— Прими в рассуждение, Фил, что компьютеры человечество в шахматы давно обыграли. — Логвинов говорил, не поворачиваясь к Дроздовскому, устремив взгляд в дальний конец экспериментального зала. — Каспаров, наш Гарри чего-то там еще гоношится, но...

— Да, — отозвался, глядящий в том же направлении Филипп Павлович, — Вообще на поле формальной, классической, аристотелевой логики состязаться с компьютером уже бессмысленно. Кстати, Андрюша, в честь чего это ты так вырядился сегодня? — Дроздовский окинул собеседника взглядом ироническим. Андрей Кириллович облачен в серо-стальные галифе и затянутый в рюмочку щегольской портупеей френч того же цвета. Хромовые офицерские сапоги, начищены до зеркального блеска. Кант черненого серебра и такой же плетеный погон на левом плече. На правом плече, прижатый к бедру локтем висит стволом вперед кургузый черный автомат, бросающий на пыльный заасфальтированный пол алые блики от лазерного прицела. Голову демиурга Логвинова венчает ухарская фуражечка, фасона единственно возможного — "как носили царкосельские гусары Его Величества". На околыше, цвета грозовой тучи, поблескивает кокарда в виде увитого лаврами черепа.

— А что, нельзя? — Логвинов скосил взгляд на свой погон, — Нешто я не истинный Меченосец?! А касательно состязания с компьютером в логике... Тут ты, Фил, попал в самую точку: помнишь, как во "Вредных советах" у Остера — "это глупое занятие не приводит ни к чему". Следственно, на авансцену вместо каспаровых выходят люди, склонность имеющие к занятиям, не столь глупым, например, к генерированию безумных идей, разумность коих надлежит поверить алгеброй компьютера.

— Вроде твоего Воропаева? — Дроздовский не отрывал взгляд от колышащейся в дальнем конце зала лилово-сизой завесы.

— Да, вроде Воропаева, Альберта Юрьевича. — Логвинов передернул затвор автомата. — Вот оно, киношник запустил кино.

Завеса исторгла темные фигуры. Фигуры построились в колонну. Колонна развернулась в каре. Каре, чеканя шаг, надвигается на Логвинова с Дроздовским. Вот первая шеренга приблизилась шагов на двадцать, уже хорошо различимы лица, Дроздовский, вздернув бровь, вгляделсяся в эти лица потом в лицо стоящего рядом Логвинова, спросил:

Зачем тебе, Андрюша, столько голографических двойников? Хочешь увековечить таким образом свой светлый образ? Обеспечить себе личное бессмертие?

— Таких бессмертиев нам не надобно. — отвечал Андрей Кириллович. — Вообще — в бессмертие не спешу. Совсем насупротив, желаю таким вот манером, — он кивнул в сторону неостановимо марширующего каре, — затесавшись в толпу близнецов-братьев, застраховаться, елико возможно, от преждевременного бессмертия . Чтоб, значицца, невзначай не исполнить свою последнюю волю в ходе какого нибудь мероприятии по линии социальной гигиены, санитарии и хирургии. О необходимости и неизбежности каковых мероприятий все время говорят... — конец фразы заглушен рыком автомата: демиург Логвинов прошил очередью одного из своих двойников. Двойник продолжал невозмутимо маршировать, как и все каре.

— Ты про Ибрахимова? — Дроздовский вынул из кармана схожий с пейджером прибор, стал нажимать на его панели кнопки. Призрачное каре остановилось, затем истаяло в воздухе. — Что, неужто кроме тебя некому заниматься такими вещами?

— Апалытычно разсуждаете, господин ведущий научный советник! — Логвинов поставил автомат на предохранитель, закинул его за спину. — Перво-наперво — не Ибрахимов, а Ибрахим-задэ, их превосходительство Президент Лейлысарайской исламской народно-демократической республики, исламской , заметь себе, Фил, они ведь теперь все щирые мусульмане. Так что именовать его Ибрахимовым все равно, что, к примеру нашего Референта Ивансоном. Вот в таком плане, таком разрезе — был себе майор Ибрахимов, во-время поддержал линию на департизацию органов и превзошел в задэ. Но... — Андрей Кириллович воздел очи к бетонному потолку, льющему скучный неживой свет люминисцентных трубок. — Все бы хорошо, но означенный задэ чересчур уж серьезно себя понимает, забыв, что слугу народа украшает скромность. Болезнь эту, покамест, пробуют лечить терапевтически, но если Бюро примет решение об операции... Можно бы доверить эту операцию хирургам из какой-нибудь "Альфы". Но альфы оперируют все больше под ракетно-бомбовой или же танково-артиллерийской анестезией, а то и под иным наркозом — попроще, а как мы есть истинные Меченосцы... — Логвинов почмокал губами. — видал, какие девочки в обслуге президентского дворца?! Вах-пах, какой рахат-лукум ! Ну и другие там есть — не вполне морлоки. Опять же — альфы, чреваты солдатскими императорами, и всяким иным-прочим в державе нестроением, притом, что в серьезных кровопролитиях история-мама последнее слово давно уж оставляет за разьяренным обывателем-налогоплательщиком-избирателем, наскоро упакованным в хаки. Потому мы уж лучше сами, затесавшись в толпу братьев наших голографических... Не надо нам лишних альфов — мы сами себе альфы.

* * *

— Итак, ваше превосходительство, отстойниками для беспокойных безумцев вы заниматься не желаете. Ну да, славная бомонская кампания — занятие не в пример занимательней. Куда приятнее подыграть демону хаоса, чем урезонивать его. Впрочем, ваши люди уже приступили к сочинению демона-вредителя несколько в другом вкусе. — Гаук с передней прозрачной стенки Ящика Призраков усмехался невесело. — Что ж, толика правдоподия в означенном сочинении имеется — в образе генерала Мерлина и его единомышленников из "Пурпурной Бабочки" безусловно наличествуют черты демонические. Предлагаете мне отнестись к этому серьезно? И сами, надо полагать верите, в то, что это серьезно? Что сказать вам , сэр Роберт Гендальф?! Да воздастся вам по вере вашей!

* * *

— Что это вы читаете милочка? — холеная рука принцессы Орхидеи легла на изображение чудовищного паука.

Давешняя черноглазая гимназистка, застигнутая врасплох, потянула было к себе книгу, затем вскочила, склонившись перед Орхидеей в реверансе, проговорила, запинаясь:

— Это описание феноменов Кунсткамеры, благородная патронесса. Мне ее дал господин Гальфрид.

— Ротмистр Гальфрид, предложил даме почитать такое? — в голосе Орхидеи недоверие. — Все офицеры сэра Хью отличаются странностями, но ...

— Я сама попросила у него эту книгу. — залившись краской смущения пояснила девушка. — Гальфрид только о Кунсткамере и говорит, а я...

— А тебе остается только молча слушать его, борясь с зевотой. — улыбнулась Орхидея. — Сочуствую. Здесь, в Каледонии такого рода проблемы возникают не только у тебя.

Орхидея посмотрела в окно на лежащую до самой линии горизонта Аваллонскую Топь. Издалека донесся протяжный гул, бурая шкура Топи подернулась рябью. Госпитальный поезд тихо тронулся с места, за окном поплыли назад поросшие вереском песчаные откосы.

— Книга, конечно, отнюдь не приличная для чтения благонравной девице. — Орхидея повернулась от окна к гимназистке. — Но... Взять что-ли самой почитать?

* * *

— Но ведь этому твоему, выходящему на авансцену, генератору идей, надо обеспечить соответствующее окружение, культурную среду. — Дроздовский говорил, меряя шагами пустоту экспериментального зала.

— Мир. — отозвался Логвинов. — Мир, в котором он не чуствовал бы себя чужим, мир, который он не продал бы ни за миллион ни за миллиард, ни за всю зелень цивилизованного человечества. Мир мой насущный даждь мне днесь. Пыль...

— Что — "пыль"? — переспросил Дроздовский.

— На сапогах пыль. — Логвинов смотрел себе под ноги. — Надо сказать ребятам, чтоб у этих милых призраков на сапогах тоже сделали пыль, чтоб значит нам, их братьям матерьяльным, не засветится. А это чего? — Андрей Кириллович подходит к висящему на стене распределительному щиту. На щите нацарапано:

Любить пустыню больше чем гарем

В слепящем мареве глаза лениво сузить

В истоме смертной мчаться как саммум

Навстречу ласкам гурий вечно юных.

* * *

— Колонна морлоков на том берегу? Среди бела дня?! Тебе не померещилось, любезный? После вчерашнего. — Джослин Камбрэ придвинулся к старшине камаргцев брезгливо сморщил аристократический нос.

— Никак нет, не померещилось. — угрюмо и без особой почтительности отвечал, белобрысый, не похожий на природного камаргца старшина. — Мы к рому с малолетства привычные. А только, не в обиду будь сказано вашей светлости, морлочье с мешками на головах прет колоннами по Гранитному Проспекту, скоро будут у затопленной плотины, у брода значит, у переправы.

— Это Черные Колпаки. — вмешался в разговор стоящий рядом с Джослином щеголеватый конногренадерский ротмистр. — Им все едино: что ночь, что день, что подземка, что Элойский Эдем. Нам здесь , дружище Джослин, такое видеть не впервой. Это тебе не Каледония. Подымай по тревоге полуроту, выводи арбалетчиков к переправе, попробуй задержать морлочье, елико возможно. Стрел не жалейте, дайте несколько залпов в середину колонны — может повезет подстрелить Слепого Поводыря. Пошли кого-нибудь, вот хоть его, — ротмистр кивнул в сторону камаргца, — вытащить коменданта от его Розочки. Я, пока есть время, со своими ребятами махну на тот берег, устрою где-нибудь на перекрестке засаду на Поводыря.

Ротмистр кликнул своих свитских, паж подвел ему солового, грызущего удила жеребца, ротмистр птицей взлетел в седло, рысью тронул к броду, свитские — двое пажей и оруженосец последовали за ротмистром, вот они уже на середине реки под копытами их коней заиграли маленькие радуги, вот кавалькада уже на том берегу, пустив коней вскачь, скрылась в руинах.

Тревожно-призывно пел горн на вершине древней пирамиды, пригревшей на своей серо-лиловой туше славный уютный городок Жасмингард. По изьеденным временем каменным ступеням гремели подкованные солдатские ботинки. В городские ворота торопливо втекал гудящий как растревоженный улей людской поток. На берегу речки возле опрокинутого котла с пловом хозяин харчевни, папаша Туссен, черными словами крыл камаргцев, весьма бесцеремонно побуждающих обывателей не мешкая укрываться за городскими укреплениями.

* * *

На дисплее — интерьер вытесанного в литом базальте бункера. Перед бронзовым пюпитром посреди бункера двое: Гаук и незнакомый демиургам оруженосец в форме гвардейской саперной бригады. От основания пюпитра в базальтовую толщу тянется пучок зеркально поблескивающих трубок. Водруженное на пюпитр, разделенное на квадратики туманное зеркало излучает бледный свет.

— Пора включать гальванический запал, господин маг-ротмистр, Черные Колпаки уже вышли из подземки, голова колонны уже подошла к Столбам. — сапер тычет пальцем в один из квадратиков.

— Подождем. — с ленцой в голосе отзывается Гаук. — Пусть морлочье подойдет к самой переправе. Добрым гражданам Жасмингарда будет полезно восчуствовать столь близкое дыхание Великого Страха. Подштанники что-то у них стали суховаты в последнее время, сочленам сословия Созидателей Насущного это не вполне прилично.

— Но там госпожа Офелия и другие дамы... — возражает сапер, бросив недоуменный взгляд на Гаука.

— Госпожа Офелия ныне пребывает вне Жасмингарда, в одном из Убежищ Уины, под крылышком генерала Гарданны-младшего, нашего героического истребителя морлокских певунов. — неприятная улыбка кривит губы Гаука. — А прочих, до времени, защитят арбалетчики гарнизона. На полчасика их хватит, пока морлочье переползет через дамбу . А в самый драматический момент, мы рванем в тоннеле фугасы, потом зачистим все подошвами нашего истукана и в венце спасителей триуфально войдем в славный город, носящий имя Ее Величества. Как тебе такой сценарий?

— С дозволения господина маг-ротмистра... — оруженосец вопросительно смотрит на Гаука, дождавшись разрешающего кивка, продолжает:

— Гарнизонная полурота может обратиться в паническое бегство при виде колонны морлоков, марширующей среди бела дня...

— Да, — кивает Гаук. — солдатики наши не для таких вещей нанималась на службу, с ватагой морлоков-мясников, ослепленных светом, они еще могут управиться, а перед колонной дадут, пожалуй, деру. Но там же не только солдатня, с десяток наших , отпускников и командированных, в городишке застряло, Опять же — полуротой командует Джослин Камбрэ.

— Светлейший граф Каталаунский?... — с полувопросительной интонацией говорит оруженосец.

— Да, Джослин — граф, по— имени. — небрежным тоном отзывается Гаук. — Подписал довереность на управление своими землями и замками коронному сенешалю, большую часть графского апанажа отдает в Департамент общественного призрения (матушка у него, по-слухам, из приютских, но, говорят, царственной красоты женщина, недаром папочка Джослина на нее глаз положил . Правда, тогда она была уже замужем за Сэмом Наркиссом, а папаша Наркисс умеет подать товар лицом). Разделавшись, таким вот манером, с обузой владетеля Каталаунского, Джослин попросился служить сюда, решил, видать, опроститься, некоторым образом пойти в народ. Что это там? — Гаук указывает на один из зеркальных квадратиков.

— Второй камаргский дозор, господин маг-ротмистр. — отвечает оруженосец. На квадратике: с полдюжины верховых на страусах несутся во весь опор вдоль циклопической гранитной колоннады.

— Что ж, они в дело тоже годятся. Охочи до драки и не так трусливы как солдатня. — кивает Гаук. — Помогут придержать морлочье — выиграть время, народишку спрятаться за стенами и закрыть ворота. А пока морлочье будет возиться с воротами и мы прорежемся во всей красе... Как в песне: "Гремящей поступью врага во прах стирая". Вообще-то, я не думаю, что морлочье полезет в город. Черным Колпакам просто негде больше переправиться, чтоб срезать поверху крюк и пройти в обход блок-постов в подземке. Рисковые ребята эти их Слепые Поводыри.

* * *

— Суть не в том, прекрасная Офелия, чтобы жалеть ближнего, а том, чтоб от жалости к нему не повредиться в уме. — Эрнест Гарданна улыбнулся чуть виновато, горячие черные глаза его затуманились. — Да-с, прекрасная дама, чтобы не повредиться в уме и не натворить чего-нибудь от жалости этой самой, будь она неладна.

— Ваши слова, благородный Эрнест... — закончить фразу Офелии не дало тревожное пенье рожков и тяжкий меднозвенящий топот.

— Чрезвычайная световая депеша из Жасмингарда, ваше превосходиельство. — по-слоновьи проломившийся сквозь кущи девственно белых камелий адьютант отсалютовал Гарданне, отдышавшись, продолжил:

— Колонна Черных Колпаков подошла к переправе, штандарт-командор Гендальф просит вашего разрешения немедленно выступить с бронеэскадроном.

— Достаточно будет трех истуканов. — отвечал Гарданна, успокоительно улыбаясь Офелии, беря ее руки в свои — В Жасмингард отправлюсь я сам. — А Гендальфу-младшему, штандарт-командору Гендальфу, передайте, что в мое отсутствие я возлагаю на него ответственность за безопасность элоев в здешней округе. Такую ответственность я могу возложить лишь на племянника Старины Боба.

Эрнест вновь улыбнулся Офелии, она, поднявшись на цыпочки, поцеловала его.

* * *

Буйные речные струи играют белесо-лохматыми, как бы раскисшими, морлочьими трупами. На дисплее, крупным планом, застрявшая в расселине меж камней одна такая жуткая кукла. На ее голове намертво пришпиленный к горлу короткой арбалетной стрелой глянцево-черный мешок. Расплывающиеся красные струйки змеятся в прозрачной воде.