Арагорн шагал устало, словно у него появились какие-то проблемы, но, вместо того, чтобы отправиться спать, он сел на бревно у кострища и закурил. Я осторожно подошел и пристроился рядом. От неожиданности бог вздрогнул, но моментально взял себя в руки:

— Знал же я, что тебе ничего лишнего говорить нельзя! — с оттенком не то восхищения, не то досады произнес он. — И что ты теперь делать намерен?

Я пожал плечами:

— Поболтаю с тобой — и обратно, дворцовые перевороты купировать. Как-никак, играю на стороне Порядка, вот и восстановлю конституционный порядок. Или какой он там? О конституции орки вроде не слышали.

Бог хмыкнул:

— Даже так? А ты, оказывается, идейный. Жаль, что не все такие...

— На двуногую кошку намекаешь? Да, у девчонки — свои тараканы. Но мне кажется, она все же не создана для Хаоса, это у нее подростковое. Был бы ты с ней поласковее, может, и не стала бы она делать глупости...

Ночь в лесу, полном запахов лиственной прели и свежей золы, — время для откровенности. Поэтому я не удивился, что Арагорн не стал, как обычно, насмешничать, а ответил искренне:

— Игра — штука жестокая. И идет игра не только за обладание мирами Веера, но и за каждую фигуру. Нэка стала добычей Хаоса, но у нее еще есть свобода выбора, она не пытается разрушить себя. Скорее наоборот — хочет стать цельной.

— Понятно, — кивнул я. — А вот мне что теперь делать? Знаешь, сколько у меня вопросов накопилось? Что происходит с моим телом, когда я ухожу в Туман? И вообще — что есть мое тело? Точнее, где мое прежнее, человеческое, тело? И откуда взялось орочье? Интересно же!

Арагорн, поняв, что я не собираюсь продолжать разговор о его неудачах, улыбнулся:

— Человеческую внешность ты вернешь, когда станешь самим собой. Это — не квест, для этого не надо никого воровать или с кем-то сражаться. Твое человеческое тело никуда не девалось, оно при тебе. Но сейчас на него наложена матрица одного трупа. Премерзкий старик был, алкаш и болтун. Помер глупо, причем без свидетелей, вот я и использовал бесхозный биоматериал. Звали дедка действительно Мышкун. Так что ты Апа-Шер ни слова не соврал. Но готовься: в Кароде тебя могут принять за него. Хотя в чем-то ты и есть он...

Я снова кивнул:

— Весело. Но ничего, посмотрим...

Мы посидели еще немного, болтая обо всяких философских и магических парадоксах. Постепенно небо стало сереть, со стороны ручья потянуло ветерком.

— Ладно, я пойду, — сказал я.

Почему-то у меня было четкое ощущение, что нужно вернуться к кривой березе. Когда я отыскал приметное дерево, было уже почти светло. Поднялся легкий ветерок, разогнавший туман, по-утреннему защебетали проснувшиеся птицы.

Достав нож, я вырезал на коре букву 'С' и осторожно отслоил несколько полосок бересты, оставив их висеть тоненькими ниточками. Первый дождь или сильный ветер — и они исчезнут. Значит, если когда-нибудь я решу, что мне уже можно возвращаться на Землю, я сумею очутиться здесь до того, как здесь взойдет солнце.

— Привет, Саныч, — вдруг услышал я со стороны ручья.

Оклик заставил вздрогнуть. Последний раз Санычем меня называли давным-давно... вчерашним вечером.

На противоположном берегу ручья стоял Маркиз.

Забавный парень, один из тех, кто приходит однажды и остается навсегда. Лет шесть назад он был пухлым розовощеким подростком, которого так и тянуло назвать 'пупсиком', если бы ни его почти двухметровый рост. Ради смеха на одном из лангедоков ему дали роль маркизы де Помпадур, дамы, приятной во всех отношениях. Не знаю, где девчата нашли подходящий по размеру кринолин, но игра чуть не сорвалась из-за того, что участники загибались от хохота, глядя, как щеголеватый, но малорослый король увивается за пышной красоткой, возвышающейся над ним, как штурмовая башня — над пехотой.

За прошедшие с того памятного вечера шесть лет имя Маркиза потеряло женское окончание, а его владелец оброс окладистой бородой и стал капитаном команды. На этой игре его парни были имперскими наемниками, и их лагерь находился на другом берегу ручья.

— Привет, Маркиз! — ответил я. — Какой леший тебя в такую рань поднял?

— Да вот, хочу до дневной игры чайку сварганить, — деловито ответил имперец и зачерпнул из ручья котелком. — А ты что с утра при параде?

— Так это... магия, — чуть запнувшись, почти не соврал я.

Для большинства бойцов магические правила — темный лес, они их не читают. Если сказать файтеру, что для увеличения магических сил колдун должен залезть на сосну и кукарекать оттуда, — поверят и вопросов задавать не будут. Разве что подивятся извращенной фантазии мастеров. Поэтому Маркиз лишь хохотнул:

— Давай-давай, магичь, а я чайку попью.

И скрылся в кустах.

А до меня дошло, что вскоре тут, у омутка, будет не протолкнуться от тех, кто пришел за водой или ради утреннего туалета. Так что надо поспешить с уходом в иномирье. Бросив последний взгляд на покрывшийся капельками сока надрез на березовом стволе, я прошептал заклинание...

ГЛАВА 3

Вы когда-нибудь слышали волчий вой? Он абсолютно не похож на собачий.

Домашние псы жалуются на одиночество. Домашние псы плачут. Волки поют. Их голоса взлетают к небу и, отражаясь, растекаются по земле, заставляя что-то сжиматься в груди. Волки не жалуются на одиночество, они зовут тех, кто может понять их песню...

Я проснулся от волчьего воя, но, когда открыл глаза, вокруг была тишина. Попытался сообразить: пригрезились мне эти рулады или нет? Откуда тут, возле запретных для орков земель, ездовые звери? Неужели кто-то из смельчаков перекочевал на берега озера Асан?

Светало. Звезды уже укатились с серого неба, но настоящее утро еще не наступило. В степи рассветы пестры лишь перед ненастьем, а в сушь Тот, Кто Носит Золотой Щит выходит из-за горизонта без расцвеченной его лучами свиты. Приближение солнца — в том, как меняются оттенки травы, в том, как сквозь ночную прохладу пробиваются горячие струйки дневного ветерка...

На краю распадка, в том месте, где я спускался вниз, лежал ездовой волк — матерый серо-серебристый гигант с рваным ухом и старым шрамом вдоль тупой, похожей на чемодан, морды. Видать, не в одной битве бывал... Но зверь не походил на калеку. Широкая грудь и седой 'воротник' вокруг шеи, лоснящаяся шкура и ослепительно белые клыки. Любой князь отдал бы за такого красавца половину своих стад.

В груди заныло. Когда я шагнул в портал, чтобы попасть в гущу битвы, мой зверь исчез. Куда унесли Маню его судьба и его предназначение? Я не знал...

А волк вздохнул, поднял морду к рассветному небу и снова запел.

'Я здесь! Я жду! Вспомни — как прекрасно мчаться по золотой равнине, чтобы только мы и ветер! Вспомни!'

— Маня? — прошептал я.

Зверь насторожился, оглядываясь. Только тут до меня дошло: он не видит и не слышит меня. И даже по запаху найти не может: перед тем, как лечь спать, я снова установил защитные купола.

— Маня! — уже громче позвал я, вскакивая на ноги и развеивая магию.

Умываться в это утро было уже не обязательно. Пара центнеров мышц, покрытых пушистым мехом, в одно мгновение оказались рядом, на мне и подо мной — причем одновременно. Зверь вылизал меня с ног до головы и, чуть успокоившись, уткнулся мордой в живот.

— Маня, это же ты, Маня? — глупо бормотал я. — Как же ты здесь оказался?

Я помнил волка молодым, почти щенком, а сейчас рядом со мной лежал мощный, уже начавший седеть зверь. Как он жил эти годы? Где скитался?

Когда гибнет всадник, его волк тоже долго не живет. Однажды 'запечатленный', он не будет подчиняться никому. Орки говорят, что одинокий волк умирает от тоски. Хотя, может, в этом — не вся правда. Дикий зверь слишком опасен...

Мне стало мучительно стыдно. Арагорн с его войной с собственным двойником, тайны Мироздания, чокнутый Лофт — все это, конечно, очень важно. Но где-то в степи годы подряд тосковал волк, который не верил в то, что его всадник ушел на небо. Не верил и ждал, избегая охотников и засад. Бродил где-то, скрываясь от живых, чтобы встретить того, кто был дальше, чем уходят души мертвых...

Маня не погиб. Дождался. Откуда он знал, что я вернусь? И где окажусь, когда снова приду в степь? Впрочем, в этом мире, насквозь пронизанном магией, наверное, не стоит задавать такие вопросы. Нужно просто радоваться...

Гречневая каша волку понравилась.

Мы позавтракали и пошли на запад. Где-то там, на расстоянии не больше одного дня пути, должен быть старый торговый тракт, ведущий в Шарфун-на-Нере. Если повернуть на юг, то можно добраться до Карода. Матушка Земля ничего не сказала о возвращении орочей орды на север, значит, названных брата и сестру нужно искать там, во владениях Владыки Эльтурона.

Шли не торопясь. Без седла на волке долго не продержишься — слишком покатые у них спины. Да и куда спешить? Я постепенно возвращался в степь, растворяясь в ней и одновременно — становясь все более настоящим и плотным. Любовался огромным небом, слушал треск кузнечиков и пересвисты каких-то пичуг и раз за разом прокручивал в голове разговор с Арагорном.

Когда-то поселившийся в моем щите мертвый маг Асаль-тэ-Баукир был хорошим собеседником. Я привык, что в дороге всегда можно перекинуться словечком с тем, кто понимает тебя лучше, чем ты сам. Арагорн и тут подгадил — позвал с собой бывшего владыку шести планет, а мертвый маг не смог возразить.

Или не захотел?

Впрочем, у меня и сейчас есть с кем поговорить.

— Скажи, Маня, ты знаешь, какой я — настоящий? — спрашивал я волка. — Думаешь, я всегда был таким — зеленым и морщинистым? Когда-то я был человеком. Нет, не таким, какие живут у Длинного моря, совсем другим. Я жил в каменном доме, в комнате, похожей на ячейку в пчелиных сотах. Да-да! Есть город, где дома ставят друг на друга — десять, двадцать, а то и сто каменных домов, вроде тех, что строят на севере, у гор, с каменными стенами и крышами. И эти сто домов стоят друг на друге! Представляешь? Я там жил и был другой, такой, чтобы было не страшно сидеть над головами сотен тех, кто живет внизу.

Зверь шевелил рваным ухом и косился на меня с недоумением. Дескать, какие еще люди? Что за страсти ты рассказываешь? Есть только степь и скачущие по ней орки, остальное не заслуживает внимания. Разве что какая-нибудь красавица с блестящей шкурой и глазами, похожими на отражение звезды в роднике...

— Эх, Маня, Маня! — вздыхал я и гладил волка. — Счастливый ты парень! А мне вот приходится голову ломать! Арагорн ведь и соврет — не дорого возьмет!

Хотя мастер-бог вряд ли врал. Не та ситуация, да и незачем ему. Значит, имеет смысл понять, что означают его слова. 'Стать самим собой'? Что это значит?

Конечно, Ара — еще тот юморист, но в серьезных вещах не прикалывается. Наверное, он просто не смог объяснить. Или хочет, чтобы я сам догадался.

Стать самим собой — это кем?

Кто я?

Когда-то у меня было две жизни.

В одной — перспективный врач-психиатр. Коллеги считали меня хорошим специалистом и приятным человеком, правда, порой обижались на необщительность. Я не любил традиционные 'корпоративы', использовал любой предлог, чтобы не участвовать в коллективных пьянках. Мне было на них скучно.

Чтобы меня не считали 'белой вороной', пустил слух о том, что страдаю от проблем с желудком, поэтому застолье мне противопоказано. Поверили, даже стали засыпать советами по поводу лечения язвы и гастрита.

Не было у меня и 'производственных' романов. В коллективе, в котором на одного мужчину приходится с десяток дам, а ночные дежурства провоцируют на интим, трудно не влипнуть в любовную интрижку. Вокруг меня крутилось несколько гламурных 'сестричек', но с ними было скучно так же, как на 'корпоративах'.

Сначала ходили слухи о том, что я не интересуюсь женщинами, потом стали говорить, что я тайно женат...

А виновата — вторая жизнь, в которой я был сначала ролевиком, потом — реконструктором. Там случались и романы, и гулянки, там я чувствовал себя настоящим человеком, хотя по ролевым традициям считался орком. Две-три крупных игры за лето, несколько 'кабинетных' зимой, пару раз в неделю — тренировки, по выходным — очередная сессия в данжен.

Эскапизм? Скорее нет, чем да. Компьютерные игры я не любил, они казались слишком бездушными и предсказуемыми. Мне нужны были живые партнеры, живые люди — от которых в любой момент можно ждать чего угодно.

Только живое способно на непредсказуемость.

Теперь началась третья жизнь. Снова орк, но теперь уже — почти настоящий.

Перемещение в иномирье почему-то не особо удивило. Империя орков оказалась местом, вполне подходящим для жизни. Даже уютным. Здесь я мог не носить маску и никем не притворяться, врач и боец слились вместе...

Но стал ли я самим собой? Нет. Внутри я по-прежнему не орк. Я слишком много знаю и помню из человеческой жизни.

Так кто же я на самом деле? Доктор Александр Александрович? Боец-мечник с незатейливым именем СанСаныч? Или орк Мышкун, приемный сын лекарки Апа-Шэр из клана Белых Волков?

Я не знаю...

Но больше всего поразило то, что ночью Маркиз как-то умудрился меня узнать. Орочий тегиляй, конечно, похож на мой старый подкольчужник, но отличается и цветом, и длинной. И щита такого у меня на Земле не было. Лицо — вообще ничего общего. СанСаныч, о котором я почему-то думал уже в третьем лице, конечно, не был писаным красавцем, но не зеленомордым же обезьяном. Фигура тоже изменилась...

Хотя, может быть, дело в том, что Маркиз был без очков? Зрение у парня никудышное, он из-за него и в армию не попал, так что вряд ли способен издалека рассмотреть черты лица. Но как он все-таки смог определить, что я — это я? Может быть, он — полуслепой, но упорно не надевающий на играх очки — умеет видеть то, что составляет суть человека? То, что и есть 'быть самим собой'?

Вполне возможно. Человеческий организм — хитрая штука, он умудряется компенсировать собственные недостатки самым невероятным образом. С таким зрением Маркиз вообще-то и фехтовать без очков не мог. Однако он — отменный мечник, на турнирах проигрывал мне только из-за тяжести и медлительности, но куда клинок летит — отслеживал прекрасно.

Так что же увидел Маркиз? Какую суть?

— Как ты думаешь, Маня, мы разберемся с этим?

Волк понимающе кивнул.

— Ну, тогда — вперед! Да, а что там парит? Давай посмотрим?

Степь по-прежнему была пустынна, но у самого горизонта на северо-западе воздух дрожал и клубился, словно над открытой водой. Неужели я слишком забрал на север и дошел до берега Асана?

Можно было залезть в сумку и посмотреть составленную когда-то Асаль-тэ-Баукиром карту. Помнится, озеро на ней походило на банан, чья выпуклая часть — северный берег, а на юг торчат два 'рога'. Но лишь пожал плечами: какая разница? Карта — это карта. А тут — что-то необычное, неожиданное. Когда встречаешь только то, что должно быть, становится скучно.

Тем более, что уже с час назад мне начало казаться, что степь немного изменилась. Занятый мыслями о загадке Арагорна, я не обратил на это внимание. Да и ничего конкретного...