| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Наверное, Птица открыла глаза — на какой-то момент она перестала чувствовать свое тело. Потому что ей почудилось, что языки пламени вдруг вспыхнули и разошлись множеством ярких искр. Слепящий свет разлился перед ней, заискрил оранжевыми и огненными пятнами. И появилось странное ощущение, что внутренняя сила, энергия выплескивается за край и расходиться вверх и вниз по склону. И часть этой энергии надо суметь направить в котел с зельем. Просто сконцентрироваться на нем, представить его.
Представить себе зелье и то, как Саен пьет его. И как он меняется и становится другим...
В этот момент Птица увидела Набару. Сияющая золотым богиня возникла, точно призрачное видение. Да так оно и было, Набара не могла быть в Каньоне Дождей, она просто привиделась Птице. Глаза Набары сверкали, точно алмазы, черные косы развивались, алые губы источали еле слышный горьковатый аромат.
— Пришла просить меня об услуге? — проговорила Набара. — Только ты и без того моя, и цветочки на твоем плече никто уже не смоет. Что ты хочешь, если призываешь мое имя?
Птица запнулась. Никто не рассказывал, что во время совершения приворота приходит сама Набара. Никогда такого не было. Потому, лучше сейчас не разговаривать с ней.
Птица попробовала создать стену между собой и Набарой, представила ее, вложила в представление всю энергию.
— Что же ты, глупая, испугалась? Я с тобой буду навсегда, — голос Набары стали неожиданно низким, и золотое свечение угасло, уступая место синеве. Тело богини синело, становилось больше, тяжелее. И все приближалось и приближалось к Птице.
Но за невидимую стену Набара не должна пройти, у нее это не выйдет...
— Тягаться хочешь со мною? Поздно, девочка, ты вызвала меня своим заклинанием. Думаешь, кто придает силу всем приворотам Линна? Только я могу это сделать. Только мне принадлежит сила любви.
Птица не отвечала. Ее охватил дикий страх. Конечно, Набара права. Она же богиня любви, как не ей приходить на приворотный обряд. И, может быть, остальные просто не видели ее, потому что не обладали цветочками на плече или вот такой силой, что есть у Птицы.
Конечно, сила есть! И надо постараться не подпустить клятую Набару. Если бы только здесь бы Саен, он ведь говорил, что сумеет справиться с Набарой.
Птица сжала губы, изловчилась и толкнула ногой булькающий котел. Огонь даже не обжег ее, во всяком случае, ничего Птица не почувствовала. Ничегошеньки! Только страх, постепенно сменяющийся яростью!
А пусть попробует гадкая богиня преодолеть стену, что создала Птица! Пусть только попробует!
Набара рассмеялась низким, хрипловатым смехом и сказала:
— Держи свою стену, глупая девочка. Придет время, и ты пропустишь меня по своей воле, по своему желанию. Один раз ты меня вызвала, потому что нуждалась в моей помощи. Вызовешь и второй раз, и третий. А на третий раз я заберу твою душу, и она будет моей. И стена тебе не поможет, Нок. Ни одна стена тебе не поможет.
Набара враз снова стала золотой, тоненькой и изящной. Ослепительно улыбнулась, перекинула за спину черные косы. Мелодично звякнули бубенцы на ее лодыжках, качнулись многочисленные золотые браслеты на запястьях, и невозможно прекрасная богиня исчезла, забрав с собой яркий свет.
Склон мгновенно погрузился во тьму. Костер угас, налетел холоднющий ветер.
Птица поняла, что обессилела, что не может подняться и даже шаг сделать. Руки дрожали так, что не удавалось и тесемки плаща как следует завязать. Придется сидеть тут до утра, ожидая, пока схлынет чудовищная усталость и мышцы нальются привычной силой.
Глупость сделала Птица, только разве ж она знала, что на заклинание приворота явится Набара? Если бы знала — ни за что не взялась бы за такое. С другой стороны — уж теперь будет знать и держаться от таких штучек подальше. Главное — чтобы Саен не догадался об этом.
Главное, чтобы не додумался Еж, не рассказал все хозяину, не растрепался. Обычно он крепко спит до самого утра и даже по малой нужде не встает. И потому надо отдохнуть, набраться сил и топать домой.
Птица запахнула получше края плаща, надвинула на самый лоб капюшон. Подумала, что руки у нее дрожат, точно у линнских пьяниц, что не просыхают неделями. Горько усмехнулась и привалилась к камню. Внизу сварливая река шумно соглашалась с тем, что Птица наделала глупостей.
Ну, ничего, сейчас она немного отдохнет и вернется домой. И больше никогда и ничего такого...
А все-таки у нее получилось не пустить синюю Набару, хватило сил и умения. Кто его знает, может Саен пользуется точно такой же силой? И, может, однажды Птица станет такой же сильной, как хозяин? И сможет убивать драконов, зарабатывать золотые монеты и тогда не придется стыдиться дырочки в носу?
Глава 3
Птица и не заметила, как уснула. Навалился морок, отяжелели ресницы. Убаюкивающим гулом звучал на вершине ветер, да сонной музыкой гремела внизу Ануса-Им. Спать хотелось ужасно. Да это и хорошо, сон вернет силы, поможет собраться с духом и вернуться домой.
Уснула Птица в одиночестве ночью на склоне горы, а проснулась от звука мужских голосов.
— Вот это находка! Чтоб я здох! Глянь-ка, Мыкх, лежит себе девушка и спит! А ну-ка, голубонька, открой глазки! Мы полюбуемся на тебя...
Птица подскочила, как ужаленная, качнулась, схватилась рукой за камень.
Все-таки слишком много сил забрала у нее схватка с Набарой. Ноги до сих пор подгибаются....
— Кто ты такая? Как тебя зовут? Ты с Каньона Дождей?
Птица поняла, что ей тяжело смотреть в глаза этим людям, что от взгляда в чужие зрачки пробирает страх и хочется отвести взор и прикоснуться к браслетам-оберегам на запястьях. Нехорошие это люди, вот что! Так ясно и четко ощущается и их наглость, и их радость то того, что Птица тут одна, без защиты, и они нашли ее сонную, одинокую и теперь могут делать с ней все, что хотят.
Мужчин было двое, один невысокий, худой, смуглый почти до черноты. С медным кольцом в ухе и длинным следом от сережки в ноздре. След давно зарос и остался короткой полосой, будто сережку просто рванули из носа.
Второй был тоже чернущий, с круглыми щеками и толстыми губами. Он постоянно щурился и чесался, но глаза его блестели хитрым и наглым блеском.
— Ну, что ты молчишь? Язык, что ли, проглотила?
— С Каньона, — наконец выдавила из себя Птица.
— А тут что делаешь? Заплутала, что ль, глупая? Так вон, мостик рядом, — мужчина с сережкой говорил, вроде бы, ласково, но не улыбался. — Мы покажем тебе дорогу, милая, но ты за это подаришь нам свой плащик. Идет? Плата невысока, ты себе новый справишь, у вас там в Каньоне деньжищь много. А нам, бедным путникам плащик очень даже пригодится...
— Чего ты распинаешься? Дорогу и сама найдет, не дура, небось, — резко сказал губастый и приблизился к Птице.
Толстыми пальцами рванул завязки плаща, на Птицу пахнуло дымом и жевательной травой нигоко. Мужчина, которого худой называл Мыкхом, действовал быстро и грубо. Стянул с Птицы плащ, после длинный шерстяной кафтан и кивнул на ноги:
— Сапоги сымай тоже, а не то я сам тебе их сыму... вместе с ногами....
— Что-то странно она пялится на нас. И не кричит... уж не больная ли? — забеспокоился его товарищ.
Мыкх с сомнением глянул на Птицу и пробурчал:
— Худая какая-то и бледная. А ну, говори, что в здешних краях делаешь?
Птица съежилась на холодном ветру, потерла ладонями плечи. Еле слышно пробормотала, что ходила за травой, заблудилась, боялась упасть в реку, боялась птиц, что кричали тут. Зубы у нее стучали от холода и страха и слова выходили путанными и невнятными.
— Да она дурочка никак, — фыркнул тот, что с сережкой. — Небось, няньчатся с ней, носятся, а она — дура дурой. Ну, что пялишься, девушка? Рубашку тоже стягивай. Она у нее с вышивкой, новая, добротная. За нее тоже дадут хорошие деньги. Быстро, кому говорю.
— Замерзнет... — равнодушно протянул его товарищ, аккуратно свертывая плащ и кафтан Птицы.
— Ну, так и что? Все знают в Каньоне, что она дурочка. А с дурочками чего только не случается. Ушла из дома, разделась да бродила по горам. А я тебе скажу, что таких вот сумасшедших ничего не берет, ни холод ни звери. Звери — так вообще чувствуют в них родственные души, вот как бывает. Пошевеливайся, милая, пошевеливайся. Еще спасибо скажешь, что мы тебя отпустили по добру, по здорову.
Птица торопливо стянула рубашку и осталась стоять в одних штанах и полотняной тоненькой сорочке без рукавов.
Тот, что с сережкой в ухе, длинно свистнул, сплюнул и сказал своему товарищу:
— А глянь, Мыгх, что на плече этой девоньки? Ты видал такие цветочки раньше?
— Дык, кто их не видал? Такую красоту носят жрицы Набары, это ж каждый знает.
— Ну, и что выходит?
— А что выходит? — нахмурился губастый.
— Ох, и дурень ты, Мыгх, вот что я скажу тебе. Это значит, что она — жрица. На нос ее глянь — дырка там! Рабыня она и жрица. И беглая к тому же. Сережку куда дела, девонька?
Птица таращилась на смуглого мужика и не могла двух слов связать. Ее трясло от холода и слабости, кружилась голова и в душу забирался страх, потому что все яснее и яснее становилось — кто такие эти двое.
— Ну, так с ума сошла, вот и прогнали ее... чего там... — хмуро пояснил Мыгх.
— Не, тут не все просто. Для того, чтобы служить Набаре, мозги вовсе не нужны, это всякий знает. А девушка она ничего, красивая. Глянь, глазки какие, что твои звезды. Давай-ка, мы и ее заберем с собой.
И мужчина без лишних слов заломил Птице руки за спину и принялся связывать веревкой. Действовал он так быстро, что Птица от удивления икнула и растерялась. Но тут же дернула плечами и скороговоркой выдала:
— Меня купил старейшина Каньона Дождей! Меня нельзя забирать. Я не убегала... меня купили... клянусь Набарой...
— Да, расскажи это кому хошь. Старейшину Саена тут всякий знает, все знают, что он потерял когда-то свою любимую и до сих горюет о ней. Все знают, что он не покупает рабынь и не ухаживает за девушками. И все знают, что Саен — страшный человек. Потому не ври, девушка, тебе это не поможет. Какое хоть имя тебе дали в Храме?
И тут Птица поняла, что лучше всего притворятся дурой. Потому что чего доброго, эти двое захотят от нее того самого, за что обычно вносят приличную плату настоятельнице храма Набары. А к дурочке, глядишь, и побоятся притронуться. И она затрясла головой, замычала и забормотала, пристукивая зубами:
— Саен меня купил... купил меня Саен... нельзя меня забирать... он сейчас придет... вон, он идет... дух его я вижу... вижу дух его...
— Я ж тебе говорил, — спокойно проговорил худой, — дурочка как есть. Давай-ка сюда плащ, а не то она замерзнет. Продадим в какой-нибудь караван, где воины по несколько недель в пути. Она там кстати будет. Возьмем немного серебра, все деньги.
— Чего это плащ давать? Мне он самому нравится... — нахмурился Мыгх, — За него знаешь, какие деньги дадут?
— Пять медяков тебе отсыплют за ворованное, знаю. А тут дело серебром пахнет. Вишь, девчонка какая. Да закрой рот, наконец, — последнюю фразу он сказал Птице и легонько хлопнул ее по щеке, — иначе прибью, дурочка. Ну, кому сказал. Сейчас к Саену и отведем тебя, что не ясно? Пойдешь к своему Саену и ничего тебе не будет. Я дело говорю, — и худой весело подмигнул своему другу.
— Вот вечно ты затеваешь что-то, Хум, — проговорил Мыгх и яростно зачесал плечо, — а если нас за нее поймают?
— Кто? Кто поймает, я спрашиваю? — Хум проворно выхватил у товарища плащ и завернул в него поплотнее Птицу. После пнул ее и велел:
— Шагай, давай-ка, девушка. Топай ногами. К Саену идем, ясно тебе?
Птице оставалось только согласно кивнуть и зашагать за этими двумя.
Они еще какое-то время спорили— Мыгх вяло уверял, что воровство девушек карается законом и жестоко, а Хум убеждал, что никого они не украли, и что Птица — просто беглая рабыня.
— А на серебро мы купим новое оружие, еще сам после спасибо скажешь, — уверено вещал Хум, — сабли купим, ножи. Опять же, сапоги тебе новые справим. Осень вот-вот с зимой повстречается, а у тебя твои совсем развалились. Сколько ж можно подошву веревкой-то привязывать? Так и помереть недолго от холода.
Птице пришлось идти босиком. В плащ-то ее завернули, но о ногах не подумали вовсе. А она за то время, что жила в Каньоне, отвыкла ходить босой. Потому приходилось ей нелегко, пальцы ног быстро окрасились красным, подошвы заболели, замерзли. Щиколотки стали ледяными и Птица поняла, что совсем скоро и ног не будет чувствовать от холода.
На ее счастье, с другой стороны горки их ожидал серенький ослик, привязанный к дереву. Животное равнодушно скосилось на Птицу и своих хозяев и так же равнодушно опустило голову к земле за очередной порцией травы.
— А этому лентяю лишь бы жрать, — буркнул Хум, — давай-ка, ленивая скотина, шевелись. Посадим на него девушку, а то как бы не попортить товар. Она у нас должна выглядеть прилично. Чтобы люди захотели платить за нее серебро.
И Хум собственноручно посадил Птицу на спину осла, покрытую привязанным одеялком.
Птица вздохнула с облегчением и прижала ноги к теплому боку животного. Ладно, хоть не пешком тащиться. Она не сомневалась, что Саен найдет ее, не сомневалась, что надает этим паршивцам хорошенько. Всыплет так, что будут долго помнить. А то и вовсе убьет, как убил тех драконов. Потому страх немного отпустил ее.
А то и сама она с ними справится, вот только наберется сил. Слишком много их забрала стычка с Набарой.
Глава 4
Узенькая дорожка петляла, уводя вниз, в мрачный овраг с худосочным ручьем на дне и редкой травой на склонах. Пришлось продираться через колючие кусты, проезжать под низкими ветками деревьев. Все вниз и вниз. Птица никогда не бывала в этих местах и понятие не имела — куда ее везут.
Сквозь овраг выбрались на ровную, мощеную плитами дорогу — просто поднялись по еще одному склону и неожиданно кусты разошлись, открывая удобный тракт. Копыта ослика славно застучали по камню, и стало ясно, что двигаются они на восток, в противоположную сторону от входного моста Каньона.
Оба ее похитителя стали вдруг тихими и молчаливыми. Торопились, подгоняли ослика и то и дело оглядывались. Птица без труда поняла, что они боятся встретить тут суэмцев или еще кого. На какое-то время появилась надежда — вдруг повезет, вдруг появятся воины и спросят — чего это девушку везут связанную и затянутую в плащ по самую горловину, точно тюк с едой?
Где-то вдалеке действительно показался пост — каменный домик и несколько воинов с копьями. Птица уж совсем приободрилась, было, но тут Хум дернул осла за поводок и решительно свернул вниз с дороги, на сыпучий склон, к невысоким соснам и лиственницам. Прощай, надежда!
Они просто пересекли тракт и оказались на его противоположной стороне. Углубились в лесок и все спускались, спускались куда-то вниз. Дороги тут не было, потому приходилось петлять, пробираясь сквозь колючие заросли, между крепкими стволами деревьев, нагибаться, чтобы не влезть в паутину и не треснуться лбом о низкие ветки.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
