Квинт Лициний 2

Не увидел.

Мы разминулись на шаг, и я, резко крутанувшись, попытался насадить его на лезвие.

Он, как оказалось, действительно обладал животным чутьем и ловкостью обезьяны. Непостижимым образом уловив мой выпад, сумел изогнуться так, что клинок вошел в правый бок от силы сантиметра на три, а мой второй выпад вслед и вовсе пропал втуне.

И вот мы стоим, напрягшись, друг напротив друга, его губы крутит злая улыбка, а в глазах разгорается Зверь.

Я поменял стойку, выставив чуть вперед левую ногу, и сделал обманный выпад к его бедру. Он повелся, сначала заполошно отскочил, а затем перешел в бездумную атаку, пытаясь достать меня махом лопаты наискосок.

"Дурашка, да кто ж так делает", — порадовался я, — "сколько сразу мертвых зон открылось".

Полшага вбок, быстрый наклон, и лопата свистит над головой. Стремительный рывок вперед и влево. Резко выбрасываю руку, и вот теперь кинжал легко, по самую гарду, вошел под правое ребро. Я на мгновенье замер, глядя как на его лицо наползает обиженная гримаса, затем с проворотом вытянул лезвие, и, зайдя за спину застывшей в шоке фигуре, спокойно ударил под левую лопатку. Колени у него подогнулись, и он сложился, сползая с клинка.

Перед тем, как свернуть за поворот, я оглянулся. Он лежал посреди рассыпавшейся картошки уже расслаблено и был обманчиво похож на человека.

"Вот и все", — выдохнул я, — "сделано".

Вытер рукавом распаренный лоб и глубоко, с облегчением выдохнул. Уравновесил? Не знаю... Но внутри стало чуть лучше.

Перед тем, как сесть в автобус, окинул взглядом окрест, запоминая место, куда я больше не вернусь. С востока крадучись пришла ночь, злодейски выпив дневные яркие краски, и оттого земля там уже слилась с небом темным кобальтом, и террикон, возвышающийся над городком днем, растворился в нем без следа. На западе же день окончательно укатил за горизонт, но напоследок выдохнул вверх тихую улыбку, и она млела рубиновыми переливами в перьях облаков.

Пора. Я сделал глубокий вдох, пытаясь уловить аромат садов, но вонючий "Пазик" перебил всё. Слегка разочарованный, я втиснулся в салон. Все, меня здесь больше ничего не держит, даже любопытство. И так знаю наперед, что будет. Да, завтра этот небольшой шахтерский городок зашумит, обсуждая дикое убийство. Зарыдает, прижимая к себе двух маленьких детей, безутешная вдова, и проклянет того, кто зверски зарезал отличного отца и мужа. Выступят над могилой опечаленные педагоги, скажет веское слово парторг... Через положенное число дней придут на кладбище соседи, помянут светлую память и занюхают черным хлебом. Потом в ноги встанет надгробье, и над увядшими цветами будет выбито:

Андрей Романович Чикатило

16.10.1936 — 25.08.1977

Но это будет потом. А сейчас мне пора возвращаться.

Глава 2

Ясенево

Андропов приехал "в лес" на закате, разминувшись на подъезде с колонной автобусов, что повезла сотрудников Первого Главного Управления по домам. Опустела и автомобильная стоянка, где посреди рабочего дня можно было увидеть самое, пожалуй, большое скопление личного автотранспорта в СССР.

Отличный новый комплекс с конференц-залами, библиотекой, спортивным центром, бассейном и собственной поликлиникой свалился на разведчиков неожиданным подарком в семьдесят втором, когда от него, по причине удаленности от центра, отказался Международный отдел ЦК. Сейчас высоченное главное здание, напоминающее поставленную на попа раскрытую книгу, темнело окнами, лишь кое-где на этажах продолжалась работа.

ЗИЛ беспрепятственно проплыл сквозь два контрольно-пропускных пункта и затормозил у словно выдутого парусом в небо козырька главного входа. Юрий Владимирович вышел из салона и огляделся. Вдали, у декоративного пруда, из строя подсвеченных заходящим солнцем берез привычным темно-красным пятном выступал бюст Ленина. Правее, несмотря на вечернее время, неторопливо возились рабочие, готовя фундамент под монумент "Неизвестному Разведчику".

Андропов задержал взгляд, перебирая в уме горькие потери. Сколько их было за эти десять лет, уже при нем, исчезнувших, замученных и просто убитых... Сухие строчки рапортов каждый раз всколыхивают память о венгерском мятеже, и по коже ползет озноб. Враг жесток. Порой — нечеловечески жесток.

Опять плывут перед глазами растерзанные тела коммунистов: повешенные, выброшенные из окон, заживо сожженные, с лицами, залитыми кислотой... Танька, наблюдавшая эти ужасы из окна посольства, поседела за день. Его веселая и задорная жена растворилась в том кошмаре, оставив лишь тихую и пугливую тень, боящуюся выходить на улицу даже в Москве, и психиатры лишь разводят руками.

И все равно он ее любит!

Он еще чуть постоял, оттаивая. Он ее отогреет, время еще есть...

В уме вдруг, словно ярко-красный поплавок из-под темной воды, сама собой вынырнула строфа:

И пусть смеются над поэтом,

И пусть завидуют вдвойне

За то, что я пишу сонеты

Своей, а не чужой жене.

Такое с ним случалось. Он любил и умел писать стихи, правда, только в стол. Не Пушкин, конечно, но уже и не графоман.

Андропов повертел в уме пришедшие слова, примеряясь, и прибрал в память на дальнюю полочку, как бережливый хозяин откладывает найденный кусок железа в угол сарая — вдруг, да пригодится.

Сзади почти неслышно пристроился верный порученец, и председатель КГБ отмер. Вперед. На эту операцию у него большие, очень большие надежды. В юности, когда ходил на кораблике по Волге, он услышал от боцмана запомнившуюся фразу: "Жизнь, Юра, как мокрая палуба. И чтобы на ней не поскользнуться, передвигайся не спеша. И обязательно каждый раз выбирай место, куда поставить ногу!" Этим искусством надежного движения вверх Юрий Владимирович овладел в совершенстве, но сейчас, в случае успеха с "Сенатором", можно будет, наверное, и прыгнуть... Непривычный уровень риска бодрил, как раскушенная таблетка ментола.

На контрольно-пропускном пункте в здании он дисциплинировано предъявил дежурному сержанту пропуск. Не стоит нарушать продуманный порядок. Здесь даже документы не простые, без фамилий, только фотография, номер пропуска и личный номер разведчика.

Зайдя в свой рабочий кабинет, он расслабился. Ему нравилось работать "в лесу" — больше, чем на Лубянке, и гораздо больше, чем в Кремле. Как минимум два дня в неделю, обычно во вторник и пятницу, он целиком выделял на внешнюю разведку, и даже на партийный учет встал именно здесь, в Ясенево, в Первом Главном.

Порученец донес портфель до стола и обернулся, ожидая распоряжений.

— Петро, чайку сделай, — кивнул ему Андропов, — и позвони Борис Семеновичу, пусть идут.

Буквально через пять минут на пороге нарисовались две фигуры.

— Что-то видок у вас, товарищи, подозрительно смурной. Чую, не радовать пришли, а ведь посольство-то вовремя полыхнуло, — Андропов встретил вошедших сдержанной улыбкой и энергично махнул рукой в сторону овального стола для неформальных бесед. — Садитесь туда. Сейчас чай сготовится, и начнем.

Чернявый и верткий Георгий Минцев, впервые оказавшийся в этом кабинете, немедленно воспользовался разрешением и вольготно раскинулся в кресле, походя стянув пару сушек из стоящей на столе хрустальной чаши. Задорной наглости подполковнику было не занимать, и сколько бы жизнь не била, веселая бесшабашность при общении с начальством оставалась его визитной карточкой. Если бы не Иванов, вовремя обнаруживший странную логику в головокружительных загулах мысли одного из своих многочисленных подчиненных, служил бы сейчас Жора где-нибудь в Горном Алтае. Но Борис Семенович разглядел за маской оболтуса родственную душу умного авантюриста и выдернул его к себе поближе, поместив в восьмой отдел управления нелегальной разведки, под бок к Лазаренко. На благодатной ниве "прямых действий", как коротко обозначают в Конторе неблагозвучные "террор и диверсии, разведка иностранных подразделений спецназначения", талант Жоры к неординарным решениям расцвел буйным раскидистым чертополохом, время от времени нанося весьма болезненные уколы главному противнику в ходе той незримой мужской игры, что шла все эти годы по земному шару.

Иванов неодобрительно приподнял бровь, призывая Жору к серьезности хотя бы в кабинете Председателя КГБ, и привычно зашел за плечо что-то быстро дописывающего в рабочую тетрадь Андропова.

— Давно было пора снести, — фыркнул, прочтя, — устроили, понимаешь, место для паломничества. Тоже мне, нашли великомученика — Николая Кровавого.

— Верно, — кивком согласился Юрий Владимирович и, захлопнув рабочую папку, выбрался из кресла. — Ладно, это все мелочи. Пошли, послушаю, что вы намыслили, сверимся и подумаем, как дальше жить.

Устроились в креслах, налили чаю. Петро выгрузил с подноса плошку с темным медом, блюдечко с тонко нарезанным лимоном и ушел, аккуратно притворив дверь.

Андропов резко посерьезнел:

— Так. Борис Семенович, расскажите для зачина про молодого человека.

Иванов чуть прищурившись, оценивающе осмотрел Минцева, словно первый раз того увидел, и, после небольшой паузы, начал излагать:

— Толковый... Я его, Юрий Владимирович, девять лет назад заприметил. Мы, помните, тогда, в шестьдесят восьмом, угнали из Кампучии американский ударный вертолет. Там спецназ США в тридцати километрах от границы с Вьетнамом оборудовал в джунглях лагерь поддержки разведывательно-диверсионных групп, на полтора десятка транспортных вертолетов и четыре огневой поддержки. Вот как раз Георгий тот невероятно наглый план и предложил, посекундно расписал варианты... А Лазаренко лично исполнил. Наши вдевятером уничтожили летный состав и вертолеты, а последнюю "Кобру" со всей новейшей электроникой увели. Потом год преподавал на спецкурсах под Балашихой, и я его перекинул на оперативный штаб отдела "В". В семьдесят первом предложил крайне нестандартный и, в итоге, удачно реализованный план экстренной эвакуации вскрытой в результате предательства Лялина особой диверсионно-разведывательной группы армян-киприотов... Выдернули всех, ни ЦРУ, ни СИС до сих пор не могут понять, как. В семьдесят пятом готовил ликвидацию Бразинскасов, но ЦРУ успело их увезти из Турции. Мозамбик, Ангола... Последний год руководил планированием действий Управления диверсионной разведки на особый период. Ручаюсь.

— Солидное прошлое, — Андропов перевел внимательный взгляд на Жору. — Надеюсь, будущее станет таким же. Все в ваших руках, товарищ подполковник.

— Я понимаю, — кивнул невольно подтянувшийся Минцев. Он действительно понимал. — Поверьте, товарищ Андропов, я не предам.

Председатель кивнул, довольный, что подполковник услышал невысказанное:

— Если бы были сомнения, вы бы тут не сидели. Давайте, показывайте нестандартность мышления.

Иванов меланхолично хрустнул зажатой в кулаке сушкой и подтянул поближе мед. Впрочем, невнимательность его была нарочитой, и по скулам время от времени прогуливались желваки. Жора чуть повел подбородком вбок — этот дурацкий жест, каким-то непостижимым образом перенятый от штабс-капитана Овечкина, появлялся у него при сильном волнении, и начал чуть придушенным голосом:

— Я предлагаю сначала обсудить сам феномен "Сенатора" и возникающие в связи с этим гипотезы, а потом перейти к ведущемуся оперативному расследованию, оценить значение добытой информации и утвердить направления дальнейшей работы.

— Принимается, — Андропов опустил на столешницу сцепленные ладони и чуть наклонился вперед. Взгляд его приобрел почти физическую остроту.

"Еще чуть-чуть", — нервно хохотнул про себя Жора, — "и можно будет мух на лету накалывать".

Он вытянул из стакана карандаш и излишне решительно, ломая кончик грифеля, провел поперек листа две линии. Вместо выстраивания первой фразы доклада его мозг тут же охотно зацепился за эту неуместную резкость и сыграл с ним злую шутку, занявшись оценкой метафоричности жеста:

"Словно отчеркнул бытие мира до. Подвел итог и с чистого листа..."

Вот уже три с половиной месяца, с того самого памятного утра, как Иванов предостерегающе повел бровью и со словами "перед прочтением съесть" протянул папку с материалами по "Сенатору", Жору не оставляла мысль о разломе, делящим все на "до и после". В наполненную обыденными и привычными опасностями жизнь вторглось что-то совершенно нежданное и запредельно неведомое, что-то, что прямо сейчас делает миру бросок с переворотом, ломая знакомые схемы. Уйдя с головой в работу, забывая про сон и еду, Минцев маялся от слепоты окружающих — никто вокруг и не подозревал, что живет уже в новом, неожиданном будущем. Подполковник привык быть секретоносителем самого высокого уровня, но носить в себе эту тайну было... некомфортно.

Жора длинно втянул воздух и приступил к докладу:

— Товарищи, основное отличие "Сенатора" от любого иного источника — это сверхинформированность. Именно этот феномен, естественно, в первую очередь привлекает внимание. Для проверки того, реальная это сверхинформированность или мнимая, логично разделить все полученные нами от этого источника данные на три части.

— В первую отнесем секреты высокого уровня — то, что, в принципе, было известно хотя бы нескольким. Это подробности о проводимых против нас шпионских операциях, информация о действующих и бывших предателях, о террористах, стоящих за январским взрывом в Москве.

— Ко второй группе относится то, что мог знать только один человек, непосредственный исполнитель. Это — серийные убийцы, ленинградский насильник и фальшивомонетчик. С высокой степенью вероятности сюда же, а не в первую группу, относятся и вступившие на путь подготовки к предательству Митрохин и Толкачев. По крайней мере, нам, несмотря на все усилия, не удалось найти доказательств того, что они успели вступить в связь с противником, — говоря, Жора быстро расчерчивал лист значками, отмечая под ними размашистым корявым почерком проговариваемые пункты.

— И, третья группа — то, что, исходя из современных представлений, не мог предсказать вообще никто. Это прогноз цен на нефть, золото и зерно, катастрофическая засуха в Бурятии, авария в Нью-Йорке и пожар в посольстве США в Москве.

Слова доклада веско падали в тишину кабинета. Андропов слушал, время от времени как-то по-птичьи, с легким наклоном к плечу, поворачивая голову, и тогда в стеклах его очков бликовал стоящий позади Жоры светильник. Иванов же застыл неподвижной глыбой, лишь при упоминании предателей его ладони крепко сжали подлокотники.

— Теперь, что у нас с достоверностью представленной информации... — Жора прошелся взглядом по кругу. — Если кратко, то все, что мы смогли проверить — подтвердилось. Ни одного промаха даже в третьей группе. Системная авария на двадцать пять часов в Нью-Йорке, пожар в посольстве с разлетом бумаг в указанном направлении, засуха в Бурятии, золото действительно упало в цене к концу июля примерно на десять процентов. Чем больше мы проверяем, тем больше получаем подтверждений.

— Кстати, — вмешался Андропов, — причину этого отключения в Нью-Йорке выяснили?

— Да, — вступил в разговор Иванов, — наши контакты сообщают о попаданиях в течение короткого промежутка времени трех молний, сначала в подстанцию, потом в ЛЭП. Это стало причиной критической перегрузки в сети и вывода ее из строя.