— Они выбрались, — крикнула она, перекрывая рев и шипение огня. — Дверь открыта.
— Ты думаешь, кто-то позволил им уйти?
— Могло бы быть, если бы рядом был кто-нибудь, кто еще не терял сознание.
— Ты имеешь в виду кого-то другого, кроме мальчиков-черепов?
— Да. Или они все просто вырвались наружу. Удивительно, что ты можешь сделать, когда заживо горишь — это реальная возможность.
Кильон кивнул, хотя, увидев, насколько надежными выглядели клетки, засомневался, что какое-либо количество подпитываемой адреналином силы оказало бы достаточное влияние на пленников. Гораздо более вероятно, что их освободили случайные прохожие, местные жители, затаившие злобу на мальчиков-черепов.
— Надеюсь, что все они выбрались.
Мирока прошла немного дальше, держа перед собой стволы залпового пистолета, затем сказала: — Эти двое определенно этого не делали.
Фургон, о котором шла речь, остановился в придорожной канаве, достаточно далеко от других транспортных средств, чтобы пламя, по крайней мере до недавнего времени, обходило его стороной. Теперь же его задние колеса пылали, спицы были объяты пламенем, языки пламени начали лизать его шасси. Очень скоро все это будет охвачено пламенем, огонь охватит клетку, стоящую сверху. Однако на данный момент пламя еще не добралось до клетки, и два человека внутри нее были все еще живы.
Это были женщина и ребенок. Кильон вспомнил родимое пятно на затылке женщины, и тут она повернулась к нему лицом. Она была точно такой, какой он запомнил ее прошлой ночью: то же изодранное платье без рукавов, то же сочетание худобы и с трудом заработанной силы, та же безволосая голова. Она смотрела прямо на него, а ребенок — возможно, девочка или мальчик — все еще был рядом с ней. Он ожидал, что женщина что-нибудь скажет, окликнет их и попросит освободить, но вместо этого она просто продолжала смотреть, ее глубоко посаженные глаза были бесстрастны, а сильные челюсти сжаты в знак покорности судьбе, как будто она давно примирилась с тем, что никогда не покинет клетку. Даже у ребенка — девочки, решил Кильон, — был вызывающий вид, как будто она внимательно изучала свою мать, учась смотреть на мир с таким же пылким отказом проявлять слабость.
— Почему их никто не выпустил? — спросил Кильон, когда Мирока замедлила шаг, направляя залповый пистолет прямо на клетку.
— Знаю почему, — сказала Мирока, прежде чем остановиться и обернуться, чтобы посмотреть на него.
— Ты собираешься мне сказать?
Мирока поднимала пистолет до тех пор, пока он не был направлен прямо на женщину. -Повернись.
Женщина ничего не сделала. Выражение ее лица едва заметно изменилось, сменившись чем-то вроде властного презрения.
— Я сказала, развернись на хрен. — Мирока слегка изменила свою цель. — Сделай это, или я проделаю дырку в мелкоте.
Ребенок не подавал никаких признаков того, что его каким-либо образом встревожило то, что пистолет был направлен прямо ей в голову. Либо она была слишком отсталой, либо необразованной, чтобы понять значение этого жеста, или же она была героически храброй.
— Палец начинает подергиваться, — сказала Мирока.
Женщина, казалось, задумалась, затем медленно повернулась так, чтобы оказаться спиной к Кильону и его спутнице. Теперь он мог видеть родимое пятно гораздо отчетливее, безволосый череп женщины купался в оранжевом мерцании от близлежащих костров.
Только это было не родимое пятно. Или, по крайней мере, такого родимого пятна Кильон никогда не видел собственными глазами. Это было слишком правильным, слишком точным и геометрическим, чтобы быть творением природы: больше похоже на татуировку или клеймо, знак собственности или верности. Это была пятиконечная звезда с круглыми точками на кончике каждого луча.
— Она ведьма, — сказала Мирока. — Вот что это значит.
— Таких вещей, как ведьмы, не существует, — сказал Кильон, но с гораздо меньшей уверенностью, чем ему хотелось бы.
— Может, и нет. Но есть такие существа, как тектомантки. Это то, на что мы здесь смотрим.
— Ты уверена?
— Я знаю, в чем дело, Резака. У нее есть метка. Делает ее одной из них.
Кильон не знал, что и думать. До ухода из Копья от него никогда не требовали иметь мнение о существовании тектоманток или о чем-то ином. Он знал, что они балансируют где-то на грани между мифом и реальностью; одни отвергают их как суеверие, другие принимают как реальное явление — хотя и пугающее, редко встречающееся и неправильно понимаемое. Поразмыслив, он, вероятно, признал бы, что принимает их реальность, уравновешивая это принятие серьезным скептицизмом относительно фактического масштаба и эффективности их силы. Было просто слишком много свидетельств ученых, чтобы отмахнуться от тектоманток как от вымысла, чего-то придуманного для устрашения детей и суеверных людей, и все же в рамках этой науки их способности почти наверняка были преувеличены, раздуты до неузнаваемости испуганными свидетелями и заядлыми пересказчиками опыта из вторых рук. Однако Кильон ни в коем случае не ожидал, что действительно столкнется с одной из них. Даже если принять их реальность и то, что некоторые из приписываемых им способностей были реальными, все равно считалось, что тектомантки были экзотически редки. Говорили, что они рождались у нормальных матерей, матерей, которые не носили на себе клейма в виде безделушки-звезды. Точно так же, как некоторые болезни проявляются только тогда, когда злополучные родители встречаются и производят на свет ребенка — причинный фактор, незаметно переносимый матерью и отцом, — так и тектомантку можно считать результатом наследственных влияний, которые скрывались незамеченными в предыдущих поколениях. Но тектомантия была чем-то иным, нежели болезнью. Тектомантки, возможно, и не имели большой продолжительности жизни, но это было не из-за того, что их состояние приводило к каким-либо систематическим недугам. Это было потому, что их, как правило, преследовали до преждевременной смерти, часто с применением камней или погребальных костров. Другими словами, к ним относились точно так же, как к ведьмам.
И он, казалось, пристально смотрел на одну из них.
— Ты веришь? — спросил он Мироку.
— Не имеет значения, делаю я это или нет, Резака. Важно то, во что верят черепа и гребаные полудурки-полукровки, которые здесь живут. И для них вообще нет никаких сомнений. Она — ходячее дурное предзнаменование. Что-то, что ты запираешь в клетке и поджигаешь. Вот почему ее никто не выпускал. Слишком трусливы, чтобы столкнуться с последствиями ее освобождения.
Женщина медленно повернулась к ним лицом. Что-то в ее царственной осанке опровергало все предположения Кильона — это было все равно что наблюдать, как манекенщица оборачивается после демонстрации какой-нибудь баснословно дорогой вещи высокой моды. Она была внутри клетки, но худая женщина в рваном платье, казалось, все еще обладала неуловимой силой за пределами своего заточения.
— Но мы не трусы, — сказал Кильон, заметив, что с момента их прибытия огонь продвинулся еще дальше и теперь начал лизать дно клетки. — Мы можем выпустить их. Кто-то должен это сделать.
— Или мы можем идти дальше, потому что это не наша проблема.
— Думаю, это просто стало нашей проблемой.
— Как тот парень с черепом, который чуть не откусил тебе руку там, сзади?
— Это другое дело. Тогда я был неправ, но сейчас я прав.
Женщина продолжала смотреть. Она еще ничего не сказала. Возможно, она была не в состоянии говорить, но у Кильона возникло ощущение, что она наблюдает за ними, становится свидетельницей их перепалки без малейших сомнений в том, как будут развиваться события. Она будет говорить только тогда, когда ей это будет удобно, а возможно, и вообще не будет.
— Резака, послушай меня. Вокруг тектоманток ходит много суеверного дерьма. Например, что они могут разгонять волны, ходить по воде и исцелять больных. Но если только одна десятая часть этого правда, то с этим не стоит так легко связываться.
— Значит, это суеверная чушь, не считая того, что оказалось правдой?
— Не издевайся надо мной, Резака. Я видела здесь достаточно странного дерьма, чтобы знать, что ты не можешь выбирать, во что верить. — Мирока сделала паузу и посмотрела направо. Из завесы дыма между двумя горящими фургонами, спотыкаясь, вышла фигура, вытянув руки перед собой и тихо постанывая. Это был череп, без шлема и с выколотыми глазами, в которых остались только запекшиеся от крови глазницы. Сопли и слюни текли у него из носа и рта. Мирока прицелилась из залпового оружия и произвела одиночный выстрел, разнеся правую ногу мальчика-черепа ниже колена. — Может быть, они могут менять зоны, — продолжала она, когда фигура рухнула на землю, — а может быть, и нет. Как я понимаю, на самом деле не имеет значения, что они могут, а чего не могут делать. Это то, во что люди верят, что они проецируют на себя. Просто из-за того, кем люди себя считают, тектомантки притягивают к себе всевозможные неприятности, которых нам лучше было бы избегать. И это до того, как мы разберемся с теми силами, которыми они действительно обладают.
Она направила пистолет на что-то еще в дыму, прищурилась на то, что увидела, затем направила ствол обратно на клетку.
— Из того немногого, что я знаю об этом деле, — сказал Кильон, перекрывая хныканье и стоны упавшего мальчика-черепа, — для силы тектомантки не будет большой разницы, в клетке она или нет.
— Что это значит?
— Это означает, что эта женщина на свободе не более опасна для нас, чем в клетке. Это означает, что мы должны иметь мужество отстаивать свои убеждения. Мы не собираемся уходить отсюда и оставлять женщину и ребенка гореть заживо.
— Есть, по крайней мере, два других варианта. — Мирока подняла залповое оружие. — Это один из них. Уверена, что ты сможешь найти другой в своей коробке, если хорошенько поищешь.
— Убить их?
— Насколько понимаю, мы оказали бы им услугу.
Кильон толкнул медицинскую сумку в направлении Мироки, не потрудившись дождаться, пока она положит на нее руку, и сумка упала на землю, как только он отпустил ее. — Я собираюсь освободить их. Если у тебя с этим проблемы, пристрели меня сейчас же и покончим с этим.
— Не могу сказать, что это не заманчиво. — Мирока наблюдала за ним прищуренными ядовитыми глазами, как будто она действительно была всего в нескольких шагах от того, чтобы убить его. — И вообще, что ты собираешься использовать, чтобы вскрыть эту клетку? Сарказм и ногти?
Кильон выбрал себе место и взобрался на фургон как можно дальше от горящего конца, избегая самого сильного пламени, но все равно обжигая ладони о ткань. Он кашлянул и выпрямился, опершись рукой о стенку клетки. Металл сам по себе начинал нагреваться.
— Я такая, как она говорит, — сказала женщина командным и спокойным голосом, как будто с ее стороны было бы упущением не подтвердить опасения Мироки. — Я ведьма. У меня есть дар тектомантии.
Дверь клетки была заперта на петлю, что не представляло бы никаких трудностей, если бы сама петля не была заперта на висячий замок. Мирока, понял Кильон, должно быть, уже видела замок.
— Ты можешь вскрыть замок? — крикнул он вниз. — Честный ответ, Мирока.
Она поморщилась, как будто сам ответ причинял ей боль. — Не за то время, что у тебя есть.
— Тебе следует прислушаться к ее предостережениям, — сказала женщина. — Во мне есть сила, недоступная твоему пониманию. Выпусти меня, и все изменится.
— Можешь в это верить, — сказал Кильон.
— А ты нет? — спросила женщина, ее голос был почти мужским по своей глубине, ее обжигающее спокойствие начинало выбивать его из колеи.
— Если ты тектомантка, тогда то, что ты заперта в клетке, не должно никак повлиять на твои способности.
— Тогда ты кое-что знаешь о наших обычаях.
— Достаточно, чтобы знать, что если бы я был тектоманткой, не уверен, что так спешил бы убеждать людей в этом факте. — Он достал из кармана пистолет Мироки, с усилием сжал перевязанными пальцами рукоятку и спусковую скобу, не доверяя левой руке, чтобы прицелиться достаточно точно. — Отойди, пожалуйста, — я попытаюсь отстрелить этот замок.
Женщина мгновение стояла на месте, а затем отступила на пару шагов назад — но это было больше похоже на то, как если бы ребенок принял решение за нее, потянув мать за платье. В резких чертах лица девочки ему показалось, что он видит что-то от матери, тот же выступающий подбородок и широкие скулы, хотя девочка и близко не выглядела такой измученной. Он кивнул и направил дуло на замок, держа его всего на расстоянии нескольких пальцев. Было ли это слишком близко или недостаточно близко? Он понятия не имел. Он также не имел ни малейшего представления о том, возможно ли хотя бы отдаленно снять навесной замок. Он поднял свободную руку, чтобы прикрыть глаза, и нажал на спусковой крючок. Когда ничего не произошло, он понял, что предохранитель все еще установлен. Он отпустил его и снова прицелился из пистолета.
Пистолет выстрелил, и в то же мгновение — насколько он мог судить — раздался звук рикошета пули от металла. Он посмотрел вниз, надеясь увидеть разбитый висячий замок, но вместо этого он сделал немногим больше, чем просто продырявил корпус. Он снова нажал на спусковой крючок, но пистолет не выстрелил.
— Отойди в сторону, — сказала Мирока.
Он не заметил, как она забралась в фургон, но она была там, с многоствольником наизготовку.
— Как бы то ни было, — сказала она, направляя ствол на висячий замок, — я все равно думаю, что это плохая идея.
— Она не ведьма, — сказал Кильон. — Возможно, бредит. Но не ведьма. — Выстрелил залповый пистолет. Висячий замок не столько сломался, сколько перестал существовать вместе с большей частью петли. Мирока отшвырнула ржавые, почерневшие останки в сторону. Дверца клетки со скрипом отворилась.
Она направила залповый пистолет на женщину и ребенка. — Это наше доброе дело на сегодня. А теперь убирайся отсюда.
Женщина приблизилась, увлекая за собой ребенка. — Ты боишься меня, — сказала она, адресуя это заявление Мироке.
— Да. Вроде. Но, учитывая, что у меня самый большой ублюдочный пистолет с кучей стволов, я бы не стала настаивать на этом.
Мирока спрыгнула обратно на землю, все еще целясь из оружия в клетку и ее бывших узников. Женщина уже подошла к двери. Она стояла на пороге, как будто не была уверена, действительно ли хочет уходить. Ее ноги были босыми и грязными, как и у девочки.
Девочка подняла на него встревоженный взгляд. — Они здесь, — сказала она.
— Что это за звук? — спросил Кильон.
Это был гудящий звук, о котором он до этого момента не подозревал. Он доносился сверху или изнутри вздымающегося полога освещенных огнем облаков.
— Мальчики-черепа, — сказала Мирока.
— Они сейчас в воздухе?
— У них есть несколько дирижаблей. Обычно не действуют так близко к Копью, но, думаю, теперь все изменилось. Мы действительно не хотим здесь больше задерживаться.
— Разразилась буря, — сказала мать, глядя теперь Кильону в глаза.
— Да. — У него внезапно пересохло во рту, и это было больше, чем можно было объяснить жаром костров. — Это был плохой день. Крупный тектоморфный сдвиг. Люди, которые взяли вас в плен, заболели из-за этого. Вы сами плохо себя чувствуете?
