Сетро поднял руку, приветствуя всех собравшихся разом. Воганг и один из горожан, тот, у которого на голове был смешной, похожий на горшок берет, кивнули ему в ответ.
— Воганг, Скале не появлялась?— спросил Сетро.
— Нет, Сет,— ответил тот,— не было. Я никуда не отлучался, заметил бы, если б она прошла полюсом.— Воганг покачал головой, сочувствуя,— не переживай, появиться, сам говорил не меньше трех дней уйдет.
Сетро кивнул.
— Что, сильный поток в той петле?— поинтересовался Воганг. Незнакомый ходок внимательно прислушивался к разговору.
— Поток не очень сильный, но крутая циркуляция,— ответил Сетро.
— Ааа,— сказал Воганг.— Нет, не проходила здесь Скале, я ее знаю, не спутал бы. Нет, не проходила. Появится она, ты не переживай. Такая как она не пропадет.
— Ты, если она вдруг появится, а меня не будет, скажи ей, чтобы ждала меня дома. Или у Профессора пусть оставит весточку.
— Конечно,— закивал Воганг,— передам обязательно. Не сомневайся, не забуду. И по дежурству передадим.
Он повернулся к незнакомому ходоку, и сказал:
— Передашь Шлежеку, хорошо? Тебе ведь Шлежек меняет?
Незнакомец кивнул.
— Не забудешь?
Незнакомец хмыкнул.
— Передаст он, не забудет,— перетолмачил Воганг это междометье.
— Спасибо,— поблагодарил Сетро,— я этой услуги не забуду.
— Что ты,— замахал на него Воганг руками,— что ты, кто же поможет как не свой брат ходок. Верно говорю?
Горожане слаженно закивали головами, давая понять, что да, разумеется, свой брат ходок всегда готов помочь, а как же иначе.
Сетро кивнул всем четверым, скорым шагом покинул навес, наискось пересек площадь, бросив последний взгляд на печальную даму в креслах. Она, видать, уже давно ждала, здесь не сводя с красной площадки воспаленных бессонницей глаз, и усталость, несмотря на взбадривающие порции напитка, брала свое. Зачем она обрекла себя на утомительное бдение? Кого ждала?
Сетро повернул крипт.
Багровая пелена сгустилась перед ним, заволокла очертания громады крипта, и ушла в сторону словно отдернутый занавес. За занавесом прятался Лож. Он открылся Сетро пыльной травяной степью, обрушившимся на непокрытую голову и плечи тяжелым зноем, бледно голубым небом, и теряющимся в мареве горизонтом, одинаковым на все четыре стороны. На этот раз Лож был совсем не похож на ту холмистую поросшую редколесьем равнину, где им со Скале пришлось пробиваться с боем, и отступить криптом, прикрываясь огнем и сталью. Сегодня он не стал рисковать, и оборвал переход прежде, чем поток вынес его к полюсу. Так и оказался в этой жаркой степи.
Сегодня задача была легче, чем в тот раз. Не нужно было прорываться дальше, искать дорогу, и вынюхивать перекрестки, только лишь поддаться воле потока, скользнуть в петлю, и постараться, чтобы она, петля, выбросила его в нужном месте. На берегу пахнущего нефтью моря. Головокружение за трудности принимать не стоит.
Сетро сделал шаг, другой. Времена, когда сердце усиленно билось о ребра с первыми шагами по земле нового мира, остались в прошлом. Столько их было — новых миров, что все они начинали казаться похожими один на другой, даже если на деле были разными как север и юг, как аверс и реверс, как черное и белое. Все одно и то же, или части одного и того же. А ведь разница то, если вдуматься невелика. В самом деле, открывая тропу на новый мир, никто не боится оказаться в месте, где человеку невозможно будет жить; кое-где чтобы жить приходится прилагать значительные усилия, это верно. Ходока первопроходца может встретить нешуточный холод, или палящий зной, воздух может быть разряжен, или полон зловония, но можно сказать уверенно, что он будет, и его можно с определенным усилием втянуть в легкие, и не умереть на месте; что даже если этот ходок отправился покорять новый мир голышом, то у него будет несколько минут, чтобы, скорчившись на хрустящем снегу, или ловя языком капли стремительно испаряющегося пота — осознать свою ошибку.
При известной доле выносливости, или удачливости, можно смело торить новые тропы, не обременяя себя лишней экипировкой. Всюду будет земля, на которую можно поставить ногу, воздух, которым можно дышать, солнце в небе днем, и луна, иногда две, ночью. Безлунные миры никому не встречались, или же были настолько негостеприимными, что оттуда никто не возвращался. Ни атласы, ни путевые заметки о таких местах не упоминали.
А трава то здесь совсем сухая. Облачка бурой пыли взлетали из-под сапог с каждым шагом, а убитые зноем стебли жестко шуршали под подошвами, падали, бессильные даже оплести ноги пришельца. Сетро шагал, впитывая в себя звуки, запахи и ощущения, краски и образы, чтобы все это преобразованное и сплавленное подсознанием воедино, родило бы локальную карту потока. Это делалось на грани сна и интуиции, он сам не мог объяснить, да и никто из его знакомых не мог, как это происходит. Скале обижалась совершенно напрасно — это приходит со временем, точнее с количеством пройденных поворотов крипта. Еще одна необъяснимая способность, вырабатывающаяся методом ментальной проекции. Одной больше, одной меньше — ничего странного.
Картина же складывалась неутешительная. Судя по всему Сетро находился в низине, существенно сужающей горизонт, и даже здесь, почва была тверда как камень и суха как сердце банкира. Сетро не мог пока разобраться как, но эта сушь, и этот зной влияли как-то на картину потока. Может быть, неявное завихрение породило изменение потока в этой части Лож, или наоборот, небывалая засуха, оказала влияние на нестабильное течение, Сетро затруднялся сказать что причина, а что следствие, но встать на путь с этого места — все равно, что прыгнуть с края ущелья в бурлящую горную реку, где воды-то по колено.
Предстояло отыскать место, откуда можно без опаски повернуть крипт. Место это, чувствовал Сетро, было не так далеко, пожалуй, если пару часов идти на восход, не слишком медленно, но и не спеша.
Воды он не взял, хотя следовало бы, но уж два то часа без воды продержаться можно даже в такой зной.
Мельком, он бросил взгляд на небо, щуря глаза. Если на Лож сейчас утро, то восток справа, если же время после полудня, то совсем наоборот, слева. Выяснить истину было только два способа, и оба выводили его из себя тем, что требовали уйму времени. Можно было оставаться на месте, и отмечать в какую сторону тащат солнце местные небесные кони. Бездельное ожидание вполне могло свести его с ума. Гипотетическая опасность, угрожающая Скале, с каждой прошедшей минутой становилась все серьезнее. Второй способ, рекомендовал идти немедленно в одном из двух направлений. Наугад, а уже в пути по солнцу ли, по собственным ли интуитивным ощущениям пути, выяснить, верен ли выбор. Этот метод был хорош тем, что при удаче сводил потери времени к минимуму, а плох, потому что существенно увеличивал их, если выбор будет ошибочен.
Сетро не высокого был мнения о своей удаче, и все-таки решил не ждать. Злое предчувствие толкало вперед. Он зашагал на право, после недолгого колебания. Низина здесь повышалась круче, и был шанс подняться на возвышенность и окинуть все же взглядом горизонт.
Настораживала тишина. Не слышно было даже насекомых. В прошлый визит на Лож, воздух звенел от бронзовокрылых туч. От жары попрятались?
Сначала Сетро показалось, что он видит среди засохших стеблей, чудом уцелевшее под ударами беспощадного солнечного жала, растение — серо бурую метелку степной травы, но оказалось, что метелка эта растет не на стебле, а на круглой, гладкобокой шишке. Еще немного и над морем мертвой травы поднялись голова и плечи человека, а шишка с метелкой, оказались кожаной шапкой, украшенной на макушке конским хвостом. Сетро с интересом наблюдал происходящее на его глазах, буквально в десятке шагов, чудо — вырастающего из земли человека.
Человек кряхтел, видно произрастание из такой сухой и твердой почвы давалось с трудом, плечи присыпанные землей горбатились над травами, он упирался, руками вытаскивая себя из чрева земли. Вот он уже по пояс поднялся над травой, вот выдрал колени, поднялся в полный рост, потянулся, разгибая спину, и стал отряхиваться, пустив по ветру тучи легкой пыли. Он охлопал себя по плотным стеганым штанам, по бокам и плечам ветхой серой рубахи до середины бедер, потом нагнулся, поднял с земли и положил на плечо лопату. Деревянную, окованную железом. То, что показалось со стороны чудом, человеком-ботвой, на деле было просто землекопом, выбирающемся из выкопанной ямы. В гуще сухой травы, Сетро не заметил ни ямы, ни отвала безжизненного серого суглинка.
Потом человек обернулся через плечо, отчего штык лопаты описал в воздухе широченную дугу, и с досадой плюнул в только что вырытую яму. И заметил Сетро.
Он медленно спустил с плеча лопату, держа ее в опущенных руках. Пока еще, в том как он держал инструмент, не было ничего угрожающего. Так дают понять, что мы люди мирные, но наша лопата...
— Асты акрь, кази мыгрова?— спросил человек.
Сетро произнес логему, но землекоп не торопился повторить вопрос, он смотрел на Сетро, и ждал, тревожно поблескивая влажными темными глазами. Он был широколиц, из-под кожаной шапки выбилась спутанная прядь черных волос. Щеки лоб, все лицо было мокрым от пота, и бронзовым от загара.
— Нет?— сказал человек, отчаявшись дождаться от Сетро слова.— Колдун? Водопой?
— Здравствуй, почтенный,— сказал Сетро, досадуя что, несмотря на логему не улавливает смысла в словах землекопа.— Я чужой в этих краях. Мир тебе, и твоему дому.
Землекоп попятился, не сводя с него глаз. Лопату он сжал так крепко, что побелели пальцы.
— Колдун,— сказал он почти шепотом, но Сетро услышал,— воду заговорил, солнце заговорил. Урух.
В прошлый визит на Лож, им пришлось сражаться с местной фауной, и отчасти флорой. Люди здесь оказывается не дружелюбнее травокрыс.
— Эй, постой,— позвал Сетро.
Куда там. Землекоп развернулся, отшвырнул лопату, она, брякнув, ударилась о землю, и побежал. То и дело он оглядывался на Сета, и тому очень не нравились его глаза. Такие глаза бывают у человека донельзя, не на шутку испуганного. Сперва Сетро подумывал его догнать, не хорошо, если где-то поблизости у землекопа есть друзья, которые, выслушав путаный рассказ насмерть перепуганного человека, решат пойти да и разобраться, что за напасть ему повстречалась. Объясниться с ними наверняка не удастся, кто же будет слушать чужака, если свой брат землекоп в нем безошибочно учуял колдуна. Лопатой его, лопатой.
Землекоп, вовсю работая лопатками, рассекал животом ковыли, а Сетро вздохнул. Бедняга бежал как раз в том направлении, которое Сетро выбрал для себя, решив, что там восток. Надо было либо идти за землекопом вслед, и навстречу возможным его собратьям, либо уступить облюбованное направление ему, а самому двигаться в другую сторону.
— Понесло же тебя...— сказал Сетро вслед землекопу, и, повернувшись, пошел в другую сторону, прислушиваясь к своим ощущениям, а заодно обострив слух, к затухающему топоту босых пяток.
Солнце безжалостно било горячими лучами в землю, и в затылок Сетро. Он успел пожалеть, что не взял хотя бы шляпу. Шляпа бы сейчас пригодилась.
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
*
Черная плита неправильной формы из гранита. Если смотреть на нее сверху, она напоминает яйцо, вылитое на сковороду. Она причудливо и чуждо смотрится здесь, в пустыне, в царстве желтого песка и шустрых ящериц. Черный камень идеально отполирован, как крышка рояля, отраженное в нем небо черно, и солнце черно тоже.
На этом постаменте трое. Юноша с соломенными волосами стоит на краю гранитной кляксы, змейки песка скользя по гладкой поверхности, целуют его ноги. Он задумчив. Закрыв глаза, он прижимает подбородком к плечу скрипку цвета гречишного меда, и звуки тягучие как этот мед стекают медленно со смычка, путаются в его зеленом робоне, наброшенном небрежно на плечи и растворяются в песках. Он играет и слушает музыку. Глаза его закрыты. Кажется, что ему нет дела до двух остальных, до пустыни и до черной плиты гранита.
Женщина с волосами черными как сердце ночи, в алом платье с пояском из жемчужин стоит поодаль. Ее, казалось бы, не занимает игра музыканта, хотя это по ее воле юноша терзает скрипку. Она увлечена чтением. Большая книга, на переплете которой явственно видны следы огня, раскрыта на середине. У женщины красивое тонкое лицо, но когда свет падает на него под определенным углом, в глазах вспыхивают красные искры. Женщина хмурится и кусает тонкие губы. Возможно ей не нравиться то, что она прочла в книге. На переплете можно разобрать название, оно частично стерлось и буквы кое-где испорчены огнем. "Миф о множественности миров". Знаток, оглядев книгу со всех сторон, нашел бы имя автора: Клена Можэ.
Третий сидит прямо на полированном граните. У него резкие черты лица, и блеклые глаза, наводящие на мысль о безумии. Волосы коротко острижены, на поясе длинный и широкий нож. Удивительно как ему не жарко в черном кожаном колете. На запястье левой руки намотан тонкий шелковый шнур. На камне перед ним расстелена карта — широкий бумажный лист. Он прижимает карту рукой, что бы ветер не унес ее в пустыню. Ветер любит необычные игрушки.
Довольно долго все молчали, кроме скрипки и ветра пересыпающего песчинки. Горизонт на западе становится багровым, там поднимается мгла.
Мужчина отрывает взгляд от карты и, послав к горизонту долгий взгляд водянистых глаз, цедит сквозь зубы:
— Идет самум, Леди. Скоро и здесь нам станет неуютно.
Женщина перелистывает страницу, ее брови смыкаются, как две грозовые тучи. Скрипач играет, не поднимая век.
— Нам нужен Эспеф,— говорит женщина,— посмотри, где находится это место.
Мужчина в черном опускает голову и смотрит в карту. Он водит пальцем по изогнутым линиям, и, хмурясь, нет-нет, да и бросает беспокойный взгляд на запад.
— Вновь увидеть солнце, это прекрасно,— скрипит его голос,— но в самуме нет ничего хорошего. Этот ветер способен даже с нас содрать кожу.
— Ты нашел Эспеф?— спрашивает женщина.
Он молчит. Играет скрипач. Ветер треплет уголок карты, и тот трепещет как крыло птицы.
— Вот он, Эспеф,— палец человека в черном прижал точку на карте,— нашел. Довольно далеко забрались. Может леди найдет, что нибудь поближе, и хорошо бы побыстрее. Самум идет.
-Женщина опускает книгу, заложив пальцем страницу, она кривит губы в досаде.
— Ты боишься содранной кожи?— говорит она.— Давно ли посещают тебя такие страхи? Может быть, ты так же боишься темноты, или высоких зданий?
— Я уже давно ничего не боюсь,— мужчину с глазами безумца не трогают насмешки,— Ты знаешь, Леди, с каких пор я потерял страх. Но идет самум, с востока и с севера. Ветер попутный, сейчас мы еще успеем вырваться из клещей бури. Нам нельзя оставаться здесь дольше. Ветер несет тучи песка, они подобно шлифовальной бумаге, сотрут кожу и мясо с наших костей.
— Твоему скелету не суждено украсить собой пустыню,— говорит леди в алом.
— Тебе ли не знать, что все эти миры и тайные тропы — сказка, выдумка однодневок. Глупо принимать их на веру. Возьми любую книгу — в ней ложь. Все книги лгут в большом или малом. Эта тоже лжет. Ты уже дважды пыталась и не смогла. Страшусь, что если ты будешь упорствовать и дальше — над тобой станут смеяться.
