4
Освобожденный из своей камеры анабиоза, озлобленный, злой, я предпочел побыть один.
Я подошел к самому краю жилого купола, где прозрачный панцирь соприкасался с твердым полом. Посмотрев вниз, я увидел струи перегретого ионизированного пара, вырывающиеся из сопел ВЕС-привода. Двигатель, как и следовало ожидать, был одной из собственных разработок Пула. ВЕС расшифровывается как "Великая единая сила", которая считает фундаментальные силы природы аспектами единой сверхсилы. Это физика творения. Таким образом, люди, подобные Майклу Пулу, используют энергию, которая когда-то стимулировала расширение самой Вселенной, для тривиального продвижения вперед своих паровых ракет.
Вскоре "Краб-отшельник" загнал нас в устье червоточины, которая вела в систему Сатурна.
Сначала мы в жилом куполе пролетели границу червоточины, так что это было похоже на то, как если бы четырехгранная рама цвета электрик опустилась на нас из зенита. Эти электрически-голубые распорки были пучками экзотической материи, проявлением своего рода антигравитационного поля, которое удерживало эту горловину в пространстве и времени от коллапса. Время от времени вы могли видеть мерцание треугольной грани, отблеск золотого света, просачивающегося из тусклых залов Сатурна. Это было довольно красиво, как скульптура из света.
Рамка опустилась, расширяясь в моем поле зрения, и опустилась вокруг нас, закрывая вид на Землю и Земной порт.
Теперь я смотрел вверх, в некое подобие туннеля, выделяемого вспыхивающими полосами света. Это был изъян в самом пространстве-времени; вспышка, которую я видел, была исходом этого огромного напряжения в экзотические частицы и излучение. По мере того, как корабль все глубже погружался в червоточину, фрагменты бело-голубого света выплывали из исчезающей точки прямо над моей головой и роились вдоль пространственно-временных стен. Было подлинное ощущение скорости, безграничной, неконтролируемой скорости. Жилой купол заскрипел, как жестяная лачуга, и мне показалось, что я слышу, как этот престарелый двигатель визжит от напряжения. Я вцепился в поручень и постарался не съежиться.
Переход, по крайней мере, был, к счастью, коротким. Среди ливня экзотических частиц мы поднялись из другого электрически-голубого интерфейса — и я снова оказался в системе Сатурна, впервые за многие годы.
Я сразу увидел, что мы находимся близко к орбите Титана относительно его родителя, потому что сам спутник, подвешенный в потертом небе жилого купола, был примерно такого размера, каким я его запомнил: приплюснутый шар, немного больше Луны, видимой с Земли. Другие спутники висели по небу точками света. Солнце было справа, с его тесным скоплением внутренних планет, так что Сатурн был наполовину освещен. Единственная привлекательная особенность Сатурна — кольца — были невидимы, поскольку орбита Титана находится в той же экваториальной плоскости, что и система колец, а тонкие кольца расположены ребрами друг к другу. Но отбрасываемая Солнцем тень от колец, резкая и неожиданная, легла на поверхность планеты.
В открывшемся виде не было ничего романтичного, ничего красивого, по крайней мере, для меня. Свет был ровным и бледным. Сатурн примерно в десять раз дальше от Солнца, чем Земля, и Солнце уменьшено до жуткой точки, его сияние составляет лишь сотую часть того, что на Земле: Сатурн туманный и мрачный, осеннее место. И вы никогда не забывали, что были далеко от дома, когда человеческая рука, протянутая к Солнцу на ее длину, могла бы охватить всю орбиту Земли.
"Краб" развернулся, и открылся сам Титан — шар, от полюса до полюса затянутый мутно-коричневым облаком, еще более мрачный и непривлекательный, чем его родитель. Очевидно, Майкл Пул разместил свой интерфейс червоточины близко к спутнику в ожидании, что Титан когда-нибудь послужит его целям.
Титан становился все больше, заметно раздуваясь. Наша цель была очевидна.
Гарри Пул взял командование на себя. Он заставил нас надеть тяжелые, многослойные экзоскелеты, каких я никогда раньше не видел. Мы сидели на наших диванах, как объемистые куколки; мой скафандр был таким толстым, что мои ноги не сгибались должным образом.
— Вот в чем дело, — сказал Гарри, очевидно, для меня. — "Краб" вышел из червоточины, направляясь прямо к Титану. Таким образом, мы надеемся доставить вас туда до того, как какая-либо из здешних автоматизированных систем наблюдения сможет нас обнаружить или что-либо предпринять. Через некоторое время "Краб" затормозит на орбите вокруг Титана. Но до этого вы четверо в гондоле будете выброшены прямо в атмосферу. — Он щелкнул пальцами, и в полу под нами открылся люк, открыв внутренности другого корабля, прикрепленного к основанию жилого купола. Очевидно, это была "гондола", что-то вроде посадочного шаттла. Она была похожа на пещеру, ярко освещенную, со стенами, покрытыми дисплеями с данными.
Я сказал: — Выброшены прямо сюда, Гарри? А как насчет тебя?
Он улыбнулся своим молодым-старым лицом. — Я буду ждать тебя на орбите. На всякий случай кто-то должен остаться, чтобы выручить тебя.
— Эта "гондола" выглядит маленькой для нас четверых.
Гарри сказал: — Ну, вес учитывался. В целом вы будете весить не больше тонны. — Он протянул мне планшет с данными. — Теперь вступаешь в игру ты, Йовик. Я хочу, чтобы ты отправил сопроводительное сообщение на базу контроля за соблюдением законов разумности на Энцеладе.
Я уставился на планшет. — О чем именно?
Гарри сказал: — Профиль входа разработан так, чтобы имитировать беспилотную миссию. Вы входите в режиме резкого торможения. Я хочу, чтобы в телеметрии вы выглядели таким образом — как будто это просто еще один беспилотный зонд, отправляющийся с научными целями, или с инспекцией кураторства, или что там еще вы, бюрократы, делаете. Приложи соответствующие разрешения. Я совершенно уверен, что ты способен на это.
Я тоже был в этом уверен. Я открыл планшет взмахом руки, быстро смоделировал подходящий профиль, позволил системам Гарри проверить, не передавал ли я контрабандой никаких криков о помощи, и отправил это на Энцелад. Затем я вернул планшет. — Вот. Сделано. Ты скрыт от кураторов маской. Я сделал то, что ты хотел. — Я махнул в сторону надвигающегося лица Титана. — Значит, ты можешь избавить меня от этого, не так ли?
— Мы обсуждали это, — сказал Майкл Пул с легким оттенком сожаления в голосе. — Мы решили взять тебя с собой в качестве запасного варианта, Йовик, на случай возникновения проблем, любого рода вызовов с Энцелада. Даже если они обнаружат, что на корабле есть экипаж, твое присутствие на борту даст нам некоторое прикрытие.
Я фыркнул. — Они увидят это без труда.
Мириам пожала плечами. — Оно того стоит, если это даст нам немного больше времени.
Билл Дзик пристально посмотрел на меня. — Только не придумывай ничего, кабинетный жокей. Я буду следить за тобой всю дорогу вниз и обратно.
— И послушай, — сказал Гарри, наклоняясь вперед. — Если все получится, Йовик, ты будешь вознагражден. Мы позаботимся об этом. В конце концов, мы сможем себе это позволить. — Он улыбнулся своей юношеской улыбкой. — И просто подумай. Ты будешь одним из первых людей, ступивших на Титан! Итак, как видишь, у тебя есть все основания для сотрудничества, не так ли? — Он сверился с часами на своем информационном планшете. — Мы близки к контрольному пункту. Спускайтесь, команда.
Все они усмехнулись при слове "команда" и веселом тоне человека, который остался позади. Но мы довольно послушно прошли через люк и спустились в пещеру-гондолу с приборами, сначала Мириам, затем я, а Билл Дзик за моей спиной. Майкл Пул вошел последним; я видел, как он чопорно обнял своего отца, очевидно, не тот жест, к которому они привыкли.
В гондоле наши четыре кушетки стояли в ряд, так близко, что мои колени касались коленей Мириам и Дзика, когда мы все втиснулись туда в своих скафандрах. Корпус окружал нас со всех сторон, достаточно близко, чтобы я мог протянуть руку и потрогать его во всех направлениях, эту плотно прилегающую оболочку. Пул закрыл люк, и я услышал гул и жужжание, когда включились независимые системы этого корабля. Послышался скрежет защелок, а затем что-то вроде бокового толчка, от которого у меня скрутило живот. Мы уже были оторваны от "Краба", свободно падали и вращались.
Пул коснулся панели над своей головой, и корпус стал прозрачным. Теперь казалось, что мы четверо на наших кушетках висим в космосе, окруженные светящимися приборными панелями и массивными устройствами, которые, должно быть, являются источниками питания, жизнеобеспечения, расходными материалами. Надо мной "Краб" скользил по поверхности Сатурна, включив двигатель, а подо мной вырисовывался оранжевый лик Титана.
Я захныкал. Я никогда не притворялся храбрым.
Мириам Берг вручила мне прозрачный шлем-пузырь. — Лета, надень это, пока тебя не стошнило.
Я натянул шлем на голову; он плотно прилег к горловине скафандра и сам защелкнулся.
Билл Дзик, очевидно, наслаждался моим дискомфортом. — В скафандре ты чувствуешь себя в большей безопасности, верно? Что ж, вход — самое опасное время. Но тебе, Имри, лучше надеяться, что мы пройдем через внешние слои атмосферы до того, как пробьется корпус. Это снаряжение не предназначено для использования в качестве скафандров высокого давления.
— Тогда какой от него толк?
— Температурный контроль, — сказал Майкл Пул чуть более сочувственно. — Давление воздуха на поверхности Титана на пятьдесят процентов выше, чем на Земле. Но этот густой холодный воздух просто высасывает твое тепло. Послушай, Имри. Гондола небольшая, но у нее довольно надежный источник питания — по сути, ВЕС-двигатель. Тебе понадобится эта мощность, чтобы согреться. На короткое время твой скафандр защитит тебя; в ткань встроены элементы питания. Но вдали от гондолы ты продержишься не больше нескольких часов. Понял?
Меня это с трудом успокоило. — А как же сам вход? Твой отец сказал, что мы будем следовать по профилю беспилотного зонда. Звучит... энергично.
Билл Дзик расхохотался. Больше никто не ответил.
Пул и остальные начали работать с системой предварительной проверки. Гарри прошептал мне на ухо, что у каждого из нас только что были сняты новые копии личности и сохранены в системах гондолы. Меня это не успокоило.
Я лежал беспомощный, связанный и пристегнутый ремнями, когда мы врезались в залитую солнцем атмосферу Титана.
5
Через пятнадцать минут после отрыва от "Краба" гондола столкнулась с первыми слоями верхней атмосферы Титана, разреженными и холодными, окружающими нас бледно-голубым цветом. Все еще находясь в тысяче километров над твердой поверхностью, я почувствовал первые колебания головокружительной скорости гондолы. Воздух Титана массивен и глубок, и сначала я падал задом прямо в него.
Первые три минуты входа были самыми тяжелыми, поскольку мы влетели в воздух с межпланетной скоростью, и она резко уменьшалась. В трехстах километрах над поверхностью торможение достигло максимума при шестнадцати g. Благодаря компенсации инерционным полем Пула, я почувствовал не более чем слабую тряску, но гондола содрогнулась и ударилась. Тем временем перед нами возникла ударная волна, как ярко вспыхнувший газовый колпак: воздух Титана превратился в плазму из-за рассеивающейся кинетической энергии гондолы.
Эта огненная фаза входа была, к счастью, короткой. Но когда она закончилась, мы все еще беспомощно падали. Еще через три минуты мы были в ста пятидесяти километрах от поверхности и погрузились в оранжевую дымку — продукты органической химии при разрушении метана Титана солнечным светом. Пул нажал на панель, и над нами отстрелился вспомогательный парашют диаметром в пару метров. Это стабилизировало нас в сгущающемся воздухе, наши спины были обращены к поверхности, а лица — к небу. Затем успокаивающе раскрылся основной парашют.
В течение пятнадцати минут мы дрейфовали, медленно погружаясь в глубокий океан холодного, вялого воздуха. Пул и его коллеги работали над своими планшетами, собирая данные с датчиков, которые измеряли физические и химические свойства атмосферы. Я лежал молча, мне тоже было любопытно, но я боялся за свою жизнь.
По мере того как мы погружались все глубже в углеводородный смог, температура неуклонно падала. В шестидесяти километрах над поверхностью мы провалились сквозь слой облаков в более чистый воздух внизу, а затем, на высоте сорока километров, сквозь тонкий слой метановых облаков. Температура здесь была близка к своему минимуму, всего на семьдесят градусов или около того выше абсолютного нуля. Скоро она снова поднимется. Как обсуждали Пул и его команда, парниковый эффект от таинственного метана, которого там не должно было быть, нагревает воздух Титана вплоть до грунта.
Через пятнадцать минут после распаковки основного парашюта он был срезан, и открылся купол стабилизатора меньшего размера. Намного меньшего. Мы начали падать быстрее, в глубокий воздушный океан. — Лета, — сказал я. — Почему мы сбросили большой парашют? Мы все еще на высоте сорока километров!
Билл Дзик посмеялся надо мной. — Куратор, неужели ты ничего не знаешь о мире, который должен охранять? Воздух здесь густой, а гравитация низкая, всего седьмая часть земной нормы. Под этим большим парашютом мы бы висели в воздухе весь день...
Гондола накренилась набок, подталкиваемая ветром. По крайней мере, это заставило Дзика замолчать. Но по мере того, как мы снижались, ветер ослабевал, пока воздух не стал неподвижным и тягучим, как глубокая вода. Теперь мы были погружены в оранжевую нефтехимическую дымку, хотя солнце было отчетливо видно как яркий точечный источник света, окруженный желто-коричневым ореолом. Экипаж собирал данные о спектрах солнечного гало, отыскивая информацию об аэрозолях, взвешенных в воздухе твердых или жидких частицах.
И постепенно за нашими спинами стала видна поверхность Титана. Я повернулся, чтобы посмотреть. Кучевые облака паров этана покрывали континенты из водяного льда. На самой поверхности я увидел россыпь темных и белых пятен, огромных по площади областей, изрытых чем-то похожим на ударные кратеры и прорезанных извилистыми долинами, проделанными текущей жидкостью, этаном или метаном. Команда продолжала собирать свои научные данные. Акустический эхолот посылал сложные звуковые импульсы. Мириам Берг показала мне, как некоторые эхо-сигналы возвращались двойными, с отражениями от поверхности и дна кратерных озер, подобных тому, в которое попал мой зонд для отбора проб.
Гондола покачивалась под своим парашютом. Пул отключил инерционную защиту, и, раскачиваясь при силе тяжести в одну седьмую от силы тяжести Земли, я чувствовал себя комфортно в своем толстом, мягко слоистом экзоскелете. Бормотание экипажа во время работы было профессиональным и тихим. Думаю, я действительно ненадолго заснул.
Затем был толчок. Я проснулся от резкого щелчка. Парашют был отстегнут и уплывал прочь, его нити болтались, как у какой-нибудь медузы. Наше падение было медленным в этом густом воздухе и слабой гравитации, но мы падали!
