Женя кивнул.
-Я тоже! Особенно земляничные. Нет ничего вкуснее земляничного пирога с молоком! Объеденье!
-Давай поиграем?
-Давай. А во что?
-М-м, -Женя не ожидал, что Ангелина ответит так быстро, и заранее готовился её уговаривать.
Получив столь скорый положительный ответ, он не сразу смог выбрать подходящую игру. Впрочем, находчивая девочка быстро избавила его от этой проблемы.
-В мячик!
-Отлично!
Ангелина подхватила с пола небольшой мячик, покрутила его на пальце, после чего бросила Жене.
Тот принял мяч, и тоже попытался повторить трюк с вращением. Но обе его попытки завершились неудачей. Мячик каждый раз падал на пол, после чего приходилось неуклюже его ловить, вызывая смех новой знакомой.
Не желая конфузиться в третий раз, Женя прекратил попытки трюкачества и бросил мяч Ангелине. Та без труда поймала его. Покидала из руки в руку, и сделала обманный бросок. Подпрыгивая, мяч покатился по полу, и мальчик побежал за ним, поймав только возле самой стены. Ему сразу же захотелось ответить подобной обманкой, но хитрая Ангелина, казалось, предугадывала все его движения наперёд, с лёгкостью принимая любые, даже самые безнадёжные подачи. Вскоре им надоело кидать мячик, и игра постепенно превратилась в пятнашки. Раскрасневшиеся, визжащие и хохочущие до слёз, они носились друг за другом вокруг стола. Казалось, счастью их не было предела.
Но вдруг, на самом интересном этапе, игра оборвалась, словно кто-то взрослый, невидимый и самый главный, неслышно указал им на время.
Ангелина остановилась как вкопанная, запалёно дыша, и время от времени хихикая в промежутках свей одышки. Женя не сразу сумел остановиться, и по инерции продолжал трясти её, не обращая внимания на отрицательные жесты.
Пару раз он отбегал в сторону, надеясь, что она побежит следом, но девочка больше не собиралась играть с ним. Вместо этого, она, приведя в порядок сбившееся дыханье, подошла к столу, и принялась утрамбовывать вещи в раскрытый чемодан.
-Давай ещё поиграем? -мальчик наконец сообразил, что игры закончились.
Ему так хотелось продолжения, что сдаваться он не собирался, решив во что бы то ни стало спровоцировать подружку на новую игру.
-Всё-всё. Хватит, -ласково ответила Ангелина тоном старшей сестрёнки.
-Не хватит! Давай!
-Жень. Я бы очень хотела с тобой ещё поиграть, но не могу.
-Почему?
-Потому что мне пора собираться.
-Куда?
-В путешествие.
-В какое ещё путешествие?
-В очень долгое, трудное и захватывающее.
-А можно мне с тобой?
-Извини, нельзя.
-Почему?!
-Потому что ты ещё маленький.
-Я уже не маленький!
-Нет, маленький. Это путешествие будет опасным. Очень опасным! -девочка сделала страшные глаза, и пошевелила скрюченными пальцами, изображая когти. -Оно не для малышей. Так что, не обессудь.
-А тебе обязательно надо отправляться в это путешествие прямо сейчас?
Ангелина виновато кивнула.
-А зачем тебе вообще надо куда-то отправляться?
-Я очень люблю путешествовать. Я непоседа. Когда у меня "чемоданное настроение" — ничего не могу с собой поделать. Не могу жить без приключений.
-Разве тебе не страшно путешествовать одной?
-Я не одна. Меня будет кое-кто сопровождать.
-Угу. Значит кого-то ты берёшь с собой, а меня, значит, не хочешь взять, -обиделся Женя.
-Ну, во-первых, не я беру его с собой, а наоборот — он меня. А во-вторых, он — вовсе не маленький мальчик, а взрослый дяденька.
-А может попросить его, чтобы меня он тоже взял?
-Не получится.
-Получится!
-Нет. Слишком высок риск. Этот дяденька не станет рисковать твоей жизнью. Он очень серьёзный. Знаешь, кто он?
-Кто?
Девочка огляделась по сторонам, словно кто-то мог их подслушать, и, перейдя на шёпот, произнесла:
-Настоящий разведчик. Только ты об этом никому. Это секрет. Понял? Т-с-с-с.
Женя взволнованно огляделся по сторонам, и понимающе кивнул. Он совершенно не понимал, что имеет в виду Ангелина, и что это за путешествие такое, в компании с настоящим разведчиком (по его представлению, разведчики бывают только на войне, но ни про какую войну девочка не упоминала), однако выражение её лица было таким серьёзным, а жесты и интонация такими загадочными, что вокруг неё тут же образовался столь яркий ореол таинственности, сомневаться в значимости которого было очень сложно.
-А может всё-таки передумаешь?
-Ну что ты в самом деле? Только что говорил, что уже не маленький, а сам ведёшь себя как настоящий малыш. Долгие проводы — долгие слёзы.
-Не бросай меня!
На лице Ангелины дёрнулся мускул. Девочка коротко моргнула, и, скривив какую-то странную, страдальческую улыбочку, произнесла:
-Да что же это такое? Ты же сам меня отдал...
Она тут же осеклась, сконфуженно покраснела, и моментально сменила выражение лица на непринуждённо-весёлое.
-Забудь, это я так. О своём, о девичьем.
-Не оставляй меня, -плаксиво повторил Женя, так и не обративший внимания на её слова.
-Моя работа здесь закончена.
Ангелина со вздохом впряглась в пузатенький рюкзачок, извлечённый из-под стола. С явным усилием она захлопнула переполненный чемодан, щёлкнув замками, после чего забрала его, и помахала мальчику рукой.
-Грустно расставаться, но ничего не попишешь. Всему когда-нибудь приходит конец.
-Кто ты? -вдруг спросил Женя, взглянув на неё как-то совершенно по-иному, по-взрослому. Взглядом обречённого на смерть.
-А?
-Кто ты?
-Кто я — уже не важно. Вот тебе мой последний совет — лучше подумай над вопросом, кто ты?
Ангелина приподняла увесистый чемодан, и, улыбнувшись на прощанье, отправилась к противоположной стене. Небольшой шкаф сам собой сдвинулся в сторону, открыв потайной ход, и девочка скрылась в его чёрном проёме.
В этот момент словно какая-то струна лопнула в голове Жени, издав надрывный звон, и резко хлестнув его ошпаривающей болью. Он знал, кто такая Ангелина. Не разумом, нет. Чем-то более глубоким, неопределимым, таящимся в самой глубине сознания. Он чувствовал, кто она. Не мог охарактеризовать предназначение, но явственно ощущал значимость. И это чрезвычайно значимое нечто покидало его. Наступил момент истины. Сколько можно сидеть, и беспомощно ждать, что принесёт судьба: дар, или удар? Пора наконец самому попытаться управлять собственной судьбой. Хотя бы раз, но сделать по-своему, наперекор сложившимся обстоятельствам. Поздно? Лучше поздно, чем никогда!
-Подожди!!! -он опрометью ринулся к шкафу, задвигающемуся на своё прежнее место.
Проём в стене становился всё уже, и мальчишку едва не прищемило шкафом, когда он проскакивал в него, исполненный страхом и восторгом, вызванным победой над самим собой. Куда-то вниз из-под ног ушли скользкие каменные ступени невидимой лестницы. Падение в темноту. Тишина.
Как же надоела вся эта суета. Это непонятное копошение в мире вечной борьбы карандашей и ластиков. Одни — пишут, другие — зачёркивают. Одни мешают другим исчертить всё до сплошной черноты, другие мешают первым всё начисто стереть. Мельтешат, сердятся друг на друга. Сначала пишут историю, потом усиленно её затирают. Как ни включишь телевизор — на экране очередной учёный-ластик, пытается стереть что-то кем-то когда-то написанное, как ни раскроешь газету — так на статейных колонках очередной журналист-карандаш пытается нарисовать что-то на пустом месте. И ведь не понимают, глупые, что если постоянно писать и тереть, тереть и писать, то чистый лист бумаги быстро превращается в грязно-серый черновик, который в любую минуту может протереться до дыр. Невдомёк убогим, что нельзя вот так с информацией, как со школьной промокашкой, или дворовым забором. Что нужно определиться, пока не поздно, пока не появились дыры, грозящие разорвать наш мир. Что нужно бережно относиться к истории. Что цель карандашей и ластиков — это не противостояние, а взаимное дополнение. Не марание бумаги, а творчество. Увы, боюсь им этого не понять. Как же эта суета мне надоела...
Сначала он слышал лишь своё надрывное дыхание с присвистом, да буханье обезумевшего сердца, гоняющего кровь по жилам с удесятерённым напором. В глазах плавали сиреневые круги, вперемешку с мерцающей белой мошкарой.
-О! Прилетел, -встретил Евгения знакомый гулкий голос. -Лёгок на помине. Ты откуда так мчался? Ну-ну, сердешный, сядь, переведи дух. Что ж ты так, ей богу.
В сплошной пелене, Женька фактически ощупью определил спинку стула, пошатываясь, обошёл его, и плюхнулся на пшикнувшее дерматиновое сиденье. Дыхание понемногу успокаивалось. Сердце возвращалось в привычный ритм. От взмокших волос, казалось, поднимается пар, хотя в помещении стояла обычная комнатная температура.
Зрение восстанавливалось. Сперва он различил лишь сплошное жёлтое пятно, похожее на необычайно приближенную луну. Потом, на луне стали проступать очертания, она порвалась и растеклась, точно проткнутый желток на глазунье. Сразу всё стало понятно. Он, опять взрослый, одетый в привычный костюм, сидит в камере, похожей на комнату для допросов. Перед ним стол с раскрытой папкой, богато напичканной разномастными документами. Прямо на папку светит лампа. Не в лицо, как ему показалось сначала, а на столешницу с документами. По другую сторону стола сидит следователь в чёрной шинели. Яркий ореол лампового света, кривой параболой, отрезает его силуэт выше груди, не давая возможности рассмотреть лицо. Лишь какие-то рыжие отблески вместо головы. И ещё пара зелёных...
Через несколько мгновений всё встало на свои места. Зрение окончательно сфокусировалось, глаза перестали слезиться мерзкой клейковиной, и Евгений уже чётко видел сидящее за столом Хо. То, что он по ошибке принял за шинель, оказалось его традиционным плащом, накинутым на плечи, и делавшим его похожим на громадную летучую мышь, сложившую крылья. Хо приветливо улыбалось. Женя поймал себя на мысли, что эта улыбка была именно приветливой. Не как обычно, без эмоциональной подоплёки. Это явно неспроста. Вот-вот должно было что-то решиться. Что-то архиважное.
Дождавшись, когда прибывший отдышится, и восстановит зрительный баланс, сумеречник деловито пошуршал бумажками в папке, и произнёс:
-Ну и как?
-Что, как?
-Получилось?
-Что получилось?
-Будем дурака валять, или поговорим начистоту?
Тон последней фразы прозвучал точь-в-точь как следовательский. Хо уловило эту мысль Евгения, и весело разухалось.
-Да ладно тебе, я шучу! Ты всерьёз подумал, что это допрос? Перестань. Давай не будем всё усложнять.
-Чего ты от меня добиваешься? -устало спросил Евгений.
-Мне интересно. Ты пустил Ольгу в свою душу, а это, согласись, событие. Более того — уникальный эксперимент. Не знаю, что она там увидела, но, кажется, такой реакции ты не ожидал. Верно?
-Не понимаю, о чём ты...
-Всё ты понимаешь. Твоя попытка покорить её в очередной раз провалилась. А что я тебе говорило? Нужно было слушаться старого хасуллар-фаурха, пока была возможность вовремя остановиться. Я ведь не зря предупреждало. Как волка не корми — он всё равно...
-Ещё не всё потеряно, -перебил его Женя.
Интонация его была настолько искусственной и натянутой, что даже абсолютно несведущий в психологии профан определил бы бессмысленность этого заявления.
-Нет, всё, -покачало угловатой головой Хо.
Евгений вздохнул. Или всхлипнул. Ему показалось, что Хо чугунным молотом вбивает его в землю. Холодная, безнадёжная правда тушила последние искорки его надежды одну за другой, оставляя лишь страшную темноту в душе.
-Почему она так?! -вдруг вырвалось у него из груди. Вырвалось само собой, без позыва разума. -Почему она так со мой?!
И он завыл. Заскулил, как обиженный пёс. Стукнул кулаками по столешнице, вызвав сотрясение светового пятна.
-Почему, объясни?!!! Ты же мудрое! Ты всё знаешь! Знаешь людей! Знаешь больше меня! Объясни, твою мать!!!
-Да я-то объясню, -тихо ответило Хо. -Только надо ли? Всё равно не поймёшь. Не захочешь понять.
-Я столько для неё сделал. На такое пошёл... На такое готов был пойти! А она, -не слушал его Евгений. -Она всё равно... Она...
-Она выбрала свой путь. А ты должен выбрать свой, -ткнул в него пальцем сумеречник. -Давно пора.
-Помоги мне. Помоги мне её вернуть! Ведь ты же можешь. Тебе это запросто.
-Могу. Но зачем? Сам же говорил про искренность чувств. Про истинную любовь. А какая уж искренность от насилия? Насильно мил не будешь. Впрочем, если желаешь, то...
-Не надо! -Женя уронил голову на стол, и впившись в волосы руками, опять завыл.
-Вот и я думаю, что не надо.
Хо терпеливо дождалось, когда у собеседника закончится приступ перманентной истерики.
-Что мне делать? -наконец, спокойным тоном спросил Евгений, вытирая глаза.
-Я больше не буду давать советов. Просто расскажу о тебе всё, как есть. А ты постарайся это выслушать, взвесить и принять решение.
-Говори.
-Видишь эту папку? Это твоё досье. Твоё личное дело. Твоя жизнь, -Хо принялось медленно листать документы, размеренно комментируя события.
-Ты родился в другой стране. В великой, огромной и могущественной стране. В стране, которой больше нет. Но память о ней жива до сих пор. Твоё рождение совпало с началом её заката, но всё же ты успел застать славные времена, которые сейчас вспоминаешь с ностальгией. Двенадцать лет ты прожил в этом великом государстве, и все эти двенадцать лет думал, что так будет всегда.
Тогда всё было по-другому. И солнце казалось теплее, и продукты вкуснее, и люди наивнее. Самым удивительным было то, что тогда ты не боялся будущего. Завтра всегда было таким же, как и вчера. Стабильность вошла в привычку. При этом всё возводилось в абсолют совершенства. Армия считалась самой сильной армией в мире. Правительство — самым мудрым правительством в мире. А идеология — правильно, самой идеальной. Именно идеологию прививали тебе с самого раннего детства. Сначала родители, убеждённые патриоты, потом учителя. Пение гимна, чтение книжек про маленького Володю Ульянова и пионеров-героев, майские и ноябрьские демонстрации. Всё это отложилось в детской памяти яркими поздравительными открытками, алеющими кумачом. Добрый дедушка Ленин, простёртой рукой указывающий в светлое будущее, улыбающиеся октябрята с охапками гвоздик, краснознамённые конники в будёновках с огромными звёздами, несущиеся куда-то на лихих скакунах. С молодых ногтей страна ковала борцов за идею, даже когда дни её были уже сочтены. И маленький Женя Калабрин сразу же поверил в эту идею. Тем более, что сомневаться в её непогрешимости не приходилось. Мы победили фашизм, мы полетели в космос, мы построили атомную бомбу. Всё мы. Советский народ. И ты был неотъемлемой частью этого народа. Эта вера давала тебе силы. Ты видел сотни дверей, открытых перед тобой. И в каждую можно было войти, и шагать дальше, занимаясь тем, к чему стремилась душа. Кем ты хотел стать? Учёным, кажется. Ездить в экспедиции, совершать научные открытия для страны. Учёный должен быть умным, и ты учился с максимальным старанием и усердием. Твоя страна должна была это отметить. И она отметила. Когда в третьем классе тебя досрочно приняли в пионеры, при том, что по правилам в пионеры принимали только с пятого класса. Да как приняли. Отправили с такими же отличившимися на теплоходе по Волге, в город-герой Волгоград, к монументу Родины Матери. Нужно ли говорить, какая это была честь — вступить в ряды пионерской организации в таком священном месте. Как завидовали сверстники и гордились родители. Это были первые успехи на пути становления нового гражданина своей страны. Жизнь казалась простой и понятной.
