имеющихся.
Ничего плохого о купленном Риотасем седле сказать не могу, поскольку я в седлах ничего не понимаю. Ну совершенно ничегошеньки. Уздечку и другие нужные вещи Тванери достал из личных запасов. Когда я заикнулась о цене, на меня сердито цыкнули, сказав, чтоб глупости не болтала.
Надев все полагающееся на Зорьку, трактирщик с сыном полюбовались делом рук своих и обратили свои взоры ко мне. Тут же захотелось спрятаться, причем сверчком за печку, и не высовываться.
-Дэточка, опробовать надо, стремена подогнать, еще что поправить, — добродушно выдал Тванери.
Риотась, посчитав свой сыновний долг исполненным, поспешил на улицу: вечерело, слышался задорный девичий смех, да и расставание с бывшей возлюбленной не повод запираться на замки.
Да, не слишком глубока любовь была у Риотася. Вон как припустил! Сходу, причем, заигрывая с заглядывающими в ворота девушками. А Фларимон так же повел бы себя? Ох, что это я о нем вспомнила? Где бы он ни был, но верность клятве хранит бесспорно — кольцо-то на пальце. А может это выход? Махнуть рукой и пустится во все тяжкие? Да хотя бы с Риотасем или его дружком, похлопывающим сына трактирщика по спине. Высокий, кудри золотом, задорная улыбка... И само кольцо с пальца скатится, не буду мучаться и бояться каждого случайно брошенного взгляда на левую руку, да страшного слова "муж". Нет, не могу, все еще люблю... Но почему? Ведь я даже толком его не знаю. Что те дни, проведенные вместе. Сплошная ходьба, плутания да неприятности. Но много ли девичьему сердцу нужно, чтобы навек влюбиться? Небрежного взгляда сквозь ресницы, ехидно изогнутой брови, ироничной улыбки — и все, больше не надо. А что за этим "всем" ничего может и не быть, не важно, сердечко сквозь пелену собственных мечтаний не заметит.
-Дэточка, вечереет как никак. Людей в трактир набьется, мне туда пора, — вернул меня на грешную землю Тванери. — А то еще опять притопают дружки Потяповы. Был он вполне обычным тружеником полей, да на сделке одной куш сорвал. Загордился Потяпа, забросил плуг, да перекупщиком устроился. Но ума... Вот снова лошадь свою ледащую по пьяне забыл где-то, а дружкам лишний повод напиться, да пошуметь.
Вернуться я вернулась, но что от меня хочет трактирщик, так и не поняла. Хм, Потяпа — это случайно не прежний владелец Зорьки? Возвращать не буду ни в коем разе! Тванери покачал головой и повторил, словно ребенку малому — медленно, по слогам:
-На лошадь сесть надо.
Опять неприятности. В тот раз, когда папа пытался учить верховой езде, он меня сам в седло усаживал. Как же я сама влезу?
-Э... А... я... не умею, — честно созналась сразу, сжавшись в ожидании ругани.
И откуда у Тванери столько терпения: он только всплеснул руками, призывая небеса в свидетели, дескать, такого с ним еще не было.
-Ох, дэточка... И как тебя муж одну в дорогу отпустил?
Муж... Опять это слово. А что я хотела? Что трактирщик не разглядит кольца на пальце? Ша, размечталась! И если он, ничего до сей поры, не говорил, не значит, что не видел. Хотелось буркнуть в ответ: "А так и отпустил", но лучше уж промолчать, не то огребу очередные неприятности.
-Ладно, пойдем. Помогу, чем смогу.
И не спрашивая моего согласия, ухватив за руку, потащил к лошади. Надеюсь, Зорька будет вести себя так же, как и раньше, то есть с полнейшим равнодушием ко всему окружающему и ко мне в особенности.
Тванери подвел меня к лошадке, потом отошел в сторонку и принялся руководить:
-Значит так, слушай, что говорю и делай сразу же. Повернись направо, закинь повод на шею лошади, сделай полшага вправо. Умница (а что тут сложного?). Так, выровняй поводья правой рукой, наложи на них выше холки кисть левой руки ладонью вниз, зажми их с прядью гривы четырьмя пальцами, а на большой палец намотай конец этой пряди (угу, и как это он себе представляет? Да я с перепугу всю гриву Зорьку вытреплю!). Возьми правой рукой путлище у стремени и повернись вполоборота направо (И где это путлище?). Теперь, подними левую ногу и вставь ее в стремя поглубже (можно подумать мне в реку зайти надо — "поглубже"!). Только старайся не беспокоить лошадь носком сапога (и как он себе это представляет?). Оттолкнись от земли правой ногой, возьмись правой рукой за заднюю луку и поднимись на левой ноге и руках, упираясь левым коленом в седло (ой, мамочки, да тут циркачом быть надо!). Затем перенеси правую вытянутую ногу через круп лошади, не задевая его. Старайся держать корпус прямо. Когда переносишь ногу, отняв от задней луки правую руку, упирайся её вытянутыми пальцами в переднюю часть седла с правой стороны. После сожми колени и плавно опускайся на седло.
Ага, мечтайте дальше. Да я в его речи не то, что половину не разобрала, намного больше. Сказать об этом неудобно, а делать... Я честно пыталась следовать его словам, только выходило как-то не очень. Какие четыре пальца? Какая передняя лука? Или задняя? Изобразив неизвестно что и непонятно зачем, я таки умудрилась влезть левой ногой в стремя, пытаясь перекинуть правую. Хм, я не падала, совсем нет. Я... зависала! Нога так и застыла в воздухе, я несильно отставала от своей же конечности, если так можно сказать. Зорька удивленно воззрилась на меня, как бы говоря: "Так ты собираешься влезать?", Тванери, присев и расставив руки, не знал: то ли пихать меня вверх, то ли ловить. В такой вот забавной композиции мы простояли-провисели довольно долго, пока я все-таки не соскользнула на землю. Было не столько больно, сколько обидно. Да не поделать ничего — виноватых нет. Вроде как...
-Ладно, дэточка, не переживай, — суетился вокруг меня трактирщик, помогая встать и отряхнуться.
-Я и не переживаю, — пробубнила сквозь зубы.
Честное слово, совсем не переживаю. Я от страха просто трясусь!
Видимо успокоившись и поверив моим словам, Тванери вновь принялся за "урок":
-Попробуем еще раз. Давай, давай. Все же хорошо, что лошадка спокойная, — вынужденно похвалил мужчина Зорьку.
Та даже ухом не шевельнула. А во мне взыграла гордость. Ненадолго: ровнехонько до того момента, как Тванери подвел меня к седлу и принялся наставлять по новой.
