| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Отчасти из-за этого, а отчасти из-за инерционной политической траектории, которую мы отметили, португальская корона начала предпринимать шаги с 1504 г. (но которые принесли конкретные плоды в 1505 г.) по направлению к крупной внутренней реформе, включающей как гражданское, так и военное управление. Краеугольных камней задуманной гражданской реформы было два. Во-первых, существенная реорганизация внутренних фискальных ресурсов путем пересмотра обязанностей и юрисдикции контадоров, упорядочения мер и весов и усиления власти магистратов и инспекторов (juizes de fora, desembargadores и corregedores) над местными фискальными и административными органами власти, которых назначали либо автохтонные коллективы (concelhos и cаmaras), либо помещичья аристократия (senhorios). Полномочия коррехидора, которая распространялась на округ (комарку, которых в Португалии было двадцать одна), были обширными; он должен был ежегодно посещать каждый город и деревню, находящиеся под его юрисдикцией, расследуя мелкие правонарушения и осуществляя надзор над местными чиновниками (29). Как пишет Стюарт Шварц:
"Присутствие juiz de fora и corregedor в городах и деревнях Португалии сигнализировало о попытке монархии ограничить контроль местных органов власти. Один современный наблюдатель в Португалии отметил, что обязанностью коррехидора также было "усмирять группировки и разногласия и сдерживать власть имущих в провинции". И corregedor, и juiz de fora были опорой королевского правительства на местном уровне" (30).
Во-вторых, средние годы правления Д. Мануэла засвидетельствовали введение в Португалии более или менее единообразного правового режима путем упорядочения и пересмотра уставов (forais) всевозможных местных и региональных учреждений и создания упорядоченной системы документации, подвергнутой ревизии с целью устранения несоответствий в интерпретации. Подготовленные таким образом документы должны были храниться в нескольких экземплярах: один у местного сеньора, другой — в коллективном представительном органе (например, камаре) и третий — в центральном архиве (Торре-ду-Томбо). Из этого двойного проекта, описанного выше, вытекают великие труды мануэлинского режима, Ordenacoes Manuelinas (1514 г.) ("Ордонансы Мануэла" (OrdenaГУes Manuelinas), или "Кодекс Мануэла" (CСdigo Manuelino) — свод законов Португальского королевства, осуществленный по инициативе Мануэла I и опубликованный в печатном виде в 1513-1521 гг. — Aspar), а также обширные тексты так называемой Leitura Nova, включавшие как новые документы, касающиеся юридического положения известных лиц, семей и учреждений, так и тщательный отбор старой документации (31). Впервые в Португалии была предпринята попытка внедрить некую разновидность единообразной налоговой системы, которая на тот момент представляла собой хаотическое наслоение различных институтов, отчасти в результате эволюции методов Реконкисты.
Этот проект, как мы легко можем себе представить, имел своих сторонников среди letrados, то есть сословия выпускников университетов, которые служили писцами, учетчиками и экспертами по правовым вопросам (и которые приобрели известность после Коимбрских кортесов в 1385 г.); у него также было большое количество недоброжелателей среди других групп, опасавшихся этой зловещей и надвигающейся тени королевской централизации. Ответственными за осуществление этого предприятия были такие люди, как канцлер-мор Руи Бото, десембаргадоры Жуан Факанья и Руи да Гра, а также кавалер королевского двора, а позже фидалгу Фернан де Пина (брат хрониста Руи де Пина), служившие Д. Мануэлу в его внутренних реформах почти все время его правления (32). В их задачу входила отправка королевских представителей в различные города и поселки, в братства, часовни, больницы и благотворительные учреждения для сбора заверенных экземпляров юридических документов на имущество и доходы, которыми они владели. Рассмотрим, например, задание, данное в июле 1516 г. (несколько поздно в этом процессе) некоему Брасу де Феррейре, посланному Фернаном де Пина в качестве представителя Д. Мануэла в Коларес, Чилейрос и Арруду; он должен был собрать на заседание местных представителей муниципальной палаты (juwizes, vereadores, procurador e o esprivam) в присутствии уполномоченного должностного лица (например, almoxarife или mordomo), а также вызвать сборщиков налогов (rendeiros), занимавших эту должность как в прошлом, так и в настоящем. Кроме того, должны были быть приглашены некоторые уважаемые граждане, осведомленные о налоговых делах, и в их присутствии проведены расспросы о доходах, а также расследованы некоторые конкретные жалобы, полученные относительно сбора налогов. Эти расследования должны были быть проведены во всех подробностях: десятины, налоги на скот, налоги на ремесленников — все это должно было быть тщательно рассмотрено (33).
Очевидно, необходимы дальнейшие исследования, прежде чем можно будет точно определить, как эта задача централизации и упорядочения претворялась в жизнь, начавшись с региона Эстремадура и постепенно распространяясь, шаг за шагом, из крупнейших центров на вторичный и третичный уровни, а с юга и центра — в районы отдаленного северо-востока. Но в каком-то смысле мы являемся свидетелями определенного проявления известного феномена раннего Нового времени: попытки центрального правительства радикально пересмотреть свои отношения с другими, альтернативными центрами финансовой и политической власти в королевстве. Этому сопутствовало создание впечатляющих визуальных репрезентаций королевской власти, в частности, огромных церквей и монастырей в так называемом стиле мануэлиньо, с особой иконографией (часто отражающей мессианские притязания короля) и символикой (34). Здесь присутствовала диалектика фискальной власти и визуального воображения, поскольку Корона не только изменяла ландшафт своей строительной деятельностью, но и собирала деньги через налоговую систему именно для этой цели. Несмотря на свой небольшой размер, случай Португалии усложняется из-за множества задействованных политических институтов. Таким образом, Корона вступила в конфликт не только с крупной территориальной знатью (который, хотя и действительно имел место, но, вероятно, не был основным конфликтом во времена Д. Мануэла), но и с военными орденами (такими как Орден Сантьяго) и, прежде всего, с некоторыми представителями среднего и низшего дворянства, городскими управами и даже с частью зажиточных дворян.
Но у этого конфликта было и второе измерение — военное. Ибо реформы Д. Мануэла распространялись и на эту сферу, где он хотел проводить энергичную политику "модернизации". В этом он был не одинок, ибо даже Д. Хайме, герцог Браганса, с которым он не сходился во взглядах по некоторым другим вопросам, видел необходимость в такой реформе. И снова здесь ощущалось восточное влияние — влияние Испании и северной Италии, где в конце XV и начале XVI вв. был усовершенствован новый стиль пехотной войны и появились армии из наемных профессиональных солдат, вооруженных пиками. Ключевой фигурой был el Gran Capitan, Д. Гонсало Фернандес де Кордова, который сделал армии Католических монархов в Неаполе грозным инструментом, более эффективным, чем даже легендарная швейцарская пехота. Напротив, португальцы свой основной боевой опыт в начале XVI в. получали в Северной Африке, где фидалгу высаживались со своей несколько неорганизованной клиентурой, участвовали в кавалерийских стычках и набегах и все еще представляли себе войну в довольно "средневековом" стиле. Это была традиция, которую они перенесли также в начале XVI века в Индийский океан.
Большое внимание, которое уделяется в военно-исторической литературе распространению огнестрельного оружия в этот период и его социальным и политическим последствиям, несколько затмило значение других организационных изменений. В самой Португалии решение о создании рот алебардистов (halabardeiros, или, в более общем смысле, gente da ordenanca), по-видимому, было принято в 1505 г., и о формировании этих корпусов упоминается в ценном сообщении Ка Массера от 1506 г., процитированном выше (35). Инструкторов для обучения этих рот активно искали среди португальцев, служивших в Неаполе или где-либо еще в Италии; в конце 1506 или начале 1507 г., например, Криштован Лейтао, служивший под началом Д. Гонсало де Кордова еще в 1505 г. (во время кампании в Пизе против флорентийцев), вернулся в Португалию с жалованьем в 200 дукатов (по данным Ка Массера). К началу февраля 1508 г. Д. Нуньо Мануэл был назначен генерал-капитаном всех gente da ordenanca на службе у Д. Мануэла; позже, в августе того же года, король отправил группу из 2500 пехотинцев для участия в неудачной атаке на Аземмур под предводительством Д. Жуана де Менезиша, графа да Тарука, а также в более позднем сражении при Арсиле. Среди этих людей были такие опытные знатоки военного дела, как сам Лейтао и Гашпар Ваш; позже к ним присоединились другие ветераны из Италии, такие как Жуан Фернандес, Перо де Мораис, Жуан Фидалгу и Руи Гонсалвиш, причем двое последних в конечном итоге отправились служить в Азию.
Несмотря на отсутствие успеха в марокканской кампании 1508 г., вербовка опытных бывших наемников и подготовка пехоты продолжались. В 1513 г. большой экспедиционный корпус из 400 кораблей и около 18 000 человек был отправлен под командованием Д. Хайме, герцога Браганса, чтобы добиться захвата Аземмура, и герцог приложил все усилия, чтобы отряды солдат были обучены новой тактике ветеранами войн в Италии. В кои-то веки показалось, что он и Д. Мануэл сошлись во взглядах, но нецелесообразно рассматривать это совпадение взглядов на военную тактику как более широкое совпадение мнений. Д. Хайме (1479-1532) — все-таки довольно загадочный персонаж из истории правления Мануэла. Бежав с семьей в Испанию в возрасте четырех лет, когда его отец был казнен Д. Жуаном II, он вернулся только в 1496 г. и после этого был назначен предполагаемым наследником Д. Мануэла, сохраняя это положение до рождения у последнего сыновей. В 1502 г. для него был заключен политический брак с Д. Леонор де Мендоса, дочерью испанского герцога Медина-Сидония; вскоре после этого он довольно таинственным образом бежал в Рим и попросил Папу разрешить ему стать членом ордена Пьедаде. В разрешении было отказано, и его уговорили вернуться. Десять лет спустя он обвинил свою жену в супружеской измене с молодым фидалгу, находившимся у него на службе, и зарезал ее в Вила-Викоза в ноябре 1512 г., после чего заперся в подземелье в своем дворце в качестве ежедневной формы покаяния. Экспедиция в Аземмур была более публичной формой снятия с себя вины, в ходе которой самый знатный дворянин Португалии рисковал своей жизнью в военной кампании (36). Однако, как только эта задача была успешно выполнена и Аземмур захвачен в начале сентября 1513 г., Д. Хайме удалился в свои родовые владения в Алентежу, откуда он продолжал выражать скептицизм в отношении глобальной программы Д. Мануэля и продолжил самостоятельную карьеру. В январе 1517 г., например, он получил папскую буллу от Льва X, позволяющую ему преобразовать пятнадцать церквей, находящихся под его юрисдикцией, в коменды Ордена Христа и раздавать их кавалерам по своему усмотрению, без запроса согласия португальской короны. И даже в 1529 г. он все еще выражал недовольство Д. Жуану III по поводу некоторых особенностей политики, которую отец последнего проводил за границей (37).
Если сам герцог и реорганизовал состоявших у него на службе солдат, обучив их "в швейцарском стиле" в 1513 г., его примеру вряд ли последовали другие. То ли из-за саботажа, то ли из-за некомпетентности другие командиры в Марокко отказались использовать копейщиков надлежащим образом. Новобранцы тоже сопротивлялись требуемой дисциплине и часто дезертировали при первой же возможности. Поскольку программа требовала строевой подготовки и, кроме того, требовала, чтобы аристократы, привыкшие сражаться верхом, участвовали в боевых действиях в смешанных порядках с уступавшими им по социальному положению пехотинцами, против этого возражали представители низшей знати (escudeiros и infancoes), как мы видим из широко распространенных беспорядков, которые произошли при попытке возродить систему ordenanca в 1526-7 гг. Подобно мамлюкам из военной касты, описанным Давидом Айалоном в его знаменитой монографии, португальская знать сопротивлялась социальным требованиям новой технологии и возмущалась действиями Короны, которая хотела ее навязать (38). После 1515 г., когда позиции Д. Мануэла ослабли, он был вынужден отказаться от этой военной реформы и даже распустил свою роту алебардщиков.
Но пока длилась великая волна мануэлинских реформ, примерно с 1505 по 1514 гг., Португалия начала проявлять себя на европейской арене как великая держава, поскольку возвращавшиеся из Индии флоты продолжали привозить значительные (если не сказать — поразительные) возвратные грузы. Теперь Венеция была явно потрясена, поскольку Португалия угрожала ее торговому положению на Востоке, а ее отношения с Египтом оказались под угрозой из-за неустойчивого поведения султана Кансу аль-Гури (годы правления 1501-1516). Кроме того, в политике в Западной Азии и Северной Африке намечались серьезные изменения политической конъюнктуры, которые быстро уловила португальская корона. Помимо обычных игроков, османского султана Баязида II и мамлюков, в ситуации неустойчивого равновесия на рубеже XVI в. на сцене появилась тревожная новая сила, а именно, государство шиитов-Сефевидов, которое основал шах Исмаил, одержавший впечатляющие военные победы после 1500 г. сначала в Азербайджане, затем в восточном Ираке и провинции Фарс. Пока Европа пыталась разгадать, кем же является Великий Софи, как обычно называли шаха Исмаила, Д. Мануэл воспользовался беспокойством мамлюков, чтобы оказать на них давление через Родос и Орден Святого Иоанна Иерусалимского. К 1507 г., перед лицом этих многочисленных угроз, мамлюки вступили во временный союз с османами, которые снабжали их военными материалами для подготовки кораблей в Александрии и Суэце, которые должны были использоваться как в Средиземном море, так и против португальцев в Индийском океане.
То, что мамлюки не сразу отреагировали на прибытие португальцев в Индийский океан, может показаться удивительным; но это, вероятно, можно объяснить борьбой за престолонаследие, развернувшейся в Египте в конце долгого правления султана Каит-бея (годы правления 1468-1496). Затем последовала череда четырех быстро сменявшихся султанов, пока к власти в 1501 г. не пришел Кансу аль-Гури. В самом деле, одной из первых реакций Египта на португальцев в Индийском океане является реакция знаменитого, но довольно бестолкового летописца Ибн Ияса, который утверждает (вероятно, буквально, но, возможно, и метафорически), что португальцы разрушили стену (sudd), которую Александр Македонский построил в древности, чтобы совершить плавание вокруг Африки (39). Это утверждение может быть истолковано как лестное для португальских притязаний (сам Дуарте Гальван, как мы видели, был не прочь провести параллель с Александром), но следует также напомнить, что, по крайней мере в исламских преданиях, Александр построил стену, чтобы защитить цивилизацию от нашествия Гога и Магога. Во всяком случае, государство мамлюков, хотя и медленно, но со временем все-таки мобилизовало свои силы. Кроме того, по-видимому, уже в 1505 г. поползли слухи о готовящемся нападении португальцев на Джидду. К ноябрю того же года эмир Хусейн Мушриф аль-Курди был отправлен из Каира в Красное море с задачей в первую очередь укрепить порт, который давал доступ к Мекке. После этого он отплыл с флотом, вероятно, в августе или сентябре 1507 г., его первым пунктом назначения был порт Диу в Гуджарате; хадрамаутские источники говорят об Амире Хусейне как о святом воине (муджахид фи сабил Аллах), который намеревался "вступить в бой с франками, появившимися в Океане, и перерезавшими торговые пути мусульман" (40). Египетский флот, по общему мнению, насчитывавший около двенадцати кораблей и 1500 латников, первоначально в сражении при Чауле в марте 1508 г. одержал довольно убедительную победу над португальским флотом, возглавляемым Д. Лореншу де Алмейдой, сыном вице-короля, который был убит в бою. Весть об этом пришла в Каир в конце того же года, и султан, как рассказывают, приказал три дня подряд бить в городе в барабаны победы, особенно после того, как стало известно, что Амир Хусейн захватил "значительную добычу" (41). Но Амир Хусейн также запросил подкреплений, явно не доверяя своим индийским союзникам, в частности губернатору Диу Малику Аязу, который, опасаясь более далекоидущих намерений египтян, тем временем начал переговоры с португальским вице-королем. Но прежде чем Каир смог что-либо предпринять, португальский флот во главе с самим вице-королем отплыл из Каннанура в Диу через конканский порт Дабхол. Брошенный своими бывшими союзниками из Гуджарата, Амир Хусейн увидел, как его флот был уничтожен 3 февраля 1509 г., и в конце концов вернулся в Каир после многих невзгод только в декабре 1512 г. (42). В конце 1509 года султан Кансу аль-Гури, разгневанный таким поворотом событий, написал письма в Диу, угрожая Малику Аязу расправой за его предательство; по иронии судьбы, в середине 1510 г. в Каир снова прибыли послы от султана Махмуда из Гуджарата и некоторых других неназванных индийских правителей, в очередной раз прося египтян о помощи против "европейских пиратов... которые нанесли поражение Хусейну, командующему египетской экспедицией" (43).
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
