Опасные иллюзии (лфр)

— Для меня дом там, где родные, — Агнесса эхом отразила его мысли. — Мне достаточно знать, что они просто есть, что у них все хорошо. Однажды мне уже пришлось переехать, и было нелегко. В Лондоне не хуже, чем в Москве, просто по-другому. Иногда мне снилось, что я все еще в России. Я подходила к окну и видела уютный двор и панельную девятиэтажку напротив. Старика, который делал гимнастику у качелей. Каждое утро, даже зимой. Когда я просыпалась, накатывала тоска, но потом я обнимала отца, маму и братьев, и сразу становилось легче.

— Поразительно, — он понял, что подумал вслух, поэтому поспешно добавил. — Что насчет сестры? Вы с ней больше, чем просто родня?

Агнесса тепло улыбнулась.

— У меня двое братьев, у Риты — трое. Подруги остались в Москве, а мы были единственными девочками в царстве мужчин, поэтому и подружились, — Агнесса понизила голос, словно хотела посвятить его в тайну. — Рита всегда была заводилой, а меня считала занудой и старалась растормошить. Но я все-таки ее переплюнула!

Риган улыбнулся.

— Вы бы нашли общий язык, — Агнесса вдруг стала серьезной. — Надеюсь, что когда-нибудь увижу их всех.

"Увидишь", — подумал он, притянул ее к себе и увлек к морю, к самой кромке воды.

Агнесса говорила о родных, ее глаза сияли, а в голосе не было горечи. Семейство Уваровых объединило действительно близких людей. Ее дядя и отец — близнецы, пытались построить свой бизнес в России, но не получилось. Тогда им и пришлось уехать. Первое время приходилось нелегко, две большие семьи ютились в маленькой квартире на окраине Лондона. Позже появились и новые знакомые, и разные интересы, но она по-прежнему обожала Новый Год и семейные праздники — ведь именно тогда получалось собрать всех вместе. Каждую неделю она выбиралась к родителям: ей нравилось помогать матери в саду или гулять с отцом по парку и кормить уток, как в детстве. С Ритой они встречались еще чаще. Кузены и братья были давно женаты, и больше общались между собой, а к младшим сестрам относились со свойской теплотой.

Агнессе не приходилось надолго уезжать от родных, короткие командировки не в счет. Училась она тоже в Лондоне. Другая "не такая домашняя" давно бы скатилась в беспробудную депрессию или пустилась во все тяжкие, а она шла по пляжу рядом с ним, и сияла от счастья. Рассказывала о своей жизни в Москве, о старой квартире возле станции метро Коломенская, о дразнилках в школе из-за вычурного имени. О том, как пыталась спасти выброшенную кем-то из окна фиалку и как плакала, когда она засохла.

Чем больше он ее узнавал, тем больше понимал, сколько силы сокрыто в этой маленькой отважной женщине. Силы глубокой и истинно женской, которая позволяла держаться даже в самых безнадежных ситуациях. Агнесса в одиночку отправилась на встречу в парке — выручать рыжего, хотя могла позвонить в полицию и трястись от страха.

Он мало говорил и много слушал, но все-таки рассказал и о себе. Пришлось опустить кое-какие детали, но в целом Риган душой не покривил. Отношения с отцом у него не сложились: самодовольный и жесткий, лорд Эванс относился к сыну как к существу низшего сорта. Леди Эванс никогда особо не пыталась восполнить недостаток родительской любви, помимо прочего, она была слаба здоровьем и не задержалась в этом мире.

Первое время он изо всех сил старался быть хорошим сыном, но отклика в сердце отца его попытки не находили. О том, что произошло на самом деле, Риган случайно узнал во время семейной ссоры. Его настоящая мать, ирландка Лайл Хэйс, работала горничной в Эванс-Холле и забеременела, когда папаша ее изнасиловал. Неудивительно, что он обратил на нее внимание: яркая, рыжая и веселая, она походила на солнышко, все слуги вспоминали ее с теплом. С законной женой разжиться наследником не получалось, поэтому Ригана оставили "при дворе", а Лайл вышвырнули на улицу.

К сожалению, он узнал обо всем слишком поздно — к тому времени мать уже умерла в борделе от чахотки. Папаша до последнего припоминал его происхождение, и, хотя за пределы Эванс-Холла ничего не выходило, легче не становилось. Риган корил себя за то, что косвенно послужил причиной гибели Лайл, а человека, давшего ему свое имя, ненавидел еще долгие годы.

* * *

Домой они вернулись за полночь, уставшие, но довольные. Этот вечер сократил расстояние между ними, и Риган знал, что дальше нельзя. Еще он знал, что хотел бы сегодня заснуть рядом с ней, но это было уже лишнее, поэтому перед дверью комнаты просто поцеловал Агнессу и пожелал доброй ночи.

— Спасибо за потрясающий вечер, — она улыбнулась, но свет в глазах уже померк. Агнесса все прекрасно понимала, и тоже посчитала, что лучше остановиться сейчас.

Риган заснул не сразу и впервые за долгие годы серьезно думал об Ив. Так ее называл отец, и она привыкла, имя Эва отошло в тень. Он никогда не разбирал свое чувство к ней, боялся вытаскивать из-под руин, пепла и прогоркшей золы. А вот сегодня остановиться не смог. Ив с самого начала знала о его истинной сути. Знала, но оставалась рядом. Он стал для нее очередной загадкой, которые она так любила. Чем-то непостижимым, за гранью понимания обычного человека, и от этого еще более притягательным.

Что он в ней нашел? Храбрость, граничащую с безрассудством, отчаянную жажду приключений и страсть ко всему неизведанному и опасному, любовь. Сейчас он точно мог сказать, что любил ее, и это было взаимно. Она думала, что справится, но вышло иначе. Рядом с Риганом ей открылась одна сторона зверя, но потом Ив очутилась в самом сердце кровавой бойни. Она видела, как измененные разрывают людей на части, кровь, льющуюся рекой. Долгие годы он винил в ее смерти Дариана, в глубине души понимая, что в первую очередь не может простить себя. За то, что не уберег.

Риган узнал, что Ив не погибла в Городе, спустя шестьдесят лет. То, что она увидела ночью, во время бойни под Ираклионом, перевернуло ее жизнь. Она захотела оказаться как можно дальше от приключений и тем более от теневого мира, сбежала и спряталась в Бельгии — Тома подарил воспитаннице новую жизнь и другое имя, чтобы измененные не сумели до нее добраться. Она прожила самую обычную жизнь, вышла замуж, родила детей и умерла от старости в тысяча девятьсот семьдесят пятом году.

Ее внучка, Аннабель Рени, привезла Ригану письмо уже после ее смерти. Он сжимал листы, исписанные ее красивым почерком, и чувствовал, как по венам струилась отрава застарелой боли. Казалось бы, с годами горечь утраты притупилась, но в тот вечер все, что он похоронил в себе и не сумел отпустить, поднялось и захлестнуло с головой, сводя с ума бессильной злобой и отчаянием. Напиши она на год раньше, он мог бы ее спасти. Изменение в любом возрасте оборачивало старение вспять, но Ив выбрала привычный мир людей. Риган остался для нее чудовищем — из тех, которыми пугают на ночь шаловливых детишек. Он сорвал с шеи ключ, который носил как память о ней, и одну часть отдал Аннабель. Вторую спрятал подальше и на долгие годы забыл о ней. Ему было все равно, что станет с проклятой штуковиной. Он надеялся, что она сгинет и растворится в пространстве, и он никогда больше не услышит ни о ней, ни о семействе Рени-Ламбер.

Жгучая желчь злобы на Ив отступила не сразу. Риган принял и ее выбор, и отношение, и ее прекрасную светлую жизнь вдали ото всего, что казалось мерзким и чудовищным, но не мог оправдать то, что она позволила ему сгорать в погребальной агонии. Год за годом.

Они с Ив изначально принадлежали к разным мирам. Ее влекла опасность и неизвестность, а он был ею. Ее манило непознанное — Риган мог раскрыть многое из того, что людям неведомо. Она хотела путешествовать и изучать старые цивилизации, а он положил бы к ее ногам весь мир. Но Ив не хотела чего-то кроме. Ее жизнь — жизнь обычной женщины, человека, не способна была вместить кровь и грязь, которые ко всему этому прилагались. Она испугалась, шагнула назад, поступила глупо и жестоко. И после совершила вторую ошибку, когда отправила ему письмо. Ив попыталась объясниться, рассказать о своих чувствах и о том, что толкнуло ее на такой шаг, но сделала только хуже, потому что ему пришлось хоронить ее дважды. Она оправдалась и простила себя перед смертью, а он остался с этим жить.

В начале двадцатого века Риган нередко приходил в себя на пустой могиле в Женвилье. Накачавшийся мутной дряни, именуемой алкоголем, под самую завязку, когда даже организму измененного требовалось время, чтобы вывести эту гадость, ошалевший и мертвый до глубины души. Но он ни разу не был там, где на самом деле похоронили Ив. В Бельгии. Пустота, спасавшая все эти годы, больше не работала. Риган почувствовал, что ему не хватает воздуха, и непроизвольно сжал в руке подделку. Копию подвески, что Ив носила на шее.

Покалывание снова потекло по пальцам, но он не разжимал ладонь. Боль взбиралась по запястью, холодом обвивала предплечье, а он стоял у раскрытого настежь окна, глядя во двор. Ветер запутался в плюще и негромко шуршал листьями, сквозь стрекот насекомых и пение ночных птиц слышался гулкий шум моря.

Ив была сиротой, а Агнесса постоянно вспоминала родных и близких. Ив согласилась пойти с ним, и Агнесса тоже. Ив считала себя авантюристкой и любительницей приключений, но все же выбрала спокойную жизнь. Что выберет домашняя девочка Агнесса? Ответ очевиден. Ему самому отчаянно хотелось оградить ее ото всей дряни теневого мира. Увы, это значило только одно: ему нужно оградить ее от себя.

* * *

Кто-то с силой тряс его за плечо. Риган с трудом разлепил веки, и увидел стоящую над ним Агнессу. К счастью, вчера ночью он опустил жалюзи, и солнечный свет был разбросан у окна тонкими полосками, а не заливал комнату режущим глаза сиянием.

— Эванс, просыпайся! — взволнованный голос Уваровой и беспокойство в ее глазах прогнали остатки сна. — Клотильда приехала. Нам пора!

Она выбежала за дверь раньше, чем он успел ответить.

"Нам?!"

Вот уж точно, добрым это утро назвать было нельзя, и даже утром — весьма относительно. После ночных бдений он сам не заметил, как проспал до обеда. Недолго думая, Риган завернулся в простыню и вышел в гостиную, где Клотильда прохаживалась взад и вперед с независимым видом.

— Кло, так мы не договаривались. Я и сам могу доходчиво объяснить ей все, что потребуется. Зачем тащить девчонку к Дариану?

— Обо всем, что тебя волнует, можешь спросить у него.

— А другой ответ в твоей программе записан?

По непроницаемому взгляду Клотильды стало понятно, что большего он не добьется. Риган нахмурился, но промолчал. Зачем им понадобилась Агнесса, останется тайной. По крайней мере, пока он не встретится с чудо-ископаемым по имени Дариан.

— Советую одеться прилично, — бросили ему в спину, но в кои-то веки он не ответил на издевку. Не то было настроение.

Спустя полчаса они уже ехали на встречу. Агнесса сидела напряженная, натянутая как струна, сжимала его руку, но ни о чем не спрашивала. Сам Риган был не настроен болтать, но все-таки наклонился к ее уху и едва слышно произнес:

— Боишься? Я тоже боюсь.

Сработало, оцепенение отступило. Агнесса изумленно посмотрела на него, коротко рассмеялась и так же тихо ответила:

— Я надеюсь, что ты шутишь. Потому что все невыносимо загадочно. Меня радует, что нам не завязали глаза и не заставили ехать в багажнике.

— Собирались, — совершенно серьезно отозвался Риган, — но я сказал, что меня укачивает. А еще я боюсь темноты.

Агнесса бросила на Ригана быстрый взгляд — в расширенных глазах испуг сменился удивлением, засияли озорные смешинки. Она ничего не сказала, но ощутимо расслабилась и откинулась на спинку сиденья. Дальнейшая дорога прошла в молчании, но на заднем сиденье все же было ощутимо теплее, чем впереди.

Они проехали Валетту, и Агнесса с искренним любопытством вглядывалась в окно, как будто видела в древних и не очень каменюках нечто, заметное только ей. Ближе к Дингли местность становилась более яркой: появилось больше зелени, вдали гордо вскинулись утесы. От вида стремительно низвергающегося с высоты в море камня, захватывало дух. Свернули с основной дороги, и водитель сбросил скорость. Роскошная белокаменная вилла была видна издалека. Она напоминала перестроенный дворец или замок, и несмотря на современные мотивы, стилизация под старину придавала ей величественный вид. Риган подозревал, что дело не только в талантах архитектора, потому как Главная Старина сейчас прохаживалась по комнатам или гордо восседала на золотом стуле в своем золотом кабинете, но все равно не мог избавиться от ощущения древней, ворочающейся под каждым камнем, силы.

Встречал их незнакомый высокий темноволосый хмырь в светлом костюме. Тот открыл дверь сначала Клотильде, затем Агнессе. И сразу не понравился Ригану. Холеный до кончиков ногтей тип не сливался с окружающей обстановкой роскоши только благодаря разбросанным тут и там островкам густой ухоженной зелени.

— Добрый день, мисс Уварова. Меня зовут Сэм Шеппард. Я вас провожу, — он предложил ей руку, но последние его слова сложно было расслышать, потому что Риган громко хлопнул дверцей и от души высморкался.

— Проклятая аллергия, — пояснил он и пожал плечами. — У меня какая-то гадость под окнами зацвела.

Агнесса вопросительно посмотрела на Ригана. Она не приняла руки Шеппарда, и не выглядела, как овечка или трепетная лань, которая согласна добровольно идти на заклание. Подобралась, готовая ко всему, бросила на своего провожатого спокойный, но настороженный взгляд. Риган поднял большой палец и кивнул, перед тем как впиться в ее губы глубоким, откровенным поцелуем.

— Увидимся, — прошептал он.

* * *

Стук каблуков Клотильды эхом рикошетил от стен. Они прошли по коридорам — пустынным, просторным и таким длинным, что там можно было устраивать марафонские забеги, пока наконец не оказались перед дверью кабинета. За время их путешествия Риган не увидел ни одного охранника. Как будто здесь просто не могло произойти ничего из ряда вон. Или же и в самом деле не могло? Неужели в этом мире нет ничего или почти ничего, чего бы Дариан боялся? Кто он, мать его, такой? Или что?

Ригану вспомнилась звездная ночь, рукопожатие Древнего, и отчаянно захотелось оказаться как можно дальше отсюда, в каком-нибудь укромном уголке. Пусть даже рядом с Милой, знающей, что он лично убил Ромашова. Кстати, о ней. По сети Дариана наверняка на нее уже вышли или близки к тому.

— Есть новости о Миле?

— Она больше не твоя забота, — Клотильда резко остановилась возле двери и повернула ручку. — Вперед.

Ему не оставалось ничего иного, как войти.

Дариан что-то просматривал на своем белоснежном ноутбуке. О страсти Древнего к белому Риган знал не понаслышке, вот и сейчас он оказался в царстве света. Просторный кабинет был выполнен в пастельных тонах, исключение составляла разве что темная ореховая мебель: массивный стол, стулья, стеллажи с книгами, диван, журнальный столик. Риган отметил поднос с чашками, дымящийся чайник и кофейник, но тут внимание привлекла картина на стене, выделяющаяся на фоне всего этого благолепия странным пятном. Шторм. Черные волны переворачивали суда, размалывали их в щепки и стирали с бурлящей воды — один за другим. Алыми всполохами мелькали красные флаги с разломанных мачт.