Ромашка

— Пидора своего попросишь. Ты нас на него променял, он у тебя дороже нас оказался. Дырка, видать, золотая.

Серёга сам не понял, как Артём оказался в углу бани с окровавленной губой. Он ошарашенно смотрел на казанок, рассечённый об Тёмкин зуб. Уже выскакивал в предбанник, когда услышал слова потрясённого брата, который трогал шатающийся зуб языком:

— Кирдец тебе, Серый. Теперь уж точно ты порог моего дома хер когда переступишь. И к детям моим даже близко не подходи. Понял, урод?

— Понял, братишка. Понял. Хочешь, чтоб не было у тебя брата? Да твоё желание для меня закон! Как скажешь, так и будет.

Он натянул трико и, не удосужившись надеть носки, сунул босые ноги в ботинки. Руки тряслись, пока напяливал на мокрое тело майку. Забежал в дом, сгрёб со стола ключи от машины и документы. Схватил куртку и так же бегом, чтобы не разреветься прямо там, перед ошарашенными матерью и Натальей, выскочил мимо них во двор к машине.

Мать со снохой выбежали за ним.

— Серёжа, что случилось? Ты куда? А сумки? Я тебе там мясо, колбасы, ножки для холодца, ливер положила. — Мать мягко развернула его к себе, когда трясущимися руками он пытался справиться с дверцей машины.

Увидев материны испуганные глаза, Серёга не выдержал. Сгреб её в охапку, прижался к щеке холодными губами, уткнулся в её шею и разревелся навзрыд.

— Мам, прости меня, ладно? Прости за всё!

— Господи, да за что простить-то? Что происходит, сына? — Любовь Ивановна гладила его по голове, ничего не понимая. Материнское сердце готово было разорваться. Никогда она ещё не видела своего младшего в таком состоянии.

Наталья резко развернулась и кинулась в баню к мужу.

Сергей, немного успокоившись, отстранился от матери, неловко вытер слёзы с лица, её и свои. Сел в машину и завёл мотор.

— Сынок, куда? А ну вылезай сейчас же! Я не пущу тебя в таком состоянии.

— Мам, нормально уже всё. Всё, я успокоился, видишь? Мне ехать надо, правда.

— Объясни мне, что происходит? Что между вами с Тёмкой? — Мать наклонилась к нему.

— Потом, ладно? Я всё тебе потом расскажу. — Он погладил её по лицу, мягко отстранил и захлопнул дверцу машины. Она, растерянная, стояла, прижав руку к щеке, к месту, где только что была рука сына.

Машина, как назло, медленно прогревалась, и Сергей, приоткрыв стекло, улыбнулся матери.

— Ма, я тебя, Тёмку, племяшей, Натку, всех вас люблю. Очень. Но есть один человечек, которого я тоже очень люблю. Я расскажу тебе, только чуть позже, ладно? Надеюсь, ты простишь меня за эту мою любовь.

— Я совсем уже ничего не понимаю. Замужем она, что ли? Или старше тебя намного? За что мне прощать-то тебя?

— Потом, ладно? Ма, не рви душу. Потом.

И он рванул машину с места, увидев, как Артём вместе с толкающей его Натальей выходит из бани.

Артём молча выслушивал нападки жены и причитания матери, то и дело, шевеля языком шатающийся зуб, и облизывая выступающую кровь на разбитой распухшей губе. Он видел, как рванул машину Серёга, как мать схватилась за сердце, глядя вслед уезжающему брату.

'Чёртов пидор! Чёртов придурок! Вот куда рванул по такому гололёду! Расшибётся ведь, идиот!' Он испугался своих мыслей. На душе было тяжело, а сердце словно обручем сдавило. В ушах до сих пор стоял Серёжкин голос и его слова: 'Хочешь, чтоб не было у тебя брата? Если вдруг со мной что случится, в аварию попаду или ещё что, всяко ведь в жизни бывает, на могилку-то хоть придёшь? Или даже после смерти меня не простишь?' Эти слова врезались в его мозг, как клин в колодку. Ему вдруг захотелось рвануть за этим идиотом, вытащить его из машины, врезать по морде, а потом прижать к себе.

— Наталья, одевайся, поехали, — перебил он поток ругани и причитаний и пошёл прогревать машину.

Наталья, покачав головой, стала одеваться. Сердце сжималось от того, как растерянная свекровь украдкой вытирает слёзы.

— Мам, не плачьте, всё нормально будет. Помирятся они. Я сама их заставлю помириться и дурью не маяться.

— Да ты видела, как Серёжка рванул? У меня душа не на месте. Хоть бы доехал нормально.

— Не берите плохое в голову! Серёга не дурак, он на большой скорости не ездит никогда, сбавил сразу, как от нас отъехал.

— Дай-то бог! Что между ними всё же произошло? Сергей сказал, что любит кого-то, чтоб я простила его за это. Она что, замужем? Или старше его? Я уже думать не знаю что! Ты хоть намекни мне, что ли. Я же извелась уже вся!

— Не так страшен чёрт, как его малюют. Сам всё расскажет. Но вы, главное, в панику не впадайте. Нормально у него всё. Он любит, его любят. А кто, это ведь не так важно, лишь бы счастлив был.

— Ни от кого ничего не добьёшься. Наверное, замужняя. Тёмка и бесится. Он правильный у меня очень. Я права?

Наталья улыбнулась, поцеловала свекровь в щёку и вышла к мужу.

От свежего снега на улице было светло. Дорога была пустынной, ни одной машины, ни навстречу, ни на обгон. Серёга, вцепившись в руль, как будто отключился от реальности. В голове отбойным молотком: 'Пидор. Пидор'. Нога непроизвольно давила и давила на газ.

Он не чувствовал скорости, он не видел перед собой дороги. И только когда свет фар ослепил глаза, понял, что выскочил на встречную полосу. Вперёди машина резко затормозила. А Серый, пытаясь вернуться на свою сторону, чтобы избежать удара, до упора вывернул руль. Машину закрутило. Она, как детский волчок, крутилась по дороге.

Он жал на тормоза, но её всё крутило и крутило. Тащило в сторону деревьев на обочину. Подбросило на какой-то кочке и врезало в ствол. Все что он увидел, это ветка, разбивающая боковое стекло с его стороны. Он по инерции прикрыл руками голову. Потом почувствовал, как зубы и нос впечатываются в руль.

Машка, его Машка и какой-то парень у машины. Что-то спрашивают. Машка ревёт. Парень открыл пассажирскую дверь и пытается расстегнуть ремень безопасности.

Серёга, как во сне, хочет открыть дверцу со своей стороны, но она почему-то не открывается. На колени капает кровь. И всюду стекло. 'Откуда стекло и кровь?' — мелькает мысль. Он хочет спросить об этом Машу, и ему кажется, что он это даже делает, но она, почему-то зажав свой рот рукой, смотрит на него полными ужаса глазами и ревёт навзрыд.

Наконец парень справился с ремнём и теперь тянет зачем-то Серёгу на себя. 'Что ему от меня надо? И вообще, кто он такой?' Серёга хочет оттолкнуть его от себя, но руки не слушаются. И он смотрит на них, на свои руки — они тоже в крови, а один палец почему-то вывернут как-то не так и что-то белое в нем торчит. Серёгу мутит, и он проваливается в темноту.

— Тёма, смотри, там авария! — Наталья хватает его за рукав. Но Артём и так видит, что искорёженная машина — это машина Серёги. Страх заполняет сердце и мозг, тело покрывается липким потом. Он тормозит, не доезжая до аварии. На трясущихся ногах идёт к Серёгиной машине. Как сквозь туман видит рыдающую Машку и кого-то ещё, в салоне с пассажирской стороны, нагнувшегося в сторону водителя. Как сквозь вату слышит, как рядом всхлипывает Наталья: 'Серёжа, Серёженька. Только бы живой. Господи, только бы живой!'

Отодвинул парня, склоняясь над братом. Всюду стекло и кровь.

— У него всё лицо разбито. Каша кровавая. И в шее сучок торчит. Мы 'скорую' вызвали. Рёбра тоже сломаны, наверное. Ноги не знаю. Я побоялся его трогать. Мы когда подбежали, он в отключке был, потом очнулся ненадолго, — слова парня — как камни, брошенные в сознание Артёма.

— Серёжка, Серёжка! Я не хочу на могилку! Слышишь, придурок! Хрен с тобой, живи ты с Ромкой своим, только живи! Слышишь!.. — уткнулся в неподвижное тело и шептал, шептал. Только бы он услышал.

Глава 17

Всё казалось нереальным: кровавая маска вместо Серёгиного лица. Булькающие, хрипящие звуки его дыхания. Пропитавшаяся кровью одежда. Тихий плач Натальи за спиной. Судорожные рыдания Маши. Незнакомый парень, без конца звонивший в 'скорую' и рычащий в трубку: 'Где машина?! Вы что, уроды, не понимаете, что здесь человек умирает?'

'Умирает' — при этом слове Артёма скрутил спазм страха, до тошноты, до шевеления волос на голове, до тряски в ногах и судороги, током прошедшей от руки, державшей холодную кисть брата, до самого мозга — так, что в глазах стало темно от боли.

Работники ГАИ приехали быстрее 'скорой'. Он не заметил, как оказался в стороне от Серёгиной машины, вместе с Натальей и Машей. Парень что-то объяснял гаишникам, показывал на свою машину, на Серёгину. Один из сотрудников попытался перелезть через сугроб обочины и открыть дверь с Серёгиной стороны. Артём слушал их как издалека.

— Заклинило. Надо 'спасов' ждать. Здесь у него сучок в шее, думаю, тянуть через пассажирскую нельзя. Пусть вырезают.

— Он там хоть живой ещё?

— Да живой вроде. Сипит.

Артёма сорвало: он кинулся к гаишнику, спокойно стоящему рядом с машиной и рассматривающему след от протекторов.

— Вызывай! Херли ты на дорогу-то пялишься? Он же кровью изойдёт!

— Ты чего глотку дерёшь? Вызвал уже. Едут. Ты тоже участник ДТП? Или свидетель?

— Я брат! Скоро они? — Голос сорвался. Артём вцепился в рукав формы и зачем-то начал дёргать гаишника за рукав. — Он не умрет? Не умрет же? А?

— Ну, живой же. Значит, всё нормально будет. Успокойся. Он у тебя в рубашке родился, от такого удара обычно... Вон, смотри, аккумулятор куда улетел. А он молодец — пристёгнутый. Ты следом ехал? То твоя машина стоит?

— Моя. Не следом. Мы позже с женой выехали. А он уже... Господи, где эта 'скорая' грёбаная!

В 'скорой' с Серёгой поехала Маша. Артём же, пересилив себя, постарался успокоиться и сел за руль своей машины, предварительно узнав, в какую больницу везут Серёгу.

Машкин парень остался с гаишниками, пообещав Маше подъехать, как только освободится.

В больнице, в приёмном покое, Артёма начало трясти. Сергея сразу же увезли в операционную. Он же сидел перед медсестрой и диктовал его данные. В коридоре тихо плакали и переговаривались Маша с Натальей.

На все его вопросы к медсестре, что будет с братом и как его состояние, та холодно отвечала:

— Ждите. Выйдет доктор, всё скажет. А ещё лучше — езжайте домой, не мешайтесь здесь. Завтра позвоните и всё узнаете.

Ему хотелось схватить эту невозмутимую сестричку за ворот её синей форменной рубашки и закричать ей в лицо: 'Что же ты, сука такая, а если бы с твоими такое? Ждала бы ты дома спокойно новость, что с родным тебе человеком?'

Санитарка, пожилая уже женщина, с сочувствием на него посмотрела, угадав, по-видимому, его мысли:

— У нас врачи хорошие. Вытянут. Только долго всё это. Вам бы правда лучше домой.

Он курил на улице. Маша с Натальей тоже вышли. Тяжело было сидеть и ждать.

— К своей, видать, мчался так. Как сумасшедший на встречную выскочил. Ещё бы немного, и нас бы с Андреем тоже здесь собирали. А может, и в морге уже бы все были.

Артём зло зыркнул на Машку:

— Типун тебе на язык.

— Тём, не ругайтесь, и так тошно. Как матери-то говорить будем? Утром все на работу поедут, увидят Серёгину машину. Надо ей как-то сказать, пока кто-нибудь чужой не ляпнул. — Наталья держалась руками за голову, пытаясь унять головную боль.

— Подождём ещё. Узнаем всё, тогда и скажем. Пошли, зайдём, может, известно уже что-нибудь. — Артём выбросил окурок, направляясь в больницу.

Маша вздохнула:

— Вряд ли. Там пока сучок удалят, пока в челюстно-лицевом заштопают, пока гипс наложат. До утра, наверное, сидеть придётся. Вы телефон новой его знаете? Тоже, наверное, переживает, что домой не приехал. Сообщить бы надо.

Артём споткнулся, а Наталья метнула в него предупреждающий взгляд и твёрдо сказала:

— Надо. Артём, у тебя есть номер?

— Откуда? Он мне на хрен не нужен был.

— Ты что, опять за своё? Тебе мало, да? Не успокоишься никак? — Жена дёрнула его за подол куртки, разворачивая к себе.

— Нет у меня его номера. У матери есть. Может вон у Машки. — Он как-то сник сразу и устало кивнул на Машу, стоявшую в полном недоумении и не понимающую, о чём они говорят.

— Чей номер у меня есть? Я что, знаю её? Это не Катька, случаем? — Слово 'его' она, по-видимому, приняла за оговорку.

— Без меня ей расскажешь. Я пошёл. — Артём кинул на жену усталый взгляд и зашёл в санпропускник.

— Так, давай, колись. Кто это такая? — насела на Наталью Маша.

— Подожди, ключи у Тёмки от машины возьму, в ней поговорим. А то я уже все ляжки поморозила. — И Наталья метнулась за Артёмом, озадачив Машу ещё больше.

Новостей о Серёге ещё не было, так что Артём сам открыл машину и завёл, включив обогреватель. Оставил женщин одних, взвалив на жену неприятный разговор.

— Ну, Нат, это Катька, да?

— Нет, Маш, не Катька. Вообще я не знаю, правильно ли делаю, рассказывая всё тебе. Но думаю, что сейчас выбора уже нет, и ты всё равно узнаешь. Да и Любовь Ивановна тоже.

— Он мне что, изменял, что ли, пока мы жили? Так когда бы успел? Говори уже, а то меня мандраж бить начинает.

— Дай слово, что не будешь орать и что о том, что я тебе сейчас скажу, никто больше не узнает.

У Маши глаза расширились от такого заявления, она уже вообще ничего не понимала. Потом до неё дошло:

— Что, замужняя? Из наших кто-то, из деревни?

— Маш, я не знаю, как ты отнесёшься к тому, что я сейчас тебе скажу. Но только помни, что он сейчас в больнице и ещё неизвестно, что с ним будет. Что вы с ним прожили не один год и он всё-таки был неплохим мужем, согласись.

— Может, хватит уже вокруг да около ходить? Не буду я орать. И говорить никому не собираюсь. У него своя жизнь, у меня своя. И он правда мне всё же не чужой, я за него переживаю.

— Так, подруга, учти, ты дала слово.

— Ну? Говори уже.

— Серёга не с женщиной живет, а с парнем.

— В каком смысле?

— В самом прямом. С Ромкой он живёт, из Новокузнецка который.

— Не поняла. Ну, снимают они вместе квартиру, правильно, так дешевле. А орать-то я тогда почему должна?

Наталья тяжело вздохнула. До Маши явно не доходил смысл её слов.

— Маш, они не просто квартиру снимают, они живут вместе. Как любовники.

— Что? — Машка даже про больницу забыла, смеялась до слёз.

Её Серёга и Ромка как любовники, надо же такое выдумать. Но вдруг поперхнулась смехом, встретив сочувствующий Натальин взгляд.

— Охренеть! Мама дорогая! Я что, с педиком, выходит, жила? Да ну на хрен, бред какой-то!

Наталью как прорвало. Она плакала и рассказывала — про Серёгу с Ромкой, про Артёма, ненавидящего гомиков и пожелавшего смерти родному брату. Про инцидент в бане и про то, почему Серый так гнал.

Маша сидела пришибленная всей этой информацией. Слов не было. В голове полная каша и неверие. Она просто не могла, не могла поверить, что её Серёга — такой МУЖИК — любит парня. Потом вдруг вспомнила, как Серёга не раз просил её попробовать 'туда' и как он её почти изнасиловал. И резануло — а ведь Ромка у них тогда жил. Значит, это всё началось ещё при ней. Серёгу уже тогда зацепило!

Обида, боль, злость просто нахлынули горячей волной, заставляя кровь стучать в висках, а сердце сжаться. Спазмом перехватило горло, в глазах защипало. И она, не сдерживаясь, разревелась. Наталья тихонько гладила её по плечу.