-Недоброжелатели, злопыхатели, завистники, грубияны, обманщики, предатели, злодеи. Все те, кто проникали в душу, чтобы в неё плюнуть. Те, кто норовили оскорбить, растоптать, унизить. Те, кто оставили в душе неизгладимые шрамы. Те, кто причиняли мне боль...

-Они...

-Они не люди. В прямом смысле этого слова. Это даже не скульптуры. То, что ты видишь — неизгладимые следы, оставленные ими, в память о них. Их слепки. Как знаки, как напоминания.

-Как же их много.

-А ты как думала? В своей жизни, мы встречаем плохих людей примерно столько же, сколько и хороших. Но всё равно нам кажется, что плохих встречалось на порядок больше. Это потому, что запоминаются они нам гораздо ярче и долговременнее.

Ольга крутила головой по сторонам, поражаясь многообразию фигур. Некоторые из них, как оказалось, имели облик скорее демонический, нежели человеческий. Ребристые, драконьи хребты, акульи челюсти, изломанные перепончатые крылья, и длинные острые шипы, выступающие из мускулистых тел. Без пояснений Евгения она поняла, что порождало такие образы. Неким подсознательным восприятием, особо лютые недоброжелатели представлялись в виде страшных химер, изуродованных ненавистью.

Несмотря на кажущуюся хаотичность и беспорядочность расположения тел, в нём явно прослеживалась некая закономерность. Все головы были повёрнуты в одну сторону. Застрявшие и перепутавшиеся тела определённо выгибались таким образом, что, казалось, они тянутся к какой-то единой точке, влекущей их с неистовой силой. Сотни кривых узловатых рук, со скрюченными пальцами, протягивались к этому всеобщему центру, образуя на стене толстую щетину, словно иглы у дикобраза. Вытягиваясь, некоторые туловища даже разрывались — настолько сильным было их устремление. И, судя по ненависти, исказившей их лица, намеренья у них предполагались явно недобрыми. Но что-то вовремя остановило их здесь, на подступах. Заставило закоченеть, превратившись в немые памятники чужой злобы.

Наконец, причина стала понятной. Холод. Дальнейшее продвижение всё больше напоминало путь внутри огромного рефрижератора. В воздухе кружились лёгкие снежинки. На застывших телах недоброжелателей появился белый налёт, а среди их искривлённых конечностей струилась резвая позёмка. Так вот в чём дело. Всё, что попадает сюда — попросту замерзает. Не по-настоящему, разумеется, а метафорически. Любое воздействие сталкивается с ледяным пренебрежением. И это не природное свойство, а приобретённое. Вынужденная мера. Иначе, он не смог бы выжить в этом мире. Постоянно получая глубокие душевные раны, этому человеку пришлось сделать нелёгкий выбор, и заморозить собственную душу. Чтобы защитить израненное сердце, чтобы облегчить свои страдания. Лёд превратил его в нелюдимого робота, в Кая из "Снежной королевы", зато он перестал бояться людей. Перестал реагировать на их несправедливость, жестокость, грубость. Именно это спасло его от нападения Хо. И спасает до сих пор. Покрытый инеем панцирь, сковавший душу. Непробиваемая скорлупа, оберегающая ранимую сердцевину. Броня, превратившаяся в саркофаг...

Под ногой хрустнула ледяная корка. Тёмные фигуры недоброжелателей завершились, уступив место блестящему льду с растопырившимся в разные стороны частоколом остроконечных сосулек. Замёрзшая пещера имела определённое сходство с холодным адом, созданным Хо, но, в отличие от последнего, здесь полностью отсутствовало давящие чувства страха, тоски и уныния. Даже оставшиеся позади жутковатые монстры, замурованные в стенах, не вызывали никаких отрицательных чувств. Как если бы они были наивными пластмассовыми страшилками из "комнаты страха" в парке аттракционов.

Также, невзирая на свирепый мороз, способный моментально заморозить всё и вся, Ольга абсолютно не чувствовала холода. По её ощущениям, температура в туннеле была близка к комнатной. Сверкающий лёд красиво переливался в загадочном голубоватом свечении, а стеклянные сосульки просматривались насквозь, словно испорченные линзы. Снежинки приятно щекотали лицо. Всё это вызывало интерес, любопытство, но не страх. Лишь один раз сердце ёкнуло, когда девушка разглядела за толщей наледи тёмно-бордовые рытвины глубоких шрамов.

-Не волнуйся. Они уже не болят, -произнёс далёкий голос Евгения. -Увы, но здесь, в самом центре души, раны никогда не заживают, в отличие от тех, что ты видела во внешнем контуре. С ними приходится жить до конца своих дней. Поэтому, люди могут перенести лишь несколько глубоких душевных травм. За всю жизнь — не более десяти. А потом, либо инфаркт, либо сумасшедший дом. Душа не восстанавливается, если повреждена её основа. Духовная структура не способна регенерировать, как материальная. Нарушается естественная цикличность, что приводит к тяжёлым, очень тяжёлым последствиям.

-Неужели и вправду, дух нельзя вылечить?

-Да. Как ни печально это признавать. Мы можем лишь пытаться не допускать этого. Здесь раны не кровоточат и не гноятся. Но болят гораздо сквернее, и дольше. Со временем, они покрываются тонкой плёночкой, и боль утихает. Мы забываем о них, и продолжаем жить. Но стоит лишь коснуться больной темы, окунуться в неприятное воспоминание, пережить подобный момент, или даже увидеть соответствующее сновидение, как эта тонюсенькая плёнка рвётся, вновь выпуская на свободу проклятую изматывающую боль. Регулярные возобновления этой боли вырабатывают у нас привычку. Да-да, мы привыкаем к ней, и не обращаем на неё внимания, воспринимая как набившуюся оскомину. Но привычка не умаляет вреда, приносимого этой застарелой травмой. Вот в чём несчастье.

-Да уж. Весёлого мало.

-Тем не менее, бывают люди, которые за всю свою жизнь не получают ни единой духовной раны. Представляешь? Вот ведь, счастливцы.

-А это что такое?

С каждым шагом лёд вокруг становился всё чище, пока, наконец, не приобрёл поистине кристальную чистоту. На его безупречном фоне можно было легко разглядеть явно чужеродные полосы неизвестного происхождения. Чернота тянулась от фигур недоброжелателей, и выглядела как какое-то бездарное граффити. Тонкие змеящиеся линии, словно щупальца, ползли вдоль туннеля, обрываясь на общем невидимом рубеже.

-Хо наследило. Пыталось прорваться в святая-святых, но сумело протянуть лишь эти жалкие фиброконтакты. Здесь же и было остановлено.

-Такое глубокое проникновение сумеречной инфекции наверняка не прошло безболезненно?

-Само собой. Невзирая на крайне малую долю проникновения, Хо удалось закрепиться на некоторых вторичных участках, и, впоследствии, использовать их для своих подлых целей. Таким образом, ему даже удавалось устанавливать временный контроль надо мной. К счастью, я сумел пресечь подобные выходки. Для постороннего вмешательства дальше дороги нет.

-Почему я слышу тебя всё хуже и хуже?

-Именно поэтому. Мне нельзя проникать дальше. Я буду ждать тебя снаружи.

-Нельзя дальше? Но ведь это же твоя душа. Неужели ты сам не можешь в неё войти?

-Дело в том, что я сопровождаю тебя в виде постоянного внешнего сигнала. Сигнал транслируется из центра души. Замкнуть центр на самом себе — принципиально невозможно. Более того, частота трансляции совпадает с частотой, используемой Хо. Других вариантов передачи я не знаю. Стоит ли объяснять, что подобное проникновение не может не вызвать инстинктивного сопротивления душевного ядра. Его иммунная система не видит разницы между вторжением Хо, и моим собственным душевным самокопанием. Ведь подобная практика не свойственна людской природе.

-Если ты говоришь правду, тогда что остаётся мне? Если ядро сопротивляется даже тебе самому, неужели ты считаешь, что оно подпустит меня?

Евгений почему-то рассмеялся.

-Что смешного? -удивилась Оля.

-Не нужно спрашивать разрешения войти в душу тому, кто в ней живёт.

-Не поняла...

-Смотри под ноги.

Это была последняя, едва различимая фраза Евгения, которую Ольга смогла расслышать.

-Что? О чём ты? Женя? Эй! Ау! Жень-ка!

Евгений не отвечал. Не было даже эха. Лишь первозданная тишина.

-Ну, и куда мне идти?

Вопрос нелепый, так как дорога была одна — вперёд. Без развилок, поворотов и перекрёстков. Не заблудишься даже при большом желании. Весьма и весьма странно выглядел пар, вырывающийся изо рта при выдохе. Он не рассеивался в воздухе в виде облачков, как обычно, а тонкой струйкой устремлялся вперёд — к перламутровой дымке, маячившей на пути. Со стороны это выглядело так, будто что-то неведомое, раз за разом вытягивает дыхание у Ольги. Но ухудшения самочувствия девушка не испытывала. Скорее наоборот, какой-то необыкновенный прилив сил и энергии.

Оглядываясь по сторонам, Ольга едва не упала, неожиданно поскользнувшись на гладкой поверхности льда. Взмахнув руками, она удержала равновесие, но подошвы, потеряв твёрдость опоры, продолжили скользить вперёд, как на катке. Остановиться не представлялось возможным, и Ольге оставалось лишь отчаянно балансировать, с трудом удерживая себя в вертикальном положении. Скольжение постепенно убыстрялось. Тропа обрела наклон, и стала походить на ледяную горку, огороженную бортиками из сосулек. Когда скорость увеличилась настолько, что от неё начало захватывать дух, девушка не смогла более держать равновесие. Опрокинувшись, она продолжила скатываться вниз на спине. Затормозить не получалось, так как поверхность была безупречно гладкой, и не за что было зацепиться. Оставалось лишь затаить дыхание, прищуриться, и ждать встречи с неизвестностью.

Тропинка, превратившаяся в трассу, начала менять угол наклона, и обрела плавные повороты, на которых Ольгу разворачивало и заносило, как на бобслейном треке. В конце концов, спуск завершился неожиданным тупиком, перегороженным ледяными глыбами. Скорость не оставляла времени на раздумья и подготовки, поэтому всё что успела Вершинина, это закрыть глаза, и вытянуть ноги. Сразу после этого, обе её ступни ударились в преграду, и пробили ее с поразительной лёгкостью. Словно она была не человеком, а чугунной гирей. Лёд разлетелся вдребезги, не причинив ей никакого вреда. Она не испытала даже малейших неприятных ощущений. Всё произошло мгновенно.

Кристаллические брызги рассыпались тысячами страз. Осколки льдинок и сосулек, кружась и сверкая, летали вокруг, завораживали, словно сказочный фейерверк. Сталкиваясь, они издавали приятный хрустальный перезвон. Ольга медленно летела вперёд, расталкивая их, и не переставая удивляться столь необычной феерии. Впереди, на фоне живописных переливов северного сияния, висел огромный ледяной шар, утыканный иглами из сосулек до такой степени, что напоминал обледеневшего морского ежа. Вершинина устремилась к нему, заранее выбирая безопасную площадку, лишённую острых игл. К счастью, таких участков на поверхности шара имелось немало.

Длинные иглы были слишком велики, а скорость Ольгиного полёта была слишком низка, чтобы они могли причинить ей сколь-либо значимый вред. Короткие же иголки, значительно более многочисленные и опасные, размещались не слишком густо, отдельными скоплениями, между которыми оставалось много пустых районов.

Как раз на одну из таких проплешин Ольга и падала. Она видела, как по коре шарообразного тела временами пробегают концентрические импульсы в виде цветных полос. Они проходят по колючкам, от основания — до самого острия, и там исчезают. Падение было лёгким, воздушным, как у пушинки. Было совсем не страшно. Несмотря на свою ледяную форму, шарообразная структура излучала какой-то тёплый, приветливый магнетизм, который притягивал Ольгу к себе. Ненавязчиво, ласково, приятно. Её пульсация таинственным образом совпадала с Ольгиным сердцебиением, вспыхивая в унисон, наполняя сознание необъяснимой радостью.

И вот, она мягко упала на рыхлую заснеженную поверхность, словно в перину. Со стеклянным позвякиванием, вокруг неё тут же повылазили острые пики сосулек. Их копьеобразные лучи едва не задели тело девушки, выдвинувшись вокруг её туловища, головы, рук и ног. Но ни один шип даже не поцарапал её. Ольга представила, что лежит на подушке огромной щётки для волос. Сравнение показалось ей довольно забавным.

Что-то гулко хрустнуло в глубине шара, и тут же по всей его длине прошлась ровная трещина, разделившая его надвое. Разлом проходил непосредственно под Ольгой. Девушка чувствовала, как он расширяется, расходясь в стороны, как внутрь осыпается снег с поверхности, и палки отломившихся сосулек. Поднявшись на четвереньки, Вершинина ощутила, что её руки и ноги плавно разъезжаются, и она вот-вот провалится в трещину. Наверное, сейчас следовало быстренько откатиться в сторону, но ей почему-то этого не хотелось. Напротив, она с любопытством разглядывала открывающийся перед ней разрез душевной брони.

Вечная мерзлота составляла трёхметровый слой. Под ним располагалась тоненькая, не более полутора метров, корка ороговевшего панциря, закрывавшего что-то тёплое, нежное, и, несомненно, живое. Когда панцирь треснул, как скорлупа грецкого ореха, эта внутренняя субстанция задрожала, словно от испуга, и съёжилась в комок. Определение подобных действий подходило к столь неестественной сущности весьма условно, однако Ольга была готова поклясться, что внутреннее естество души действительно сжалось клубочком, и вздрагивало от страха. Это выглядело так трогательно.

-Не бойся, -произнесла девушка, как можно ласковее. -Я тебя не обижу.

Душа слегка успокоилась, перестала дрожать. Теперь отчётливо ощущались исходящие от неё флюиды любопытства и доброжелательности. Но некая настороженность всё-таки оставалась. К тому моменту, трещина разошлась уже настолько широко, что Оля не могла более держаться за её края, и провалилась внутрь. Пролетев немного, она увязла в чём-то желеобразном, невесомом, распространяющем тепло. Сразу после этого, створки панциря громко захлопнулись у неё за спиной. Затем, сверху донизу пробежал потрескивающий звук — это намертво спаялся шов, отрезав обратный путь.

Плёнка, в которой застряла Ольга, начала растворяться, расползаясь и разлипаясь. В конце концов, она испарилась окончательно, оставив гостью стоять на ровном полу, посреди очень красочной, наполненной солнцем комнаты. Свежий ветерок врывался в настежь распахнутые окна, развевая лёгкие занавески. На столике работал проигрыватель, из динамиков которого лилась звонкая детская песенка.

Оля осмотрелась по сторонам. Вместо обоев на бревенчатых стенах сплошь и рядом были развешаны рисунки, сделанные каким-то маленьким художником. Кроме музыки и рисунков, о том, что это именно детская комната, говорил факт наличия многочисленных игрушек, разбросанных на полу. Всё это вкупе не могло не вызвать приятных ностальгических воспоминаний о собственном детстве, ушедшем безвозвратно. Ольга подняла с пола плюшевого, слегка потрёпанного котёнка, погладила его, и, подойдя к стене, стала рассматривать картинки. По большей части, на них были изображены, в силу детских способностей, динозавры, корабли, и какие-то космические ракеты.

Со спины послышалось жужжание, и что-то стукнулось в её правую пятку. Вершинина приподняла ногу, и, увидев прикатившуюся игрушечную машинку, обернулась. Из противоположного конца комнаты на неё смотрел пятилетний мальчик, возникший непонятно откуда.