— Я могу одеться?
— Да.
— Вы хотели увидеть пятно? — спросил пленник, которого действительно звали Филипом, натягивая штаны.
— Я не хотел его увидеть, — последовал ответ.
Повисла долгая пауза. Правитель, рассеянно рассматривавший разбойника, с неудовольствием поймал себя на мысли, что мальчишка очень хорош собой, прямо как его собственная бестолковая дочь. Удивительно, как им с Томасом не повезло с детьми.
— Вы хорошо знаете... знали... моего отца? У него было такое же, — наконец прервал молчание пленник.
— Я не только знал твоего отца, но и был его лучшим другом, а также крестным единственного сына. И это пятно я видел много лет назад на ножке младенца, когда его окунали в крестильную купель.
— Мать твою... — вырвалось у Филипа.
— Заткнись и слушай! — тут же прервал его Правитель, быстро собравшийся с мыслями и принявший решение. — Ты мой крестник, щенок. Твой отец был великим человеком, прекрасным другом и верным соратником.
При этих словах Филип нахмурился и хотел что-то сказать, но промолчал.
— Не думал, что придется говорить такое, — продолжал Правитель, — но теперь я рад, что Томас не дожил до этого дня. Он считал: его сын мертв, лучше б так и было.
— Спасибо на добром слове, крестный. Вы можете сделать желаемое действительным хоть сейчас.
— Если ты еще раз позволишь себе раскрыть рот, пока я не закончу...
У Филипа внезапно возникло странное желание раскрыть рот и тупо воззриться на Правителя, но он счел за лучшее сдержаться. Ив почему-то представила себе то же самое и чуть не рассмеялась. Девушку радовало, что кто-то, наконец, позволил себе разговаривать с отцом в таком тоне, какого он, по ее мнению, заслуживал. Пленник начинал нравиться ей не только своей внешностью.
— Я не могу допустить казни единственного сына моего друга, к тому же приходящегося мне крестником. Не знаю, как поступил бы на моем месте твой отец, но я принимаю решение оставить тебе жизнь и дать еще один шанс, при условии, что ты пообещаешь навсегда покончить со славным разбойничьим прошлым.
— И вы мне поверите? — с мрачной иронией спросил Филип.
— Ты меня еще ни разу не обманул.
— Может, просто случая не было. Я ж преступник, шваль.
— Ты мог бы соврать насчет своего имени. И я рад, что ты вполне трезво себя оцениваешь, — хмыкнул Правитель, забавляясь норовом парня. — Это может стать началом исправления.
Снова возникло непродолжительное молчание. Ив не знала, радоваться или печалиться. Все планы летели к черту, отец налагал лапы на очень заинтересовавшего ее мужчину, хотя, с другой стороны, это давало возможность лучше его узнать, прежде чем совершать опрометчивые поступки. "Н-да, впечатление он производит, но все эти бордельные истории... Так даже удобнее: можно переспать с ним, а потом сбежать одной", — с долей цинизма подумала она.
— Так что ты решаешь? — прервал тем временем молчание Правитель. — Говоришь, тебе все равно. Попробуй начать сначала. Не сможешь — всегда успеешь попасть на виселицу.
— Мне нравится ваша прямота, крестный, — усмехнулся пленник. — Попробую. Даю вам слово: с этой минуты с преступным прошлым покончено.
— Хорошо. Но этого не достаточно. Какое-то наказание понести ты должен.
— И какое же? Прикажете высечь кнутом на площади и поставить клеймо на лоб?
— Почти угадал, — злорадно заявил Правитель. — Простоишь сутки у позорного столба и получишь десять ударов бичом.
— Небольшая плата за мои прегрешения, — сказал Филип, слегка побледнев. — А что вы скажете своим людям, которые меня схватили? И под каким именем я буду стоять у столба?
— Уж конечно не под именем твоего отца! Поймала тебя Тайная служба, они привыкли не задавать вопросов. С такими патлами лицо твое вряд ли кто-то хорошо рассмотрел, тем более, сейчас ночь, а в борделях не любят яркий свет.
— Не удивительно, что вы стали Правителем.
— Это ты о чем?
— На любой вопрос быстро находится вполне удовлетворяющий ответ.
— У тебя язык тоже неплохо подвешен. Посмотрим, есть ли при этом еще хоть что-то в голове.
— Ваш лучший друг считал, что нет.
— Своего отца вообще не поминай, а то я могу и передумать!
Филип помрачнел еще больше и опустил голову. Правитель встал, приблизился к пленнику и обошел вокруг, внимательно разглядывая. Потом остановился перед ним, и, схватив за волосы, заставил посмотреть себе в лицо. Они довольно долго глядели друг на друга, молодой человек не отводил глаз. Правитель, рассмотрев все, что хотел, оттолкнул голову крестника.
— На отца не похож, разве что осанка та же.
— В детстве мне говорили: я пошел в мать.
— Наверное, так и есть, герцогиню я знал плохо, — Правитель слегка задумался, вспоминая. — Дочь тоже не имеет со мной ничего общего, — вполголоса пробормотал он.
При упоминании о дочери на лице Филипа опять появилась так раздражавшая его крестного улыбка.
— А вы познакомите меня с ней? Говорят, она очень красива...
— Ну и наглец! — Правитель не удержался от недоброго смешка. — Даже если забыть, кто ты есть, какой отец станет знакомить тебя с дочерью, увидев, что у тебя в штанах? И вообще, с этого дня женщины для тебя не существуют, в особенности моя дочь.
Улыбка Филипа, совершенно очаровавшая Ив, тут же испарилась.
— Да пошутил я насчет знакомства. Мне принцессы и даром не надо, — буркнул бывший разбойник. — И что еще за условие насчет женщин? Это не по мне.
— А это я пошутил, — заявил довольный Правитель. — Поживешь в воздержании пару-тройку месяцев, там посмотрим. Сам подумай: если хоть одна женщина во дворце увидит твой инструмент, сразу пойдут разговоры. Тут и не самые сообразительные смогут связать исчезновение Жеребца с твоим появлением при дворе. Это мне не нужно, да и тебе, полагаю, тоже.
— Я не собираюсь портить ваших придворных дам и служанок, но в бордель-то почему нельзя сходить? — упорствовал Филип.
— Потому что я хочу подержать тебя несколько месяцев под домашним арестом. Думаю, меня можно понять. Да и воздержанию полезно начать учиться. Неужели тебе не приходилось обходиться без женщины? — с издевкой поинтересовался Правитель.
— Приходилось как-то около месяца, больше пробовать не хочу, — вполне серьезно ответил крестник.
— А надо. Самоудовлетворением заниматься я не запрещаю.
— С моим размером это сложно.
— Ничего, как-нибудь выйдешь из положения. Ну, а не нравится — дорога на виселицу открыта. Подумай: теперь ты попадешь туда не столько за преступные делишки, сколько из-за нежелания держать штаны застегнутыми. Удовольствие того стоит?
Филип помрачнел еще больше и промолчал.
— Я расцениваю молчание как согласие на все мои условия, — проговорил после небольшой паузы Правитель.
— Да.
— Отлично, — усмехнулся тот.
Правитель уже отошел от первоначального шока и был очень доволен, снова взяв ситуацию под контроль. Он оставил Филипа в живых в первую очередь из-за сентиментального чувства к старому другу. Но почти сразу прагматичный мозг главы государства стал фиксировать моменты, которые могли оказаться полезными в будущем. "В мальчишке что-то есть, он удивительно к себе располагает, хотя и не пытается, скорее наоборот. В смелости и самообладании ему не откажешь, к тому же явно не глуп и, судя по речи, образован. Впрочем, наверное, не слишком — он сбежал в шестнадцать или семнадцать. Похоже, не потерял остатки совести... Не в меру дерзок и любит придуриваться, но если я за него как следует возьмусь, может, и получится что-то путное", — думал Правитель, наблюдая, как угрюмый крестник переминается у стола с одной босой ноги на другую.
— Ну что ж, вроде бы все обсудили, — наконец прервал молчание глава государства. — Надевай мешок, караульные отведут тебя в подземелье. Спрашивать ни о чем не будут, так что постарайся сам рта не раскрывать.
Филип поднял с пола мешок и натянул на голову, Правитель позвал двух гвардейцев, несших караул у дверей кабинета, велел препроводить пленника в темницу и ни о чем с ним по пути не разговаривать.
Утром глава государства отдал распоряжение установить на площади перед дворцом позорный столб, а наказание назначил на следующий день. Его дочь, по-прежнему проводившая почти все время в потайных ходах, была в курсе событий. В назначенный день она, позавтракав, поднялась на крепостную стену и наблюдала за приготовлениями. Позавчера слова о позорном столбе скользнули по поверхности сознания: сказалось возбуждение от наблюдения за столь интересовавшим ее мужчиной. Теперь, стоя на стене и глядя вниз на площадь, заполнявшуюся народом, девушка все больше приходила в отчаяние от предстоящего.
Ив не слишком любила людей, но и не находила удовольствия в созерцании их страданий. Она никогда не устраивала мелких подлостей слугам, как это делали многие ее сверстницы из благородных семей, дабы потом насладиться зрелищем наказания "провинившегося". Правитель хорошо знал, что дочь терпеть не может кровавые действа на площади, поэтому удивился, застав Евангелину на стене.
— Что ты здесь делаешь? — с подозрением спросил он.
— Пришла понаблюдать за наказанием.
— Раньше ты никогда не проявляла интереса к подобным зрелищам.
Подозрения Правителя росли. "Девчонка постоянно шныряет по потайным ходам", — думал он. — "Наверняка не упустила шанса взглянуть на знаменитого Жеребца, а щенок недурен собой. Дальше все понятно".
— Я подсматривала, когда вы беседовали со своим крестником. Поздравляю, наконец, у вас появился сын! — в голосе Ив звучала издевка.
— Спасибо! Пришла поупражняться в остроумии? Боюсь, проку от такого сына будет не больше, чем от тебя, — Правитель облегченно вздохнул в душе.
— В связи с его бесполезностью вы устраиваете эту торжественную церемонию усыновления?
— Послушай, Евангелина, я знаю: тебе не нравятся бичевания и прочее. Ты уже поздравила меня, думаю, теперь пора уйти, — Правитель взглянул на площадь. — Да, так и есть, мальчишку ведут.
— Неужели вам приятно наблюдать за этим? — вдруг отрывисто спросила Ив.
— За справедливым и очень мягким наказанием? Не то чтобы приятно, но это убеждает меня в правильности моих действий. Ты ведь знаешь: я строг, но справедлив.
— Но вы же простили крестника, значит, можно обойтись без этого. Поступить справедливо в данном случае означает повесить его или отправить на каторгу. По закону он вполне это заслужил. А вы сохраняете ему жизнь, но не отказываете себе в удовольствии помучить и унизить лишь за то, что он портил кровь вашему другу и позволил себе неуместный тон в разговоре с вами.
Ив понимала: пора придержать лошадей, но не могла с собой совладать.
— Опять пытаешься убедить меня, что я жесток, несправедлив, мелочен и мстителен? Так, кажется, ты выразилась в нашей последней беседе? Не трудись!
Ив молчала, пытаясь успокоиться. Взгляд ее упал на площадь. Бывший разбойник уже взошел на помост, и глашатай читал приговор с вымышленными именем и преступлением. "Весьма гадким, не сомневаюсь", — подумала девушка и постаралась не вслушиваться.
— Им можно любоваться как произведением искусства, — задумчиво произнесла она. — Взгляните, какая гордая осанка. А ему сейчас изуродуют на всю жизнь спину и потом еще сутки толпа будет глумиться над ним и закидывать всякой дрянью.
Она на минуту замолчала, Правитель с тревогой следил за обращенным к площади лицом дочери.
— Отдайте его мне, отец, пожалуйста! — она взглянула на Правителя, не скрывая волнения, глаза умоляли. — Вы же говорите: толка от него не будет. А я смогу привязать его к себе, он не вернется на большую дорогу. Заберу в мой феод, и вы о нас никогда больше не услышите. Отдайте, прошу!
Глава государства побагровел от гнева.
— Да как ты смеешь! Я лучше повешу его, чем дам вам сойтись! Он опозорил имя моего покойного друга и свое собственное, а ты надумала заодно и мое втоптать в грязь!
Он хотел дать дочери пощечину, но сдержался, опасаясь, что их могут увидеть, схватил девушку за плечи и сильно встряхнул. Тут же молящее выражение на ее лице сменилось торжествующе-издевательским.
— Получилось! Получилось!
Она расхохоталась, хотя на самом деле ей хотелось расплакаться. Мольба Ив была вполне искренней, на секунду девушка подумала, что перспектива отделаться от них обоих придется отцу по вкусу. Правитель довольно грубо оттолкнул дочь.
— Как мне надоели твои штучки!
— Вы могли бы уже сегодня распрощаться со мной навсегда, если б выполнили мою просьбу! — продолжала издеваться она.
— Евангелина, как я понял, ты слышала мой с ним разговор и то, что я сказал парню насчет женщин. Уверен, он не посмеет нарушить это условие. Теперь говорю тебе: если ты взглянешь на Филипа, подойдешь к нему или тем более заговоришь, клянусь, как только это станет мне известно, я отправлю его на виселицу. Никакие твои просьбы, мольбы, слезы, уверения в том, что это была очередная безобидная шутка, не помогут. И его смерть будет на твоей совести. Тебе все ясно?
— Да! Отец, вы шуток совершенно не понимаете! Зачем мне, по-вашему, этот самец? Если б мне нужен был член, я давно подыскала бы себе подходящий, при вашем дворе в них нет недостатка!
— Не знаю-не знаю, может, ты ждала чего-то выдающегося? — не преминул уколоть дочь Правитель. — В любом случае, я предупредил.
В это время Филипа ставили лицом к столбу и зацепляли скованные кандалами руки за вбитый вверху крюк. Ив с Правителем имели возможность наблюдать бичевание от начала до конца, но после первых же двух ударов девушка почувствовала, как у нее выступают слезы. Она резко отвернулась и почти бегом кинулась прочь со стены.
Время до наказания Филип провел как в полусне. В последний год жизнь предводителя разбойничьей шайки настолько ему опротивела, что он начал совершать совсем уж безрассудные поступки. Последним из них стал поход в бордель, где его схватили тайные агенты. Разговор с Правителем в какой-то степени отвлек от мыслей о смерти. Молодого человека задело за живое, что он кому-то небезразличен, пусть даже из-за ненавистного, теперь уже покойного отца. Сам он давно поставил на себе крест и, не видя способа свернуть с выбранного много лет назад пути, опускался все ниже, но теперь появилась надежда. К тому же, перспектива суда и позорной смерти на виселице при ближайшем рассмотрении оказалась слишком уж отталкивающей и, не будем кривить душой, пугающей. Сутки у позорного столба и десять шрамов на спине выглядели на этом фоне конфеткой. Как и приказал Правитель, с Филипом никто не разговаривал. У него тем более не возникало желания поболтать. Голова была пустой, думать ни о чем не хотелось.
На площадь к столбу сын герцога Олкрофта вышел в том же замутненном состоянии сознания, практически ничего не видя и не слыша. Из приговора он разобрал лишь что-то о конокрадстве и соблазнении девиц. "Хотя бы по этим статьям расплачУсь с обществом", — мелькнуло у него в голове. Палач всыпал десять положенных ударов бичом, бывшему разбойнику удалось молча выдержать семь из них, потом он отключился.
