После этой неприятной, но видимо — необходимой процедуры, Упырь и Саул остались в «людской» с теми двоими, а мы с Ксавером по жесту молчаливого «третьего» (уж не немой, ли?) — пошли за ним. Миновав с пяток комнат — заставленный всевозможным барахлом (запасники какого-то музея, никак?), тот предложил мне посидеть в одиночестве взаперти в одной из небольших коморок — похожей на артистическую уборную в провинциальном театре или запущенный донельзя дамский будуарчик.
Воспользовался имеющимися здесь «удобствами» в виде старомодной «ночной вазы», я смог заодно исправить кое-какие огрехи, появившиеся в моём «боевом макияже» — смотрясь в раритетное трюмо с запылёнными зеркалами. Чуть позже принесли сравнительно горячий чай в стакане, колотый сахар и пару бутербродов с ветчиной и, я — уже давно изрядно проголодавшийся, с большим удовольствием перекусил.
Затем, после примерно полутора часов томительного ожидания, тот же человек, казалось — ещё пару «кругов» проведя через всё здание, ввёл меня в довольно просторный полутёмный зал. Несмотря на уже ночную темень, окна его были наглухо зашторены и «люминесценцию» создавал лишь горящий на одной из стен светильник-бра с двумя тускло-жёлтыми электрическими лампочками. Другие, довольно многочисленные источники света — были отключены и, в зале царил довольно зловещий полумрак.
Хотя, в центре стоял большой прямоугольный стол со стульями и сидящими на них людьми — числом немногим более двадцати.
— Здравствуйте, люди!
— И ты будь здрав, добр человек, кто б ты не был, — слышу в ответ, — садись вон на ту табуреточку у стеночки — в ногах правды нет.
Особого приглашения не требуя, усаживаюсь на донельзя расшатанную деревянную табуретку у стены — под самым «тем самым» светильником, извиняюсь за тавтологию. Папочку с бумажками кладу на колени и скромненько молчу — под пристальными, изучающими взглядами двух десятков глаз, жду — когда меня рот раскрыть попросят.
Таким образом, я был хорошо виден людям сидящих за столом, а они мне виделись лишь в образе неясных силуэтов. Немного обвыкшись, с большим трудом смог различить Ксавера — по правую руку какой-то сгорбленной «тени» (возможно старика?), во главе стола.
Хотя, одного — самого близкого ко мне делового, я мог рассмотреть более-менее отчётливо!
Крупный, полный мужчина — но лицом, жестами и агрессивными движениями — более похожий на борца сумо, чем на криминального деятеля.
Он и задал мне первый вопрос:
— «Серафим», говоришь?
Киваю и, глядя не на него — а на «Тень» во главе стола, спокойно-вежливо отвечаю:
— Аз езмь. Ты на какое прозвище откликаешься, уважаемый?
Не представляясь, «Сумоист» плотно на меня «наехал»:
— Ты сперва докажи, что не работаешь на «ЧеКу»!
— Доказываю: я никак не могу работать на «Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем» — ибо эта организация упразднена 6 февраля 1922 года с передачей полномочий «ОГПУ».
Тот, начиная закипать:
— Как бы там эта «контора» не называлась — а по твоим повадкам заметно, что ты — мусорская подстава!
Так же, глядя мимо него на «Тень»:
— «Повадки», говоришь? Если бы не пришёл сюда своими ногами, с одним моим — очень(!) хорошо знакомым, то решил бы: попал на «исповедь» в «острог» — где с меня мусора выбивают «чистуху»…
Вообще-то жаргон «моего времени» — поймут, нет?
Поняли!
В зале угрожающе загудело, но не смутясь, я — тыча большим пальцем за спину:
— …Ибо у людей принято при разговоре за стол сажать, а не под лампу — по мусорскому обычаю!
«Тень» сухо кашлянула в кулачок и в зале стихло — как при оглашении результата бракоразводного процесса миллионера.
«Сумоист», видимо — играл предназначенную ему роль «злого следователя» и, сразу не понял, что вся его краплёная колода карт — бита одним козырным тузом.
Привстав, он прорычал:
— Прежде чем за стол садить — у людей принято узнать, кто ты такой по жизни то, вообще?
— Проживу жизнь — тогда скажу. А ты, с какой целью интересуешься?
— Уж больно ты какой-то «мутный», Серафим. Вот я и интересуюсь — не работаешь ли ты на…
Перебиваю и довольно резко:
— На Каца…?
Напоминаю, что ещё прошлой осенью Абрам Израилевич стал Начальником сперва губернского, а затем — краевого отдела НКВД. И достиг он этих карьерных высот, благодаря мне и никому более. Естественно, после такого события — отношения между нами стали «вполне соответствующими» и до сих пор продолжают таковыми быть.
Поэтому, я на полном серьёзе ответил:
— …Нет, я не работаю на Каца. Это Кац — работает на меня!
После этих слов, в зале на пару минут повисла могильная тишина…
Вижу, как Ксавер что-то шепнул на ушко Тени и, тот кашлянув:
— Люди! Слышали про таких кумовок, как «Гуливан», «Колька-мясо» и «Карахан»?
Эти оборотни-бандиты работали на бывшего Начальника ГубНКВД Погребинского и благодаря мне были разоблачены и, так сказать — «нейтрализованы».
Тотчас загудело:
— Как не слышать!
— Если бы не Серафим — они бы до сих пор сидели промеж нас.
В зале раздался приглушённый… Как бы назвать… Вскрик, не вскрик — скорее выдох. Воспользовавшись произведённым эффектом, встаю, решительно подхожу к «Злому следователю» и положив на плечо руку, вопросительно-повелительно говорю:
— Если вопросов больше не имеется — а сказать чего умного не можешь, может — под лампочками покемаришь, пока я с людьми говорить буду?
Чуть привстав, тот растерянно крутит головой — не зная как поступить. Видать, в «сценарии» такого предусмотрено не было. «Тень», еле слышно кашлянул в могильной тишине и «дознаватель» послушно последовал моему предложению.
Сидящие за столом деловые, теперь уже не казались мне всего лишь безликими «силуэтами». Из-за ламп горящих уже не сверху — а за моей спиной, их лица были более-менее освещены — на моё же, прямые лучи не падали. За свой грим можно было не опасаться. Хотя хорошенько разглядеть, особенно самых дальних от меня — я по прежнему не мог, но всё же было видно — люди, как люди: насчёт хвостов не знаю, а вот рогов на головах — у них точно нет. Ксавер и «Тень» оказались несколько наискосок от меня — на «средней дистанции», можно сказать. Причём, если своего партнёра я мог достаточно хорошо рассмотреть на лицо (как и все — как по голове пыльным мешком оглоушенный!), то «Тень» — находящийся в тени от него, да к тому же сдвинувшийся несколько назад — оставался для меня довольно плохо различимым.
Одно ясно: этот человек — находился в уже довольно почтенных годах (возможно — знавал ещё саму «Соньку — Золотую Ручку»!), он — далеко не дурак следовательно и, он — глава собравшегося здесь криминалитета.
* * *
Теперь, немного об организованной преступности…
Я не про «бакланов», «кухонных боксеров» и прочую мелкую шпану — живущую по принципу: «украл, выпил, сел в тюрьму».
Я про серьёзных — «деловых» людей, что собрались сейчас передо мной. Вернее — про намечающиеся мои с ними отношения: а не в падлу ли попаданцу…?
Понятно, про что я?
Увы!
Можно загнать организованную преступность в самое глубокое подполье, можно сделать вид, что её не существует или она «стремиться к нулю» — как звучало в докладах высокопоставленных ментов на каждом партийном съезде эпохи «Застоя»… Но она будет существовать — пока существует само государство. Вспомните знаменитую «сучью войну» — попытку социалистического государства уничтожить воров в законе: кто в ней в конечном итоге победил?
Правильно!
Государства того, уж давно нет — уже и достаточно редко вспоминают про сам СССР, а криминальные «авторитеты» — вот они, полюбуйтесь.
Тот, кто умеет думать, тот кто читал книгу Марио Пьюзо или хотя бы смотрел фильм «Крёстный отец» — понимает что существуют жизненные обстоятельства, которые или ломают человека или заставляют его стать преступником.
Мы все разные!
Кто-то прогибается под этот «изменчивый мир», становится конченным алкоголиком, или наркоманом и подыхает обосцанным собутыльниками в сточной канаве. Кто-то предпочитает прогнуть мир под себя и, чаще всего тоже: в лучшем случае — «красиво» погибает при уличных разборках, а в худшем — подыхает в тюремной камере, у расстрельной стенки, в пеньковой петле или на электрическом стуле.
Лишь считанные единицы из решивших ступить на эту довольно скользкую стезю — становятся лидерами криминального мира, как эти — что в данный момент сидят передо мной. Потом, как это достаточно правдоподобно написано у великого Марио Пьюзо — оставшиеся в живых главы «семей», поднакопив влияния в деловых кругах и финансовых средств — так или иначе становятся легальными бизнесменами. Они обзаводятся недвижимостью — строя какой-нибудь «Лос-Вегас», водят дружбу с сенаторами и конгрессменами, занимаются благотворительностью, покровительствуют искусству, спонсируют политические партии и выдвигают кандидатуру в президенты великой державы.
Три поколения и, никто кроме историков — пишущих мало кому интересные нудные книги про «дела давно минувших дней, предания седины старинной» и, не вспомнит про их прошлое и не предъявит его их внукам и правнукам.
Маркс был прав в одном: за каждым более-менее значительным состоянием в этом мире — так или иначе стоит преступление, так уж устроена наша земная жизнь.
Так что мне, как попаданцу, разумней было бы не бороться, а возглавить «процесс»!
Однако, вернёмся к нашим деловым…
* * *
Чуть всё не испортил своим признание Ксавер:
— Хочу поведать людям, что Серафим предсказал смерть Ленина…
Это произвело впечатление — деловые, буквально оцепенели. Помолчав, Ксавер добавил:
— …День в день!
Народ здесь был битый и тёртый — это однозначно. Но всякой выдержке есть предел и, по залу раздалось дружным выдохом послышалось:
— Ааааххх!
Все задвигались и завошкались, кто-то перекрестился, большинство чертыхнулось, а самые близко сидящие — суеверно от меня отшатнулись.
Но, далеко не все!
Какой-то маловер сбоку, придя в себя с ехидцей молвил:
— Ясновидящий, значит… Тогда может предскажешь, поведаешь нам — когда сам представишься?
Разговор планировался в другом ключе. Поэтому пришлось на ходу переобуваться:
С некой ленцой отвечаю:
— «Ясновидящий» — на потеху курям в лаптях в Коминтерне про Мировую революцию кукарекает. А я имею глаза, уши и голову, умею думать и потому — предвижу некоторые события. «Представлюсь» же я тогда — когда мой срок придёт, ни раньше, ни позже.
Другой, с заметным волнением в голосе:
— Может, предскажешь мою смерть, Серафим?
Внимательно вглядываясь в него сквозь полумрак:
— Предугадать можно лишь смерть людей публичных — которые у всех на виду. Расскажи мне про себя всё, мил человек, тогда возможно я смогу поведать тебе — когда и каким образом ты умрёшь.
Тот, двуперстно перекрестившись, под общий негромкий смех:
— Нет, уж! «Всё», я даже на исповеди священнику — никогда не рассказывал.
Вижу, ситуация несколько разрядилась. Тогда немножко подождав и поняв, что вопросов больше не будет, негромко, глядя в сторону Тени:
— Настоятельно советую людям не пытать меня… Хм, гкхм… Насчёт дат собственных кончин. Ибо, подобные знания — приносят многие печали и приближают её. Кончину — стало быть.
Ксавер, положа руки на стол, не торопясь оглядел присутствующих и когда они успокоились:
— Серафим предсказал не только смерть Ленина — на которой, не скажу как, я заработал на этой информации… Два милльона рублей, из которых внёс в общую кассу двести «косарей».
— Оооххх!
— Про события прошлой осени, я тоже узнал от него и, причём — за две недели до того, как коммуняки как будто сбесились. И тоже «общак» не обидел.
Тень легонечко кашлянул в кулачок, подтверждая слова.
Опять, все зашевелились и задвигались. Но вижу — настроения поменялись: движняк пошёл не от суеверного ужаса — а уже от меркантильного интереса. Послышались вполголоса произнесённые завистливые высказывания, типа: «Почему не мне?» или «Я бы больше урвал!». Самые и, так близко сидящие — придвинулись ко мне ещё поближе и, даже показалось — подобострастно на меня же уставились.
Ксавер, легонько ударив по столу, продолжил:
— Люди! Мы с вами собираемся очень редко и только по делу. Если кто не знает: в этот раз, мы собрались на толковище — по настоянию этого человека. Возможно, Серафим припас для нас всех что-то иное? «Свеженькое», так сказать?
Ноль моей реакции… И тогда его осеняет. Ксавер, радостно-возбуждённо:
— Серафим мне часто намекал и даже говорил в открытую: коммунисты у власти долго не продержатся! Значит, он хочет нам поведать, что после смерти Дзержинского — Советской власти…
Чуть «тельняшку» на груди не рвёт, от радости:
— …КИРДЫК!!!
«Тут вообще началось — не опишешь в словах», — не хотел «поганить» Владимира Высоцкого, но другими словами и не выразишь!
Вроде, взрослые, солидные люди — а вели себя как школьники, получившие известии о отмене урока — по случаю заболевания строгого учителя по нелюбимому предмету.
Среди всеобщего веселья, лишь я и Тень сохраняли хладнокровное спокойствие — сквозь полусумрак разглядывая друг друга и пытаясь понять, что творится у каждого в душе.
Наконец, все деловые успокоились и ещё возбуждённо-ликующие уселись обратно за стол и ожидающе уставились на меня. Ксавер перемигнулся с Тенью и нетерпеливо:
— Говори, Серафим!
Не спеша оглядев всех присутствующих, с изрядным скепсисом в голове, я начал:
— Приходилось мне бывать на партсобраниях и даже выступать там с речами. Что не скажешь — тут же перебивают. Потом начинается «дискуссия», в конце которой — уже сам не помнишь, что сказать хотел. Я начну говорить только тогда — когда люди пообещают, что дослушают до конца…
И проведя ладонью по горлу:
— … А потом — хоть зарежьте!
Ксавер, в полном ахуе уставился на Тень. Самый чуток помедлив, тот сам — без «переводчика», со старческим «дребезжанием» в голосе, пообещал:
— Тебя выслушают не перебивая. Правда, люди?
В нескольких концах стола раздалось, нечто вроде:
— Мы не на партсобрании, говори, Серафим!
* * *
— «Своя рубашка — ближе к телу», слышали такое? Кто из присутствующих не согласится с этим утверждением…?
