Он обвел взглядом комнату. Никто не произнес ни слова, но и не отвел взгляда, и он медленно кивнул.
— Так что, если это измена, пусть они извлекут из этого максимум пользы! Мы только что стали Соединенными провинциями Буассо и Чешир, хотели мы того или нет. Если уж на то пошло, я бы сказал, что есть чертовски хороший шанс, что мы в конечном итоге добавим Омар и Бедар — может быть, даже полдюжины оленеводов карибу в Паскуале! — прежде чем мы закончим. Нам почти придется это сделать, если мы вообще выживем. И когда мы начнем этот переход к нашему собственному подлинному парламенту и откажемся от "временного", никто в Соединенных провинциях даже не заметит, потому что они уже будут думать о себе как о независимом государстве.
Он снова оглядел кабинет епископа, и на этот раз — одна за другой — все головы кивнули в ответ.
.II.
Главная дорога Сей-ко-Джей-ху, провинция Тигелкэмп, и дворец императора Чжью-Чжво, город Ю-кво, и литейный завод Сент-Лирис, провинция Кузнецов, империя Харчонг.
— Нет! Пожалуйста, нет! — закричала богато одетая молодая женщина, когда дверь вырвали из ее обезумевших рук и рычащая толпа протащила ее через нее. — Папа! Папа!
— Сювэй! — мать вцепилась в нее, отчаянно пытаясь затащить обратно в карету. — Сювэй! Сделай что-нибудь, Мэнжво!
Глаза ее мужа были широко раскрыты, в них читалось отчаяние. Его голова закрутилась, когда ему каким-то образом удалось закрыть противоположную дверь кареты, но было ясно, что это был только вопрос времени — и не очень большого, — прежде чем эта дверь тоже будет сорвана с петель.
— Папа! — крик его дочери наполнил его уши, когда ее вырвали из рук матери и она исчезла в бурлящем потоке тел, бьющихся о карету. Он услышал соответствующие крики из кареты слуг позади них, но они ничего не значили по сравнению с этим любимым голосом. Он проклинал трусливых кучеров и всадников, которые бросили их и пустились наутек в тот момент, когда воющая толпа выскочила из кустарника с обеих сторон. Если бы эти ублюдки стояли и сражались вместо того, чтобы бежать!.. Не то чтобы в конце концов это принесло им какую-то пользу.
Он бросил последний взгляд назад в окно со своей стороны, затем выхватил кинжал из-за пояса.
— Мэнжво! — закричала его жена, глядя вслед дочери, прижимаясь к дверному косяку, когда мимо него к ней потянулось еще больше рук.
Она не видела, как он приближался, не понимала, что происходит, пока его кинжал не полоснул ее по горлу, перерезав яремную вену. Ее кровь забрызгала нападавших, пропитав их. Один или двое остановились, прижимая руки к глазам — чтобы прояснить зрение, а не от ужаса, — и ее муж выбросил ее умирающее тело за дверь. Она упала на мощеную дорогу, булькая и задыхаясь, когда умирала, и он бросился в короткий проход, который ее дергающийся труп проделал в толпе воющих дикарей. Он приземлился ей на спину и рванулся вперед, не позволяя себе думать об ужасной мягкости под ногами, не позволяя себе думать ни о чем, кроме своей потребности добраться до дочери. Не для того, чтобы спасти ее, потому что он не мог — не больше, чем смог спасти свою жену. Но если бы он только мог добраться до нее до того, как они повалили его на землю...
— Папа! — закричала семнадцатилетняя девушка, когда с нее сорвали зимний плащ, а платье разорвали в клочья. Ее сорочка последовала за ней, и ее похитители торжествующе взревели, когда извивалось и билось ее обнаженное тело.
Единственным оружием ее отца был его кинжал. Ему удалось ранить двоих нападавших, но затем кто-то набросился на него сзади, и он рухнул на проезжую часть. Он отчаянно сопротивлялся, а они смеялись над ним. Он кое-как поднялся на ноги, но кто-то вырвал кинжал у него из руки. Грубый крестьянский сапог пнул его в живот. Он упал, кашляя и давясь, и они снова подняли его.
— Папа!
Жесткие мозолистые руки заломили его руки за спину, выгибая спину, а другая рука запуталась в его элегантно ухоженных волосах. Это откинуло его голову назад, и они повернули его лицом к дочери, когда ее швырнули на ледяную землю, придавив конечности и широко раздвинув ноги.
— Пожалуйста! — взмолился он. — Милый Лэнгхорн, пожалуйста! Делайте со мной, что хочешь, но, пожалуйста..!
Кулак врезался ему в рот с такой силой, что выбил зубы.
— Заткнись и наслаждайся шоу, — прорычал уродливый голос. — Мы чертовски уверены, что так и сделаем!
И они смеялись над ним, в то время как крики его дочери наполняли его уши.
— Черт, — тихо сказал Чжоухэн Хусэн, когда он и Тэнгвин Сингпу натянули поводья. Он посмотрел вниз на обнаженное, изуродованное тело. Судя по всему, ей потребовалось много времени, чтобы умереть, но, по крайней мере, кто-то просто перерезал ей горло, когда они закончили насиловать ее. Мужчине, насаженному на оглоблю повозки — мужу или отцу, невозможно было судить о его возрасте по состоянию его зверски изуродованного тела, — повезло меньше. Почти дюжина других окоченевших, изломанных тел, две трети из которых были женщинами, лежали скрюченные и уже замерзшие вокруг второго фургона.
— Тупой ублюдок, — прорычал Сингпу, свирепо глядя горящими глазами на мертвеца. — Ты тупой, тупой ублюдок! Пытаешься убежать от них в проклятой карете Шан-вей?
Хусэн признал, что в его словах был смысл. Два пассажирских фургона были — или были, пока их не разграбили, не перевернули и не сожгли — огромными, неуклюжими транспортными средствами. Главный экипаж был особенно вычурным транспортным средством, предназначенным для комфорта и роскоши, а не для скорости, и в третьем фургоне они везли с собой мебель и что-то похожее на гобелены! В упряжке у них были лошади, а не драконы, вероятно, в попытке добиться хотя бы немного большей скорости от этих тварей, но какой идиот?..
У них было бы гораздо больше шансов спастись, если бы они надели на проклятых лошадей седла вместо сбруи. Не очень хороший шанс, но лучший. Даже дворянин должен был бы это понять!
Хусэн искоса взглянул на своего друга. Он знал, на кого Сингпу был действительно зол, и это был не убитый дворянин и его семья. Это были даже не обезумевшие от мести крепостные и крестьяне, которые опустились до жестокости, худшей, чем у любого бешеного животного.
Не совсем.
— Это не наша вина, — тихо сказал он. — Это не твоя вина.
— Нет? — Сингпу посмотрел на него. — Это кто-то другой поджег те леса? Собрал всех их, — он ткнул большим пальцем через плечо в длинную колонну вооруженных винтовками людей, марширующих по главной дороге позади них, — вместе?
— Это должно было случиться, — сказал Хусэн. — Это был только вопрос времени. И если бы ты не... если бы мы не начали это тогда, когда мы это сделали, все эти винтовки и все остальное, что они успели изготовить, были бы на другой стороне. И тогда погибло бы еще больше наших людей, и это ничего бы не изменило.
— Кто бы это ни сделал, это не "наши люди", Чжоухэн! — огрызнулся Сингпу. — И если я догоню их, я проясню этот момент, который ты мог бы назвать ясным.
Хусэн только кивнул. Шансы на то, что они догонят мародеров, ответственных за кровавую бойню, по которой они шли последние сутки или около того, были не более чем равны. Они должны были попытаться, но даже если бы они поймали их, даже если бы они расстреляли или повесили каждого из них, на самом деле это ничего бы не изменило. Во всяком случае, не в центральной части Северного Харчонга.
Хотя, черт возьми, это могло бы заставить нас чувствовать себя немного лучше, — признал он и потянулся, чтобы сжать плечо Сингпу. Он не мог быть уверен, но сомневался, что зарезанная молодая женщина, распростертая, как куча выброшенного мяса, на обочине большой дороги, была более чем на год старше — если это так — дочери Сингпу Пойин. И некоторые из оскверненных тел, мимо которых они проходили, были еще моложе.
— Сержант Цо! — сказал он, все еще глядя на нее сверху вниз, его рука все еще лежала на плече Сингпу.
— Да, сэр?
Ему все еще казалось неестественным, что к нему обращаются как к офицеру, но Хусэн предположил, что теперь он был именно таким.
— Похоронная служба, — сказал он. — Знаю, что земля замерзла. Посмотри, достаточно ли осталось от фургонов, чтобы сжечь их. Если нет...
Он махнул рукой в сторону низкорослых вечнозеленых деревьев, окаймлявших полосу движения, и Цо кивнул.
— И если кто-нибудь захочет сказать несколько слов, вероятно, это не повредит, — тихо добавил Хусэн.
В зале совета было очень тихо. Не успокаивающая тишина, а напряженная, поющая тишина, в которой глаза старались не соприкасаться друг с другом. Она затянулась, становясь все более интенсивной... Затем разбилась вдребезги, когда ладонь императора Чжью-Чжво ударила по полированной столешнице.
— Неужели никому из вас нечего сказать, милорды? — прорычал император. В отличие от любой другой пары глаз, его глаза скользнули по столу, пылая гневом, и не один из его советников отвел взгляд от этого огненного взгляда.
— Вижу, что вы этого не делаете. — Император откинулся на спинку своего богато украшенного кресла, похожего на трон, и вцепился в подлокотники так сильно, что побелели костяшки пальцев. — Империя — наша империя — распадается, и ни один из наших "советников" не может предложить никакого "совета"!
Челюсть великого герцога Норт-Уинд-Блоуинг сжалась, когда он услышал императорское "наш" в этой презрительной фразе. Наследный принц "неохотно принял" смерть своего отца и "неохотно согласился" на "искреннюю просьбу" совета о том, чтобы он принял корону самостоятельно, чтобы преодолеть естественное сопротивление скорбящего сына, и его восхождение на трон обещало быть самым бурным за последние поколения, и не только из-за насилия, охватившего северную половину его империи. Слишком много членов императорского совета погибло в Шэнг-ми, и теперь Норт-Уинд-Блоуинг понял истинную причину, по которой Чжью-Чжво отложил свою коронацию. Это было не просто для того, чтобы заставить совет умолять его занять трон. Это было частью того, что он согласился на его возведение в императоры лишь неохотно... и подчеркнул, что они должны были прийти к нему, если хотели сохранить свои позиции.
Но была и другая причина. Это дало ему время прощупать доступный пул дворян, прежде чем он должен был официально заполнить вакантные места в совете. Время убедиться, что поставленные на эти места люди знают, что они обязаны ему, а не своим коллегам.
— Высочайший, — наконец сказал Мэнгжин Тян, граф Сноу-Пик, — нам нечего посоветовать, потому что мы — как и вы — знаем, что на такое неповиновение имперской власти может быть только один ответ. К сожалению, в настоящее время этот ответ временно остается за пределами наших возможностей. Однако это не будет верно вечно. В этом я клянусь!
Чжью-Чжво сердито посмотрел на него, но, по крайней мере, часть горячности ушла из этих темных глаз, и Норт-Уинд-Блоуинг попытался почувствовать благодарность. Это было трудно. Как указывал выбор почетных званий Сноу-Пика, он говорил не просто как член совета, а как новый старший офицер имперской армии, и он никогда не был членом фракции Норт-Уинд-Блоуинг, даже до своего недавнего повышения.
— Граф Сноу-Пик прав, ваше верховное величество, — немного осторожно добавил Жуанжин Руан, граф Голден-Санрайз. — Со временем власть вашей короны неизбежно должна быть восстановлена во всех северных провинциях, но в данный момент наши возможности сделать это, к сожалению, ограничены.
По крайней мере, Голден-Санрайз был одним из самых верных союзников Норт-Уинд-Блоуинг, а не одним из подхалимов, которых Чжью-Чжво назначил на место тех, кто умер. Старой гвардии едва хватило, чтобы сформировать скудное большинство, и первый советник позволил себе кивнуть в знак мудрого согласия со своим коллегой.
— Возможно, в настоящее время мы не в состоянии предпринять эффективные действия, — сказал Чжью-Чжво через мгновение. — Но мы все равно должны отреагировать на это позорное заявление. — Он сердито постучал кончиком пальца по листу пергамента на столе. — Если мы позволим этому оставаться неоспоримым, то мы создадим опасный прецедент. По крайней мере, мы должны предельно ясно дать понять, что Мы не приемлем и никогда не примем такого рода посягательства на Наши законные прерогативы!
Голден-Санрайз краем глаза взглянул на Норт-Уинд-Блоуинга, затем снова посмотрел на императора.
— В конечном счете, вы, конечно, правы, ваше верховное величество, — сказал он. — Однако в данный момент не могли бы мы рассмотреть целесообразность просто не отвечать вообще? — лицо императора напряглось, и граф быстро продолжил: — Если мы ничего не скажем — если совет ничего не скажет от вашего имени — тогда вы лично, как император, ничего не уступите. В рамках ваших прерогатив всегда возможно предельно ясно заявлять о восстановлении вашей власти в этих провинциях. В то же время мы избегаем любых проявлений неэффективности и можем сосредоточиться на более серьезных и непосредственных угрозах власти короны.
— В самом деле? — тон Чжью-Чжво был ледяным, но без прежней ярости, и Норт-Уинг-Блоуинг позволил себе осторожную струйку надежды.
За последние месяцы ситуация в центральном Харчонге переходила от одного ужаса к другому. Согласно доходящим до них слухам и контрслухам, Шэнг-ми был в значительной степени разрушен после оргии поджогов и грабежей. Практически весь Тигелкэмп и большая часть провинции Чьен-ву были охвачены пламенем, и бойня продолжала распространяться, несмотря на жестокие зимние холода. Едва ли в этом зале совета был человек, который не потерял семью, и каждый из присутствующих северных дворян также потерял огромное количество своего личного состояния, и конца этому не видно.
— Вы действительно считаете, что это наш лучший курс, милорд? — спросил другой голос, на этот раз с южным акцентом. Зангчжью Бинчжи, герцог Саммер-Флауэрс, был еще одним новичком. Он также был одним из очень немногих дворян Южного Харчонга, чья родословная выгодно отличалась от большинства северян в восстановленном совете Чжью-Чжво, и выражение его лица было сосредоточенным, задумчивым, когда он склонил голову набок, глядя на Голден-Санрайза.
— В отсутствие хорошего варианта, милорд, нужно выбрать наименее плохой из доступных, — ответил Голден-Санрайз. — Я бы никогда не предположил, что его верховное величество должен молча терпеть такое оскорбление своих прерогатив, если бы верил, что в настоящее время мы можем эффективно наказать этих высокомерных выскочек.
— И все же не будет ли длительное молчание рассматриваться как согласие? — спросил Сноу-Пик тоном человека, который просто размышлял вслух.
— Возможно, — признал Голден-Санрайз, краем глаза следя за выражением лица императора. — Я боюсь, однако, что мы должны посоветовать его верховному величеству... выбрать свои сражения в этот опасный момент в истории его империи. Какими бы дерзкими ни были Стар-Райзинг и другие, они всегда старались быть скрупулезными, заявляя о своей преданности его верховному величеству и короне.
Лицо Чжью-Чжво слегка напряглось, и Голден-Санрайз плавно продолжил.
