Падающий

Слава Богу, суббота — день приходящей домработницы. Каролина явилась пунктуально. Поохала-поахала на мой рассказ о грабителях, горестно всплеснула руками при виде беспорядка в комнатах и приободрилась, когда услышала, что сегодня она получит вдвое больше обычного. Ключ у неё свой. Оставив на её попечение квартиру, я пошёл "прогуляться". По дороге созвонился с мамой, напомнившей, что мы должны встретиться, чему очень обрадовался — хоть с одним нормальным человеком поговорить. Мама удивилась моей радости, но посмеялась и назначила встречу неподалёку от своей остановки. Интересно. Это она тоже прогуляться хочет?

Следующий звонок — от проснувшейся Серены. Холодным тоном спросила: она в собственной квартире — это как понимать? Сослался на предчувствия и десять минут подробно и в красках расписывал собственную разграбленную квартиру. Слушала, затаив дыхание. В общем, простила. Я обещал перезвонить, когда освобожусь.

Напротив мастерской тату — небольшой сквер. Нашёл свободную скамейку, уселся и стал думать. Думаете, это легко — войти к мастеру и попросить проверить, нет ли на плече у меня рисунка? Долго думал. Так и до чего и не додумался.

Мастерскую пришлось поискать по длинным коридорам и переходам. Это на выходе реклама обещала лёгкий путь к красоте и оригинальности. А внутри дома пришлось поплутать. Нашёл — с помощью хихикающих девчушек из парикмахерской в этом же коридоре. Мастер, налысо бритый тип в крутых широких штанищах и в чёрной майке, заговорил со мной неожиданно тонким голоском. Пока я потрясённо рассматривал какую-то химическую формулу, изображённую на его насильно лысой голове, он быстро и чётко ознакомил меня со своим хозяйством — рисунками и ценами, обстоятельно объяснил, почему боли при нанесении рисунка я не почувствую.

— Э-э... Спасибо, но я не собираюсь делать себе татуировку, — перебил я его монолог и, прежде чем он успел поперхнуться, вынул кредитную карточку. — Мне нужна консультация. Сколько вы берёте за неё?

Он смотрел на меня, явно соображая, сколько можно содрать. Я улыбнулся. Боюсь, мой оскал заставил его соображать более трезво.

— Что вы хотите узнать? — проблеял уже любезный барашек.

— Тату — голова тигра над скрещёнными ножом и стволом. Вам знаком рисунок?

Просвещённый мастер попался. Он сел за компьютер, быстренько записал основные данные рисунка и через секунду всматривался в предложения.

— Да, такие наколки делал старый мастер с Нижнего уровня. Адрес распечатать?

— Не надо. Запомню.

— Что вы ещё хотите узнать?

Я затаённо вздохнул — и словно в воду:

— Вы можете посмотреть мне плечо? На предмет, были ли у меня когда-нибудь тату? Ну, на данный момент сведённые. Есть у вас такие приборы?

Он принёс какую-то серую штуку, похожую на те, которыми укладывают волосы дамам в парикмахерской. Только гладкую. Я принялся было расстёгивать "молнию" на куртке, но мастер деловито сказал, что это необязательно. Он поводил серой штукой над одним моим плечом, потом над другим. Пожал плечами.

— Пусто. Может, всё-таки попробуем? У меня всё равно выйдет дешевле, чем у кого бы то ни было. А?

Я заплатил названную сумму. Твёрдым шагом вышел на улицу. И только здесь, прислонившись к высокому цоколю, выдохнул.

18.

Кажется, судьба решила скопом возместить мне все беспокойные денёчки, которые проходили мимо в течение тридцатника с лишним.

Я размышлял на тему судьбы уже в пригородном поезде, когда меня прервали смущённым покашливанием. Пришлось вынуть мобильник и вооружиться наушником.

— Привет, Дилан. Как поспал?

"У меня был приступ? Я... не накинулся на тебя?"

— Всё нормально, Дилан. — И я рассказал ему всё, что происходило в поместье и в кабинете мастера тату. — Может, для тебя приступ и был болезненным, зато теперь мы точно знаем, что Дэнил не я. И — ты был знаком с ним.

"Поразительно. Как много всего переплелось... Что будем делать?"

— Ты перенёс книги в клетку?

"Да. Но не все. Боюсь брать тексты по работам с самогипнозом".

— У тебя и такие есть?

"Конечно. Темы мозговой деятельности человека в сочетании с работами о пространственно-временных структурах изучаются весьма кропотливо".

— Ладно. Не будем углубляться. Я так понял, что мне сегодня надо будет прийти пораньше, чтобы ты мог почитать книги именно по этому направлению.

"Да, я хочу попробовать разблокироваться. Может, этот путь будет легче, чем искать заново, что именно я сделал и что именно спрятал".

Глядя на авангардную картину окна в серо-зелёных тонах, я задумчиво сказал:

— Обрати внимание на следующее. Официально ты умер в мой день рождения. Судя по надгробию, ты умер в собственный день рождения. И в первую же ночь ты начал сниться мне. Всегда неподвижный. А в тот день, когда меня сбросили с крыши, ты стал двигаться. И с каждой ночью всё активнее. Хотя лекарства тебе всё ещё продолжали давать. Если следовать логике, падением хотели раскрыть какой-то мой потенциал. Но это падение, особенно второе, пробудило во мне личность, которую во мне узнавали как Дэнила. А сегодняшней ночью мы выяснили, что ты знал Дэнила настолько хорошо, что даже, предположительно, следил за его судьбой. А что, если именно этому Дэнилу ты доверил ту самую спрятанную тобой вещь? И второе: что объединяет нас троих?

"Подожди. Ты слишком обобщаешь. Хочешь сказать, что твоё падение активизировало меня? Но пробудило в тебе Дэнила? Мне кажется, последовательность с твоим падением немного не закончена. Ты не думаешь, что Дэнил в тебе пробудился, оттого что с ним самим что-то произошло? В примерах паранормальной науки это нередко встречающийся феномен, когда сознание погибшего человека находит себе другое пристанище. Другое дело, что ты ощущаешь его личность лишь как приобретённое собственное свойство".

— Найти Дэнила и снять с тебя гипноблокаду — и мы получим ответы на все вопросы, — сердито пробормотал я. — Чем впустую гадать, кто и как. А заодно совершим такую пустячную вещь, как спасение мира.

Я-то думал, потрясения закончились — осталась только последующая работа по ним. А вот фиг вам. Мама преподнесла такой сюрприз...

Она встретила меня на станции в стареньком "вольво" отчима и немедленно повезла куда-то, постоянно вздыхая и заметно нервничая. Я помалкивал, время от времени недоумённо взглядывая на неё. Полчаса дороги — и мы у ворот какого-то пансионата — дочитать не успел, что за заведение. Мама проехала гостеприимно распахнутые ворота и, остановившись на пригорке, с которого открывался отличный вид на приземистое здание в пять этажей, вздохнула в очередной раз.

— Вадим. Ты в последнее время редко бывал у нас. Любые изменения в человеке заметны, когда его долго не видишь (я напрягся). Кажется, ты решил остепениться (я чуть было не выдохнул с облегчением). Значит, ты взрослеешь наконец-то. Мне бы не хотелось, чтобы в твоей жизни осталась недоговорённость, что-то наподобие скелета в шкафу. Сегодня я познакомлю тебя со своей сестрой.

— Ага, — только и сказал я, не зная, как реагировать на такую новость: у мамы есть сестра? В жизни не слышал.

У широченного крыльца нас встретила женщина, одетая в строгий деловой костюм. Она проводила нас на третий этаж и указала на ничем не примечательную дверь сразу поворота от лестницы. К этому времени я уже сообразил, что это пансионат для тихих психов. Прежде чем войти, мама одёрнула светлый джемперок на себе и нерешительно сказала:

— Ни Ингвар, ни Лина не знают, что она здесь.

— А что с нею?

Мама нервно поправила тёмно-русые волосы, избегая смотреть мне в глаза.

— Послеродовая депрессия перешла в параноидальную шизофрению. Зайдём, иначе я никогда не решусь... Пойдём, Вадим.

Я чувствовал себя приволочённым на какую-то готическую выставку.

"Вадим, мне пока исчезнуть?"

— Неа... — шёпотом откликнулся я.

Просто обставленная комната сразу предстала всего лишь фоном для женщины в кресле. Халат, сверху шаль, которая сползла и которую явно некому поправить, ноги в тёплых носках. Я встал перед нею, не зная, что сказать. Она смотрела сквозь меня и, кажется, не слышала и не видела нашего присутствия. Копия моей мамы. Но постаревшей, словно её состарили по определённой компьютерной программе. Особенно седые космы. Как будто нарисованные. Они почему-то сразу заставили меня весьма неприязненно отнестись к женщине. Такой женщина не должна быть — в любом возрасте.

— Риенн, — шёпотом окликнула мама.

Бесстрастное лицо не дрогнуло.

— Она иногда совсем не здесь, — грустно сказала мама и подошла к сестре, по дороге прихватив со стола расчёску. Она поправила шаль на неподвижном теле и принялась ласково и сноровисто управляться с расчёсыванием, словно не в первый раз проделывала это. Впрочем, видно, так и было.

Я побродил по комнате, не представляя, чем бы заняться, пока мама ухаживает за своей сестрой. Но мама погладила Риенн по волосам и со вздохом поманила меня за собой из комнаты. И только в коридоре я сообразил задать естественный вопрос:

— Ты говоришь, послеродовая депрессия? У меня есть кузен? Кузина?

Мама плотно прикрыла дверь и взялась за голову.

— Господи, помоги мне... Вадим, это твоя мать.

В первый момент я просто не понял. А когда понял, только и смог выдавить из себя:

— Моя мать...

Мама обняла меня и покачала, словно расстроенного ребёнка, как делала иногда в детстве. Чуть ниже меня, она всё-таки крепко стояла на ногах.

— Вадим, когда-то я должна была сказать тебе...

— Наверное, когда-то я привыкну к этой мысли, — угрюмо сказал я. — Но ты разрешишь мне называть себя как прежде мамой?

— Попробуй только не назови, — проворчала она куда-то мне в ключицу. — Это мне пришлось ухаживать за тобой, не спать ночами... — Она подняла заплаканное лицо. — Видеть, как впервые удержался на ногах... Как сказал первый раз "мама"... Господи, как всё это тяжело! Я даже не думала...

В обнимку мы вышли из пансионата. Я предложил маме сесть на пассажирское сиденье, но она отказалась.

— Сосредоточившись на езде, быстрее приду в себя. — Она шмыгнула и решительно открыла дверцу со стороны водителя.

Она довезла меня до станции, робко предложив перед тем переночевать у неё. Я отказался, сказал — нужно переварить новость. Она кивнула и уехала.

Лицо той женщины, моей матери, упрямо вставало перед внутренним взглядом. Чтобы отвлечься, я смотрел куда угодно, только бы не слишком долго смотреть на одно и то же место.

"Вадим, прости, — сказал Дилан. — Я не думал, что так может быть".

Я не ответил. Он, кажется, отвлёкся от моих проблем на свои. Во всяком случае, я его долго потом не слышал. И, как оказалось, к лучшему.

На станции, на платформе, я, наверное, стоял в оцепенении где-то с полчаса. Проносились поезда, люди — кто деликатно, кто грубовато — огибали неподвижную фигуру. Кажется, светило солнце. Не помню. Я остался в той комнате с креслом, с застывшей женщиной, которая смотрела сквозь меня.

Взгляд ввинтился между лопаток сильно и раздражающе. И сразу вывел меня из слепого созерцания пристанционной суеты. Два взгляда. Они, словно два шприца, наполнили форму — меня — взрывчатой смесью. Мои соглядатаи. Крысы. Любопытно, их выпустили из полицейского участка, или это следующая пара шпиков?

Как бы там ни было, я понял, что сегодня мирными средствами ухода от них ограничиться не могу. Мне надо выпустить пар. Но и явно схватиться с ними я не могу позволить себе... Поэтому я зашагал к следующее остановке — к маминой. Здесь удобная для прогулок тропка, асфальтированная, с обеих сторон низенькие декоративные кустики. Стоило к тропке спуститься, как, нагруженный проблемами, я почти сразу выпрямился. Взгляды крыс сверлили мою спину, а я с трудом удерживался, чтобы не обернуться и не... Остановился. Продышаться. Пальцы скрючены то ли в кулак, то ли в тигриную лапу, готовую вот-вот распялить когти. Рано. Рано, Вадим, чёрт побери!.. Потерпи. Ещё несколько минут.

Подходя к пристанционному кафе, я уже примерно представлял, что именно сделаю. Привычная картина — байкеры за столиками на улице — тепло, благодатно легла на сердце. Всё-таки боялся, что днём их не застану... Так, кафе-то маленькое. Надеюсь, эти типы за мной войдут...

Я прошёл между уличными столиками, сопровождаемый пока ещё удивлёнными взглядами байкеров. Ишь, привыкли, что в это кафе в Час байкера никто не осмеливается зайти. Открывая-придерживая за собой дверь, заметил, что один из них встал и не спеша пошёл следом. А ещё заметил, что двое неприметных типов-крыс прогулочным шагом продефилировали за ним.

Закрыв за собой дверь, я окинул цепким взглядом помещение и присутствующих. При мне оружия нет. И это хорошо. Потому как огнестрельное, а тем более лучевое на байкерах вряд ли обнаружится. А вот пару обтрёпанных-помятых дубинок при них я уже приметил.

Шесть столиков. Заняты. За стойкой бармен, явно бывший байкер, грузный, как спортсмен-тяжелоатлет на заслуженном отдыхе, смешивал коктейли, а единственная официантка с подносом дожидалась результата... За спиной открылась дверь. В зеркальных витринах бара я видел, как вошёл давешний байкер, за ним — дверь не успела закрыться — скользнули крысы. Стеклянная входная дверь потемнела — и снова распахнулась.

В кафе замолчали, впялившись в меня: всё-таки я личность поярче, чем незаметные типы, умеющие прятаться среди белого света.

Дверь продолжала открываться-закрываться.

Я дошёл до барной стойки. Опытный бармен, многое повидавший на своём веку, насупившись, открыл было рот предупредить меня. Я улыбнулся ему. Он захлопнул рот и, хозяйственно подхватив какие-то бутылки и ещё какую-то прочую мелочь, понёс всё к двери в подсобку, кивнув по дороге девице-официантке.

Обернувшись, я, с той же оскаленной улыбкой тигра, медленно обвёл пренебрежительным взглядом собравшихся. Слишком уверены в себе. Недостаёт опыта бармена. Инстинктивно байкеры чуют во мне опасность, но верят лишь своим глазам: в кафе, фактически принадлежащее им, вошёл интель, весьма раздражающий необоснованной пока самоуверенностью, да ещё в цивильном костюме. А ещё эти бойцовые псы почуяли во мне зверя. Не дичь. А того, которого можно выгнать лишь силой. И — навалившись всей сворой. Иначе — личная территория окажется помечена чужим. И больше всего их раздражает именно это сочетание — внешний вид интеллигента и внутренний зверь.

Соглядатаи ничего не поняли. Их не учили такому. Они видели, что я вошёл в кафе. А значит — надо следить, не свяжусь ли я с кем, не сделаю ли чего, что заставит их принести начальству интересные новости.

Байкеры кружили передо мной, постепенно приближаясь, сужая полукруг. Их магнитом притягивала моя ленивая грация напряжённого, пышущего едва сдерживаемой мощью зверя, сознающего своё превосходство. Не глядя — я помнил расположение предметов на стойке, к которой небрежно прислонился, — и рассеянно я взял маленькую стеклянную бутылочку пива. Всё так же рассеянно и медленно, словно глубоко раздумывая о чём-то, раскрутил металлическую крышку и отсалютовал "хозяевам". И — ухмыльнулся.