— Хорошо, я могу понять, почему ты беспокоишься. Кто бы не испугался чего-то подобного? Но это все равно всего лишь сны.
— Я беспокоюсь, что это симптомы. Это ощущение, что я нахожусь не в своем собственном теле — может быть, это говорит мне о том, что что-то не так с подключением моего мозга? Что какое-то глубинное чувство моей собственной идентичности работает не совсем так, как должно?
— Было бы странно, если бы ты не чувствовал себя немного странно, учитывая все, через что тебе пришлось пройти. Ты потерял друзей и коллег на Марсе; ты потерял свое призвание и доверие людей, которые важны для тебя. Неудивительно, что что-то сломалось, Кану — иначе ты не был бы человеком. Когда я встретила тебя в Лиссабоне...
— Я рад, что ты упомянула Лиссабон. Мы столкнулись друг с другом по стечению обстоятельств. Почему это не должно заставлять меня чувствовать себя немного странно?
— Совпадения случаются постоянно. Ты поздно проявил интерес к искусству своей бабушки, а я одна из самых известных специалистов по нему — наши пути пересеклись.
— Когда мы были женаты, проявлял ли я когда-нибудь большой интерес к работе Санди?
— Люди меняются. Особенно после того, как с ними случится что-то плохое.
Кану молчал. Он хотел принять эту версию событий, плавное правдоподобие предлагаемого повествования.
— Я надеюсь, что это и есть ответ.
— Чем больше ты будешь зацикливаться на этом, тем более странным будешь себя чувствовать. Ты слишком много думаешь, водяной.
— Прекрасные слова в твоих устах.
— Я не из тех, кто скручивает себя в узлы самоанализом и неуверенностью в себе. Послушай, приключение пойдет тебе на пользу. Мы отправляемся на Европу! У нас есть разрешение Консолидации на посадку на лед и попытку контакта с Регалами! Как это может не взволновать душу? Отдайся этому, Кану. Впусти немного веселья в свою жизнь.
Он кротко улыбнулся, хотя она ничего не сделала, чтобы рассеять его сомнения. — Я попробую.
Нисса убрала миску с завтраком. — Я собиралась починить двигатели, но мы можем оставить их на некоторое время. Тебе нужно что-то, чтобы отвлечься от своих мыслей.
Передача поступила на обычной гражданской частоте и по протоколу шифрования — ничто в ней не указывало на малейший дипломатический подтекст. Она была нацелена на "Наступление ночи", но помимо этого не содержала никаких намеков на ее происхождение или назначение.
Нисса приняла ее, ожидая, что оно будет от друга или коллеги, возможно, касающееся какого-то аспекта ее текущей кураторской работы. Вместо этого она столкнулась лицом к лицу с человеком, которого она не знала, но который автоматически нес признаки власти, которая приходит только от высокого поста. Он был сер и серьезен, как статуя, и выглядел каким-то измученным, как будто его оставили на улице в такую погоду.
— Я Евгений Корсаков, — объяснил мужчина, растягивая слоги своего имени, когда Нисса установила двустороннюю связь. — Я был другом... коллегой... Кану Экинья. Мы оба были на Марсе — оба пострадали в результате террористического инцидента. Я хотел узнать, как у него дела.
Нисса объяснила Кану суть запроса, в то время как ее ответ — что Кану действительно был с ней — медленно возвращался к отправителю.
— Правильно ли я поступила? Он сказал, что знал тебя на Марсе.
— Так и было, — сказал Кану, пораженный предчувствием, которое он не мог точно определить. — Он также в значительной степени отвечал за конец моей карьеры.
— Думаю, что твой несчастный случай во многом связан с этим.
— Возможно, но Корсаков был первым, кто заявил, что я был запятнан своим опытом. Почему из всех них выжил именно он? — Но безжалостная природа этого чувства оставила кислый привкус у него во рту. Далал, Люсьен... они заслуживали лучшего. — Извини, ты была права, что ответила на звонок, и можешь быть уверена, Корсаков знал, что я здесь, независимо от того, подтвердила ты это или нет.
— Ты его ненавидишь? — спросила Нисса.
— Он неплохой человек, просто мы были по разные стороны баррикад. Никогда по-настоящему не сходились во взглядах.
— У него был обеспокоенный голос.
— Это-то мне и не нравится.
Но когда Корсаков заговорил с Кану напрямую, он показался ему достаточно искренним. — Надеюсь, я не нарушил вашу частную жизнь, проследив за вами до корабля Ниссы Мбайе, — сказал мужчина. — Это было легко сделать, вся информация общедоступна — Ниссе, конечно, пришлось указать вас в качестве пассажира в своем плане полета.
— Конечно, — прошептал Кану в ответ, хотя эти слова никак не повлияли бы на его реальный ответ.
— Я очень рад видеть, что вы справляетесь со своей жизнью, Кану. После Марса мы опасались худшего. Одно дело знать, что вы выжили, были отремонтированы роботами... но вернуть свой дух, свое ощущение жизни? Это ни в коем случае не было гарантировано. Слышал о вашей доброте к семье Далал. По правде говоря, я ожидал, что вы проведете больше времени на Земле. Я бы подумал, что с вас хватит космических путешествий.
Кану натянуто улыбнулся, формулируя свой ответ. — Спасибо вам, Евгений. Приятно снова видеть ваше лицо и знать, что с вами все хорошо. Я тронут вашей заботой. Что касается Далалов, то это было самое малое, что я мог сделать. По вашей задержке во времени я вижу, что вы на Луне. Я должен как-нибудь навестить вас. Было бы неплохо наверстать упущенное.
Он надеялся, что на этом все закончится, но Корсаков еще не совсем закончил с ним.
— Конечно, вам были бы рады на Луне — да и вообще в любом месте суверенного космического пространства Организации Орбитальных Наций. Судя по вашему плану полета, у вас есть дела на Европе — довольно необычно, если вы не возражаете, что я так скажу. Очень сложно организовать эти разрешения. Могу я поинтересоваться, чем вы там занимаетесь?
— Искусством, — ответил Кану так кратко, как только осмелился. Затем он снова улыбнулся. — Что ж, Евгений, с вашей стороны очень любезно разыскать меня. И я обязательно свяжусь с вами, когда вернусь.
— Теперь я за вами слежу, — сказал Корсаков тоном, который звучал достаточно дружелюбно. — От своего старого друга не убежать, Кану.
Когда все закончилось, Нисса парила напротив него, скрестив ноги. — Что все это значило?
— Хотел бы я знать.
— Почему его должно волновать, чем ты сейчас занимаешься? Если это он выгнал тебя с дипломатической службы, разве он уже не получил то, чего хотел?
— Не думаю, что Евгений полностью удовлетворен моим поведением.
— Какое ему до этого дело?
— Понятия не имею. Это очень странно.
— Ну, вот еще кое-что странное. Ты сказал, он передавал с Луны?
Кану кивнул. — Он никогда так много не говорил, но временная задержка соответствовала действительности. Почему — ты получила лучшую привязку?
— "Наступление ночи" умнее, чем он предполагал. Эта временная задержка была подделкой. Он пропускал сигнал через дюжину зеркал, но я все еще могла отследить его истинную точку происхождения. Это корабль, средство обеспечения Консолидации, и он гораздо ближе, чем Луна.
— В этом нет никакого смысла. Евгений был послом Организации Орбитальных Наций, а не Консолидации.
— В таком случае, очевидно, ты не единственный, кто начинает новую главу.
За пределами орбиты Марса они прошли в пределах видимости Хранителя. Кану задавался вопросом, изменила ли Нисса их курс, чтобы сделать это возможным, отыскивая острые ощущения в близкой встрече, что-то, что отвлекло бы их от загадки корабля Консолидации — даже его собственный разум от тревожных снов.
— Мораторий — это глупость, — говорила она. — Посмотри на размер этой штуки, на силу, которую она, должно быть, содержит. Если бы Хранители не хотели, чтобы мы летали на космических кораблях, неужели кто-нибудь думает, что мы все еще могли бы это делать?
— Они заставляют людей нервничать, — сказал Кану, когда камеры "Наступления ночи" передали все более четкое изображение инопланетной машины. — Возможно, разумно не делать ничего слишком провокационного, пока мы не получим лучшего представления об их намерениях.
— Может быть, у них нет никаких намерений — может быть, они просто собираются сидеть в нашей солнечной системе, как камни, пока мы не наскучим себе до смерти, ожидая, когда они что-нибудь предпримут.
Хранитель был "сосновой шишкой" длиной в тысячу километров, с переплетающимися и перекрывающими друг друга черными гранями, обернутыми вокруг сердцевины светящейся голубой тайны. Теперь в Солнечной системе было одиннадцать Хранителей; некоторые из них находились на орбитах вокруг планет, другие плавали в свободном пространстве. Время от времени они двигались, меняя ориентацию или положение. Они раскачивались, как флюгеры, и скользили с орбиты на орбиту, безмолвно бросая вызов ограниченной человеческой физике. Время от времени луч синего света переходил от одного Хранителя к другому или полностью исчезал из Солнечной системы.
Они не сообщили ни малейшей информации ни одной из человеческих сил. Чего они хотели, что они разрешили бы, что было запрещено, оставалось в сфере все более и более рискованных предположений. Было ясно только, что они были здесь для чего-то — возможно, для наблюдения или для расчета, который должен был состояться в какой-то момент в будущем.
Кану был рад, когда их курс начал уводить их все дальше от Хранителя.
— Никогда не помешает дать им большее расстояние, — сказал он, чувствуя, что ему нужно оправдать свои сомнения.
— Твои друзья на Марсе чувствовали то же самое?
— Моими друзьями на Марсе были три человека, двое из которых сейчас мертвы, а с третьим ты уже встретилась. — Но это был более резкий ответ, чем заслуживал ее невинный вопрос. — У меня были хорошие отношения с машинами через Свифта. Это были именно те хорошие отношения, которые Евгений Корсаков не одобрял — он чувствовал, что это равносильно измене моему собственному виду.
— Экстремально. Но учитывая, что мы так мало знаем о марсианских роботах — кто может сказать, чем они на самом деле занимаются? Как мы можем быть уверены, что они не в тайном сговоре с Хранителями, замышляя наше падение?
— Поверь мне, это совсем не так. Я провел достаточно времени со Свифтом и другими машинами, чтобы знать, как они относятся к Хранителям, и правда в том, что они так же пребывают в неведении, как и все остальные из нас. Они не чувствуют какого-то отдаленного родства с Хранителями. Они так же чужды и пугающи для Эволюариума, как и для нас.
— Это ты так думаешь.
— У тебя с дубом очень много общих генов. Чувствуешь ли ты сильное родство с дубами?
— И те, и другие роботы, Кану. Попробуй некоторое время смотреть на вещи с нашей точки зрения, а не с их.
Это было самое близкое к ссоре, до чего они дошли. От Земли до Юпитера было всего четыре дня пути — едва ли достаточно времени, чтобы начать действовать друг другу на нервы. "Наступление ночи", конечно, было невелико, но наличие двух кают означало, что уединения было более чем достаточно, чтобы сдерживать раздражение.
После их беседы за завтраком Кану был осторожен и больше не поднимал вопрос о своем беспокойстве. Так было лучше. Он позволил ей поверить, что она развеяла его опасения, объяснив их неприятностями его недавнего пребывания на Марсе. И, действительно, Кану был готов признать, что часть его чувств можно было бы объяснить своего рода посттравматическим эпизодом. Но он знал, что за этим кроется нечто большее.
На третий день, в двадцати четырех часах полета от Юпитера, он был один в своей каюте, когда у него возникла необъяснимая уверенность, что за ним наблюдают; что он делит комнату с молчаливым наблюдателем. Рефлекторно он дернулся, оборачиваясь, и на мгновение ему показалось, что он что-то увидел, фигуру или тень фигуры, краем глаза.
В любой другой ситуации он с радостью оставил бы это дело позади. Но тут были только Кану, Нисса и ее маленький космический корабль, и между ними и другим человеческим существом не было ничего, кроме миллионов километров вакуума. Если не считать Ниссы, здесь он был еще более одинок, чем на поверхности Марса. И он никогда не был из тех, кто шарахается от теней.
И все же там кто-то — что-то — было.
Возможно, это был всего лишь проблеск его собственного отражения в зеркале над его личным умывальником.
Да, только зеркало.
Вот и все.
Но теперь вопрос сам собой выдвинулся на передний план его сознания. Он произнес это вслух, но достаточно тихим шепотом, чтобы его легко было заглушить шумом систем "Наступления ночи".
— Что вы со мной сделали?
Потому что теперь его мысли двигались по другой, более темной орбите. Не то чтобы машины на Марсе каким-то образом допустили ошибку, собрав его обратно воедино, повредив часть проводки в его мозгу, но это могло быть сделано намеренно.
Что все это могло бы соответствовать какой-то цели, о которой он не подозревал.
* * *
Через день они достигли Юпитера. Нисса добавила дополнительную мощность в электромагнитные дефлекторы "Наступления ночи", защитив их от наихудшего воздействия магнитосферы Юпитера. Они по-прежнему двигались быстро, превышая нужную скорость примерно на пятьсот километров в секунду, но Нисса снизила ее с помощью аэротормоза, проведя свой корабль сквозь верхние слои атмосферы Юпитера под косым углом. Дорога была настолько ухабистой, как она и предсказывала, но — по ее заверениям Кану — толчки и нагрев были в пределах допустимого, и маневр сократил время полета на много часов. На самом деле он счел этот опыт скорее бодрящим, чем неприятным. К тому времени, когда они снова вышли в открытый космос, их скорость снизилась до приемлемых ста километров в секунду, что более чем достаточно для полетов в пределах системы спутников Юпитера.
Нисса находилась на летной палубе, подтверждая, что их разрешение на заход на посадку в порядке. Сертификация была сложной и находилась в состоянии постоянной корректировки и пересмотра, с вероятностью того, что она может быть отменена в любой момент.
— Что-то дает тебе повод для беспокойства? — спросил Кану, вытирая лицо влажным полотенцем. — Я думал, ты предусмотрела все детали.
— Я тоже так думала, но Консолидация представлена более интенсивно, чем я ожидала. После этого дела с Евгением... как его фамилия?
— Корсаков.
— С ним, да. Я начинаю чувствовать себя сбитой с толку. Конечно, я нарушила одно-два правила, но не сделала ничего такого, чтобы заслужить подобное внимание.
— Я тоже.
— Ну, конечно, ты этого не делал. — Она бросила на него насмешливый взгляд. — Если только ты мне чего-то не сказал.
Кану задумался об этом на несколько мгновений. — Я не верю, что эти корабли правоохранительных органов имеют к нам какое-то отношение. Они здесь совсем по другой причине.
— А интерес Корсакова к тебе? Корабль Консолидации, с которого он вел передачу, тоже здесь.
— Правда?
— Да. Я проследила за его траекторией, и вот он. Тебя это не беспокоит?
— Он, должно быть, занят дипломатическими делами, межправительственной работой. Европа — это постоянная фоновая проблема для всех правительств. Вот почему эти разрешения так трудно оформить.
