С привкусом пещерной соли

— Да, — нехотя признался и она не поняла, почему это признание далось ему так тяжело. — Похоже, ты действительно... Мы не можем уйти от себя, потому что тогда это будем уже не мы, а другие существа с нашим прошлым, для них бесполезным и ненужным. Мы сами строим свой мир, свой социум, правила поведения, опирающиеся на инстинкты, но какие-никакие вменяемые... Ищем то, что на самом деле нам не нужно. Слишком зажрались, слишком много времени остается на безделье. На пустые размышления. Ты что, ждешь четкого и единственно верного ответа? Правила, как следует поступить, чтобы взять и стать абсолютно счастливой?

Она кивнула.

— Конечно же, его нет. Не так просто.

— У тебя нет?

— Нет.

— Я знаю, где есть.

— Вижу, — он невесело усмехнулся.

— Почему тогда ты меня не пускаешь туда? Не даешь оторваться и увидеть, что за горизонтом?

Он неожиданно лег рядом, опираясь на локоть и осторожно вытягиваясь слева от Наташки.

— Нельзя уходить так быстро.

— Нельзя?

— Нельзя. Если отрываться от якоря одним рывком, вырвешь его с плотью и истечешь кровью. Правда, не заметишь, скорее всего, и некоторое время будешь плыть свободной. Но потом все равно смерть. Ты думаешь, что тебе покажут легкий путь, но это вранье — легких путей не бывает.

Она давно не слышала его голос таким спокойным. Таким понимающим и поддерживающим.

— Почему мы ссоримся? — спросила Наташка, так и продолжая смотреть в потолок.

— Ты ведь видела — свободно плавать можно только в одиночестве.

— Неправда, — неуверенно сообщила Наташка.

— А что ты видела?

Она глубоко вздохнула. Как можно передать словами, что она видела? Видела свою тюрьму. Свой крошечный пятачок воды в гуще таких же привязанных к месту существ. Разноцветную мечту вдалеке и зовущий смех, который уверял, что она не как все. Что она сможет оторваться и уплыть в бесконечность. А может, не просто уплыть, а улететь. И что там, далеко за горизонтом, ну или местом, которое исполняет роль горизонта другая система жизни. Без привязи.

И все же что-то было не так?

— Ты врешь, — слабо повторила Наташка, но доказательств его вранья привести не смогла.

Но что-то не так.

— Я часто разочаровываю женщин.

— Ты прекрасен, — совершенно серьезно заявила Наташка. От неожиданности Гонза сильно закашлялся и долго не мог успокаиться.

— Охренеть, как тебя штырит.

— Ты просто слаб.

— Еще лучше!

— Я знаю о тебе правду, — Наташка повернула голову и на миг прикрыла глаза от его дыхания. Такая изысканная ласка, легкое дыхание на раздраженной коже... — Я видела ее всего секунду, когда ты открыл дверь...

— Чего ты там видела...

Наташка как не слышала попытки ее перебить.

— Ты себя боишься и не отпускаешь. Той части, которая под вывеской 'Долг'. Она для тебя слишком тяжелая. Ты поэтому и меня боишься, потому что на самом деле ничем от меня не отличаешься, — прошептала она и наконец, отключилась.

Глава 14. Время перед банкетом

Утро после 'телепатического общения с пещерными духами', а скорее после вызванных непонятным источником галлюцинаций, оказалось совсем таким же, как с похмелья: чугунная тяжесть в ногах, едкое жжение в животе и пустая голова. Так сразу осознать вчерашнее и главное, свое собственное поведение оказалось невозможно. Наташка открыла глаза — потолок комнаты ничем не отличался от того зеленоватого, который располагался над ее кроватью, разве что освещение непривычно яркое, совсем дневное.

Она провела рукой по простыне и не ощутила ни малейшего дискомфорта, который прежде появлялся каждый раз при попытке расслабиться в любом месте за пределами собственной квартиры. Тогда, видимо, из-за нарушенного ночью иммунитета и ослабевшей брони в Наташкину голову пришла одна удивительная мысль. Она хотела остаться в этой кровати. Не одной. Она хотела оказаться тут вместе с хозяином комнаты и чтобы сверху нависал не потолок, а его взволнованное лицо, и придавливало к кровати не одеяло, а его тело.

Она хотела его в самом примитивном смысле этого слова.

И даже сил сопротивляться желанию не осталось. Все, что удалось сделать Наташке — так это сесть на кровати и осторожно спустить ноги на пол.

Дверь распахнулась от толчка и в комнату вошел Гонза с подносом в руках. Наташкин взгляд тут же прилепился к его лицу. Гонза выглядел отлично — выспавшийся, свежий и бодрый. Он успел побриться и где-то раскопать идеально выглаженную футболку, что смотрелось странно благодаря тому, что футболка была дешевой и ношеной. Наташку всегда бесила необходимость выглаживать ткань, особенно те труднодоступные места, которые выглаживать все равно что подковать блоху, и она не могла понять, с какого перепугу кто-то станет тратить столько времени и сил на приведение в порядок того, что изначально привести в приличный вид невозможно.

Гонза, однако, такими вопросами не заморачивался. Поднос, на котором стояли две большие кружки, сахарница и накрытое салфеткой блюдце с бутербродами он нес так торжественно, будто собирался вручить Наташке, как медаль герою, с максимальными почестями.

При виде Наташки Гонза остановился и широко улыбнулся.

— Подумать только! Сто лет не приносил женщине завтрак в постель, — сообщил Гонза, отворачиваясь и пристраивая поднос на небольшой столик.

Его коротко стриженный затылок выражал не меньше восторга, чем лицо.

'Вот и все, — обреченно подумала Наташка. — Вот и влипла...'.

Больше всего пугало чувство единения, оставшееся после их ночного разговора. Обманчивое чувство, которое грозит вылиться в сплошные неприятности.

— Колбасу не завезли, поэтому бутерброды с сыром. — Гонза жестом фокусника сдернул с тарелки голубую салфетку. — Тададам! Ну чего ждешь? Вставай уже. В постель — это не значит, что надо крошить хлебом на простыни.

— Гонза, — Наташка встала на ноги и выпрямилась. — У тебя есть женщина?

Он тут же замер, осторожно опустил салфетку обратно.

— Какая?

Наташке захотелось ему врезать. То ли за отсутствующий вид, который он принял, то ли за собственную боль, накатившую, когда его лицо растеряло безмятежность и озорство, становясь прежней маской.

— Женщина, с которой ты спишь, — упрямо процедила Наташка сквозь зубы.

— Да, — без промедления ответил Гонза, вытягиваясь напротив. Так они и стояли — прямые, со вздернутыми подбородками и крепко сжатыми губами.

— Одна?

— Да.

— Почему я ее не видела?

— Она приходит тогда, когда нам обоим хочется встретиться.

Наташка медленно выдохнула, отворачиваясь. Неужели она и правда считала, что между ними возможна какая-то связь?

— Очень удобно, правда? — привычка удерживать в голосе изрядную долю сарказма, к счастью, не подвела. — Все мужчины предпочитают такие отношения — захотелось, встретились, пообщались, разбежались в стороны. Простое удовлетворение естественных потребностей. Никаких тебе обязательств, никаких привязанностей, чужих проблем и радостей. Современно и комфортно.

— Нас обоих это устраивает. Я не скрывал, что ничего большего не планируется. Да ей и самой больше ничего не нужно.

— Ну конечно, ты же у нас честен до зубовного скрежета. Наверняка все сразу расставил по местам! И, конечно, выбрал себе полную дуру, которая готова и на объедки бросаться, только бы не одной.

Наташке даже стало ее жалко. Сколько она навидалась таких неуверенных в себе слабых баб (слово женщина к ним неприменимо), которые судорожно держались за какого-нибудь морального садюгу, свято веря, что лучше такой мужик, чем вообще никакого. Которые ради ласкового слова горы свернут. И навидалась не меньше тех, которые, прибитые телевизионной свободой отношений, рады хотя бы тому, что мужик готов встретиться с ними больше одного раза, пусть и без намека на серьезные отношения.

И все равно каждая из них верила, что однажды ее герой передумает и поймет, что семья, где она станет его женой, и есть единственное настоящее счастье.

— А ты, конечно, иная, — с пониманием кивнул Гонза.

Наташка зло вскинулась. Ей всегда хотелось быть иной, дай ей хоть кто-нибудь такую возможность! Конечно, большинство людей считает, что это все отмазки и желающий вести себя безупречно всегда найдет способ вести себя безупречно, даже под дулом пистолета, потому что лучше сдохнуть, чем отречься от своих убеждений, но Наташка не была святой — она осознавала пределы своих душевных возможностей. Невозможно вечно подставлять другую щеку. Это слишком больно и совершенно бесполезно.

— А ты, конечно, знаешь, какая я, — сказала она вместо этого.

— Конечно. Чего тут знать? Вы все одинаковые.

— Ну, завелся!

— А ты к тому же слышишь зов.

— И что?

Гонза зло растянул губы.

— Как можно серьезно воспринимать того, кто тупо жаждет хлеба и зрелищ? Набитого живота, телесного ублажения, в общем, халявной экскурсии в райские кущи?

— Прекрати говорить загадками! И хватит сравнивать меня со всеми остальными!

— Правда? — его брови дрогнули. — Позволь сообщить тебе кое-что потрясающее. Ты — такая же, как все остальные. И когда Гуру тебя позовет, ты пойдешь за ним, как на поводке. Как вы все ходите!

Наташка не понимала, о чем он говорит, но считала необходимым немедленно возразить.

— А если нет?

— О... — неожиданно Гонза протянул к ней руку и расчетливым жестом коснулся щеки. Его голос звучал очень нежно. — Тогда я признаю, что ни черта в устройстве нашего мира не понимаю.

— Признаешь, что туп как пробка?

— Легко. — Однако усмешка с его лица тут же исчезла и он отдернул руку. — Только забудь. Тебе слабо.

— Знаешь что? — Наташка внезапно успокоилась. — Мне вдруг жутко захотелось это сделать! Знаешь, зачем? Только для того, чтобы потом красиво послать тебя в глубину веков! Чисто чтобы насладиться видом того, как ты обламываешься! Чтобы всласть позлорадствовать!

— Ну так сделай это! — вызывающе, но удивительно тихо ответил Гонза.

Наташка зло дышала, хладнокровно прикидывая, как бы еще его опустить. Осадить жестоко и бессмысленно, одернуть, как надоевшего прилипчивого щенка. Нечасто у нее возникало желание сделать живому существу больно, потому что ей было на всех плевать. Но сейчас ей этого хотелось, и появившаяся зависимость пугала ее до смерти.

К счастью, в дверь осторожно постучали.

— Да! — недовольно крикнул Гонза, отворачиваясь.

В дверную щель просунулась голова Рафы, он окинул их изучающим взглядом, но остался серьезным.

— Тебе записка сверху. Звонил Павел Константинович.

Гонза отшатнулся в сторону, моментально забыв про Наташку, спор и поднос с остывающим кофе.

— Что-то случилось?

Рафа пожал плечами и протянул листок. Чтобы никто не подумал, что ее терзает любопытство (хотя она терзало Наташку так сильно, что зудели кости), она отошла подальше и села к столику. Надо же позавтракать! Негоже портить желудок, он не виноват, что его хозяйка любительница нервотрепки и безумных мужчин.

— Присмотришь за моей? — заговорил Гонза через некоторое время, так и не отрывая взгляда от записки. — Вернусь к приходу Гуру.

— Конечно, — Рафа покивал, косясь на Наташку. Она упрямо жевала бутерброд и молчала.

Гонза выхватил из кучи одежды рюкзак и сразу ушел.

* * *

В присмотре Наташка больше не нуждалась, по крайней мере днем, когда бодрствовала, к счастью, Рафа считал так же, в чем она вскоре убедилась — через часик Рафа забыл, что таскает ее за собой, и ушел куда-то в сопровождении парочки беспрестанно болтающих дружков-аквелей.

Наташка тут же замедлила шаг и отстала.

Время шло. Через пару дней явится Гуру, а потом пора возвращаться домой. Убираться подальше от человека, возле которого находиться все равно, что добровольно обнимать колючего ежа.

Но что он имел в виду, когда упоминал Зов Гуру? Этот вопрос требовал немедленного ответа.

Наташка, недолго думая, отправилась к единственному вероятному источнику информации — мужчине, которого местные считали Отражением, что бы эта ересь ни означала.

Наташка была зла. Ее достали тайны. Одно дело — когда новоявленная голожопая звезда эстрады скрывает рожденного в четырнадцать лет внебрачного ребенка, проживающего у бабки в деревне, и совсем другое — когда сознательно умалчивается о существовании серийного убийцы и вместо объяснений обладающие знаниями исторгают одни только многозначительные намеки не пойми на что.

Она была зла, поэтому стучала в дверь очень сильно. Хозяин вышел встретить ее лично.

— Вы меня ждали? — поинтересовалась Наташка, потому что по всем киношным канонам мудрец каждому появившемуся гостю непременно заявляет: 'Я предвидел твой приход. Я тебя ждал'.

Однако мужчина смущено пожал плечами. Наташке показалось, его оторвали от чего-то важного, но ей было наплевать, потому что терпение заканчивалось.

'Как все', заявил Гонза и она собиралась выяснить, какие же они, все?

— Я хочу знать, что такое зов, почему я к нему предрасположена и что это все значит!

Мужчина вернулся в комнату и опасливо присел на краешек собственной кровати, как будто не к нему, а он сам пришел в гости.

Наташке еще много чего хотелось сказать, но она сдержалась. По сути, он ей ничего не должен. Главное, чтобы он не успел этого вспомнить, так что пусть начнет отвечать, а дальше останется только вытянуть побольше информации.

— Очень страшно знать, что однажды умрешь, — неожиданно сообщил господин Отражение.

Наташка изумленно на него уставилась, но промолчала. Пусть говорит, раз начал, а в сути сказанного она пороется позже.

— Пока ты об этом не думаешь, ты не испытываешь страха. Но каждый из нас понимает, что однажды умрет. Неважно, сколько денег ты заработал, насколько ты известен, сколько добра или зла сделал людям. Ты умрешь. И если задуматься об этом — о безысходности, неизвестности и, возможно, окончательном угасании разума, становится очень страшно. Что случится? Ты заснешь и не проснешься? Будешь видеть сны? Или перестанешь существовать? Как это, совсем ни о чем не думать? А исчезнуть? Разве можно совсем исчезнуть? Жить, постоянно думая о неизбежности смерти страшно. Ты согласна?..

Наташка кивнула. Она не хотела представлять себе смерть.

— Для живого существа естественно игнорировать мысли о неизбежном конце, потому что иначе оно болеет, страдает и быстро сдает. Поэтому мы не думаем, и это запрет на уровне инстинкта.

— Да, — кивнула Наташка, старательно пользуясь инстинктом и игнорируя ненужные мысли.

— Гуру умеют нейтрализовывать этот страх. Как и любой другой. Они учат нас жить так, чтобы мы не боялись смерти, потому что она не страшна, а прекрасна. А когда нейтрализован главный страх, все другие легко контролируются. И это не просто какое-нибудь внушение, принуждение верить без доказательств, Гуру действительно полностью убирают страхи. Тебе, наверное, это кажется неважным, ну нет страха и ладно... Но на самом деле судьба человека меняется. Все становится другим, как будто приобретает краски. Жизнь видится другой. Больше ничего не мешает чувствовать себя счастливыми.