Кочевница

— Можно подумать, у тебя этот день был хорошим. Займись лучше делом. — Нэнси подтолкнула мужа к очагу, где в котелке кипело какое-то варево. — А вы,... мадам, — 'мадам' прозвучало, мягко сказать, снисходительно, — если не можете заплатить за ночлег и еду, то идите на кухню и помогите Оливии мыть посуду.

Пусть так. Пусть мыть посуду, но зато сегодня ей дадут поесть, и она будет спать не в лесу.

...Этой ночью ей впервые пришлось разделить соломенное ложе с Оливией в тёмном и вонючем, но тёплом хлеву, рядом с хозяйскими коровами, овцами и лошадьми.

Перед сном она немного поболтала с простоватой, всегда улыбающейся малышкой Оливией. Питер и Нэнси — хозяева этого постоялого двора — самого знаменитого в округе. Здесь многие путешествующие с севера на юг и с юга на север находят приют. У них двое сыновей: старшему — Роланду шестнадцать, и он — копия мать; а младший Сэмюель вот уже десять лет прикован к инвалидному креслу. Малыш так и не научился ходить, родился слабым и болезненным, но душа у мальчика ангельская. Он никому не причинял неудобства: целыми днями сидел в своей комнате или на заднем дворе, что-то мастерил из дерева, веток и соломы. Иногда старший брат вывозил Сэма на берег реки, что живо спускалась с холма за Хайхиллом — так называлась деревня, и огибала его с востока.

И ещё, перейдя на таинственный шёпот, Оливия поведала Марии, что вот уже несколько дней по лесу, наводя ужас на жителей Хайхилла и ближайших хуторов, носятся таинственные слуги Тёмного Лорда Берингрифа, живущего на Севере. Один из них заживо испепелил женщину из соседнего Лоухилла, только взглянув на неё. Да, наверное, люди врут.

Уже почти уснувшая Мария, слушающая доносящуюся издалека трогательную историю об ангелочке Сэмюеле, вдруг перестала дышать: жар, вмиг охвативший её во время встречи с третьим всадником вчера в лесу, теперь грозил перекинуться на солому, которая служила пастелью, и сжечь всё деревянное строение. Мария резко села, огляделась вокруг: в глазах полыхал огонь, слёзы едва успевали тушить языки этого фантастического пламени. Но она скоро поняла, что огня нет. Он живёт лишь в её воображении.

— Кто этот Берингриф? И почему...?

Оливия спала как ребёнок, разбросав руки и ноги и едва слышно дыша. Столько вопросов останется до утра без ответов. Сон как рукой сняло, и Мария углубилась в размышления. Стоит ли проявлять любопытство, тем самым выказывая свою полную неосведомлённость и вызывая подозрение у окружающих? Завтра с восходом солнца она отправится дальше на север и узнает всё сама... И вот уже снова: голубое небо, жёлтые листья и она, вся в белом, летит над лесом, меж ветвей, над ворохом опавшей листвы. Страшно... Она не умеет летать. Ноги поднимаются выше головы, и её тело переворачивается в воздухе. Она не может снова принять удобное положение. Надо как бы уйти в себя, начать сон заново, чтобы выйти из отвратительно пугающего кульбита...

Новая помощница

Наступило утро и переменило все планы, что были столь явственными накануне. Похолодало, лужи подмёрзли, и выпал первый снежок. Зима словно ветхую изодранную белую тряпку бросила на обнажённую землю. И теперь сквозь неё проглядывала беззащитная нагота. У Марии тёплой одежды не было, а отправляться на север, в горы, что даже летом красовались в белоснежных шапках, было просто глупо. Да и вообще срываться куда-либо в столь неприветливое время года слишком рискованно. Придется сделать привал и осмотреться в Хайхилле. Это может быть вполне резонно: Хайхилл — место, куда сходились многие пути. Здесь встречается самый разношерстный народ, что позволит узнать о стране, в которой она оказалась столь необычным способом, как можно больше.

Проведение благоволило ей. В незамысловатом хозяйстве Питера и Нэнси нужна была помощница. Оливия — старательная и трудоспособная девушка, но хозяйке давно хотелось сбросить бремя тяжёлой работы и почувствовать себя настоящей управительницей: помыкать прислугой, командовать и только спрашивать с исполнителей. Это оказалось на руку Марии. Её поселили вместе с Оливией в хлеву, дали кое-какую тёплую одежду и даже обувь, кормили два раза в день и гарантировали сносное существование, по меньшей мере, до весны.

― Правда, что в Оттеле много домов пустует, а северная часть сгорела дотла? — спросил Питер Марию, когда в заведении остался один только местный пьяница Томас Уховёрт, который получил своё прозвище оттого, что в свою бытность нормальным человеком держал сапожную мастерскую и всякому провинившемуся подмастерью умел ловко надирать уши.

― Да. Это правда, — встрепенулась Мария.

― Говорят, это слуги Берингрифа испепелили половину Оттела. Ты видела их?

― Всадников на вороных конях?

― Да.

― Видела.

― Говорят, человек не в силах выдержать их взгляд. Воспламеняется, что хворост.

― Да, это правда, — соврала Мария. Она ведь смотрела в глаза всаднику в лесу, и с ней ничего не случилось. Да, огонь застилал взор, но не сжёг, не испепелил, как считали многие. Видно, людям нравится придумывать небылицы и смаковать их всякий раз в разговоре.

― Странно, что ты со своим спутником направилась к нам на север. Все добрые люди бегут из наших мест, подальше от Тёмного Лорда. Остаются те, кому некуда идти или жаль расставаться с нажитым, как нам с Нэнси. С тех пор, как Лорд Берингриф решил начать новую войну с южанами, мир перевернулся. Люди живут одним днём и потому много грешат, не думают о том, что за всё придётся держать ответ...

Синие глаза Питера задумчиво смотрели в огонь, а волосы переливались золотом в языках пламени. Он был хорошим человеком и думал о грехопадении других, как о собственных неприятностях.

― Сэр Питер, Сэм просил меня прийти и рассказать ему сказку на ночь. Можно?

― Ступай. И если Нэнси будет сердиться на тебя, скажи, это я велел рассказывать ему истории перед сном.

Сэм был действительно милым ребёнком. Он казался не на своём месте в этом сером Хайхилле. Его улыбка была способна расцветить самую унылую комнату. Он не был обузой своим родным: почти со всем научился управляться сам. Поэтому на него мало обращали внимание. И когда кто-нибудь заговаривал с ним, то мальчишка проявлял необыкновенную словоохотливость. Только с ним Мария чувствовала себя свободно, только от него не ждала подвоха или каверзного вопроса. Сэм многое разъяснил Марии, даже ни разу не спросив, почему ей не известно то, что знает весь Север и Юг.

Мария рассказывала Сэмюелю самые разнообразные истории и сказки, которых знала несчётное множество, начиная от сказки о Маленьком Муке и заканчивая историями о Дневном и Ночном Дозоре. Конечно, всё приходилось адаптировать к мировосприятию слушателя, но Марии доставляло истинное удовольствие, как процесс сочинительства, так и то, какими ангельскими глазами смотрел Сэм на свою рассказчицу и искренне ронял слезу, тронутый бедами, обидами и неудачами героев. Нэнси ревновала сына к Марии, убеждала Питера, что 'эти бредни плохо влияют на мальчишку. Он итак не от мира сего, а теперь и вовсе свихнулся'. Но Питеру нравились истории Марии. Он и сам бы с превеликим удовольствием слушал новую служанку, но положение хозяина и отца семейства не позволяли ему делать этого.

― Это тебе. — Сэм протянул Марии соломенную куклу с длинными 'волосами' и угольками-глазами. — Похожа не тебя, правда?

― Спасибо. Это уже третья 'я' в моей коллекции.

― Когда у тебя будут дети, то им будет, с чем играть.

― Я уже слишком стара, чтобы рожать детей.

― Да, мама родила меня слишком поздно, поэтому я такой слабый.

― Если человек лишён чего-либо, то имеет что-то другое в избытке. Вот ты талантлив и добр. Это неоспоримые достоинства. Ты не рад этому?

― Когда я чувствую и знаю то, чего не чувствуют и не знают другие, я почти счастлив. Другим не дано любить птичку на ветке или кошку, свернувшуюся на коленях. Они даже не осознают свою ущербность. Но, когда я вижу, как бегут к реке мальчишки и девчонки, сверкая пятками, мне хочется повернуть время вспять, чтобы не родиться на вечную муку быть прикованным к этому креслу, комнате и проклятому окну.

Марии часто бывало не по себе с этим маленьким старичком, который действительно чувствовал и знал то, чего не чувствуют и не знают другие.

Когда Мария закончила историю о Ромео и Джульетте, Сэмюель спросил:

― А твоё сердце свободно? Или в нём живёт любовь?

― Спокойной ночи, Сэм, — ответила Мэри. Потом добавила:

― В моём сердце теперь поселился голубоглазый мальчик. И, похоже, довольно основательно.

Сэм был очень доволен, когда Мария признавалась ему в любви. И не потому, что любви мальчику не хватало: его боготворил отец, нежно и почему-то тайно любила мать, за него готов был пойти на что угодно брат. Просто у Марии и Сэма была тайна, секрет, которые так нравятся детям. И этот секрет — почти взрослая любовь.

Случай у реки

Так много, как этой зимой, она не работала никогда. Это был физический труд. Всегда невероятно ленивая, когда дело касалось наведения порядка, стирки, готовки, уборки, теперь она день ото дня выносила мусор, чистила посуду, мела и мыла, даже ухаживала за скотиной. Доить корову в прошлой жизни — так она определила для себя своё прошлое — было дело нереальное, просто фантастическое. Теперь она делала это лучше всех остальных. Коровы отдавали ей молоко гораздо охотнее, чем другим. Нэнси даже назвала её ведьмой. 'Только ведьма может высосать из животного всё его содержимое', — говорила хозяйка. Хорошо ещё, что коровы не чахли, а наоборот — были здоровы и крепки. Дурная слава ведьмы ей сослужила бы плохую службу.

Ещё три раза этой зимой ей довелось встретить слуг Тёмного Лорда. Они не останавливались в Хайхилле, но Мария видела их на холме у леса, из которого пришла в тот осенний день после чудесного путешествия в Страну Северных и Южных Народов. Всадник обычно сидел на своём коне и не двигался, будто изваяние. Только грива и хвост его лошади развевались на ветру. Марии казалось, что он поджидает её, следит. Когда она выходила на улицу по делам или просто, чтобы глотнуть свежего воздуха, всадник ещё мгновение-другое оставался на месте, потом начинал движение в объезд Хайхилла, в горы, где, по словам людей, был вырублен прямо в камнях неприступный замок Лорда Берингрифа.

Его нельзя было отличить от окружающих унылых, безжизненно голых скал. Никто не сумел бы найти вход в него. Только вблизи замка человек переставал чувствовать себя живым, казалось, что душа покидает тело и смерть поглощает вечным оцепенением. Верно, люди и это выдумали. Ведь на самом деле никто этого замка не видел, в горы не поднимался и не возвращался оттуда. И почему люди так любят страшные сказки?

Долгими тёмными зимними вечерами Мария тоже поддавалась унынию, которое поглотило многих в Хайхилле. Люди страшились будущего. Над Северными горами всю зиму стояло кроваво-красное зарево. Старики говорили, что много столетий назад их прадеды видели такое зарево. Тогда, как и теперь, силы зла вознамерились нарушить равновесие в Стране Северных и Южных Народов. И тогда люди стали умирать от неизвестных болезней, в лесу появились разбойники и ещё какие-то существа, всадники на вороных конях сжигали целые деревни вместе с жителями. Всё это истребляло род человеческий. Казалось, что два шахматных игрока решили разыграть последнюю партию. И не важно, что с шахматного поля уносят фигуру за фигурой. Пусть останется только одна, но это будет фигура победителя. В прошлый раз никто не победил, проиграли люди — сотни тысяч жителей Севера и Юга. Достаточно сказать, что Хайхилл был когда-то большим городом-крепостью — чуть ли не столицей Севера. Теперь — это не очень большое селение, в котором живут угрюмые, много пьющие люди.

Но ничто не смогло остановить ход времени. Как и столетия назад, наступила весна, и природа вопреки всепоглощающему страху и унынию пробуждалась ото сна. Даже на пепелищах стала пробиваться сочная крапива и нежные росточки Иван-чая. В Хайхилле рождались дети. Нэнси ко всем своим достоинствам была повитухой. Без неё не обходилось ни одно появление на свет в Хайхилле, или Лоухилле, или других ближайших хуторах. Она принимала в свои крепкие руки младенцев и ворчала: 'Только настоящие глупцы плодятся в такие времена. Поставщики живой плоти пожирателям рода человеческого'.

Милый Сэмюель, которого казалось зимний холод убьет окончательно, будто воспрянул душой и телом. Его бледные впалые щёки вдруг порозовели, ручки окрепли, волосы заблестели как лучи весеннего солнца. Мальчик стал совсем походить на своего отца — золотоволосого красавца с синими пронзительными глазами. Мария с Роландом почти каждый день вывозили Сэма к реке. Там он чувствовал себя особенно хорошо: слушал брачные трели птиц, мастерил дудочки и наигрывал на них эти птичьи песнопения. Мария не переставала дивиться многочисленным талантам Сэма. Если бы мальчику было дано ходить, он наверняка был бы ещё и первоклассным танцором.

День выдался просто по-летнему тёплым. Уже давно никто не приносил в Хайхилл дурных вестей, люди заставляли себя не смотреть в сторону Северных гор и не видеть того, что кровавое зарево сгущается и сползает с гор, пытаясь соперничать с яростным весенним солнцем. Роланд отнёс Сэма к реке, устроил его кресло на высоком берегу, хорошо прогреваемом солнцем, и отправился помогать отцу, который вот уже несколько дней чинил крыши, подправлял ступеньки и двери во всём доме и надворных постройках.

Мария с Оливией готовили еду, а Нэнси целые сутки была в Лоухилле. Там молодая женщина-первородка никак не могла разрешиться от бремени.

У Марии всё валилось из рук. Она плохо спала ночью, а это было странно. С тех пор, как она поселилась в хлеву своих хозяев, сон одолевал нестерпимо её каждый вечер. Обилие физической работы не давало думать и страдать бессонницей. Но этой ночью она не могла уснуть. Тревога овладела сознанием. Всю ночь видения посещали её сон, похожий на бред. Утром она почувствовала опустошение и слабость, осознание тщетности всех поисков и попыток выяснить причину происходящего с ней. Кроме того, страх, волнение за что-то очень дорогое и важное, но уязвимое и беззащитное, что можно потерять в одночасье, терзал душу.

Склонившись над огромным котлом с отвратительно вида, но довольно приятно пахнущим, варевом, Мария забылась тревожной дремотой. В голове образовалась пустота, исчезли звуки и куда-то унеслись мысли. Только сердца стук — всё реже и реже. Она тонет, идёт ко дну, падает внутрь себя. Потом — толчок, удар обо что-то на самом дне и стремительно — вверх, как на батуте. Широко открытыми глазами она чётко видит золотую головку в котле, беспомощно барахтающееся тельце, худенькие ручки, простёртые к ней. Первое, что захотелось сделать — запустить руку в кипяток и вынуть фигурку из котла. Бред какой-то. Она просто вздремнула. Это дурной сон!

Но тело уже не подчинялось её сознанию. Оно с несвойственной ему проворностью неслось к реке, падало, вставало, не чувствуя боли от разбитой в кровь коленки. Сэм ещё на берегу, но он кричит, зовёт на помощь. Она не успевает: впереди ещё изгородь, канава и много-много поросшего свежей травой берега реки! Тело становится невесомым и стремительным. Она не заметила ни изгороди, ни канавы, ни травы под ногами... Маленькое сердечко под тёплой курточкой бьётся уже на её груди, стул на колёсиках — творение проворных рук Питера — летит вниз, разбивается о камень и, поднимая брызги, с шумом спускается на воду, как корабль замысловато фантастической формы.