Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Не волновали Федора другие бабы, а вот Устенька его, только его...
Борис украл ее, присвоил, подлостью овладел! Не может Устинья любить его, он же старше ее насколько! Лет на двадцать, не менее? А любить только ровесника можно, и вообще, права матушка, когда не останется у Устиньи выхода другого, полюбит она Федора всенепременно!
— Матушка, а как и когда...
— Феденька, ты меня сейчас послушай. Скоро будет все, но чтобы подозрений не вызвать, чтобы хорошо у нас все сложилось, должен ты виду не подавать. Сможешь ли? Или уехать вам с Аксиньей лучше на месяц— другой?
Подумал Федор, к себе прислушался. Уехать? И вовсе Устинью не видеть, голос ее не слышать, вдали от нее быть? Не способен он на такое, лучше здесь терпеть да зубами скрипеть.
— Смогу. Постараюсь.
Любава сына по голове погладила, в лоб поцеловала сухими губами. Так-то оно лучше будет.
— Умничка ты у меня, Феденька, жаль, родился позже Борьки, а так-то из тебя лучший государь получится! Куда как лучший...
Который будет делать, что ему сказано, а не что захочется. Но о том промолчала Любава.
Федя мать по руке погладил.
— Ты у меня лучшая!
— Вот и ладно. Бери пока эту... — кивнула Любава брезгливо в сторону Аксиньи, благо, та и не слышала ничего, и не видела, опием одурманенная, — а потом и Устя твоя будет. И полюбит она тебя всенепременно, как же тебя можно не полюбить?
— Благодарствую, матушка.
— Лежи, Феденька, и думай, хорошо думай...
Ушла Любава, а Федор и правда, лежал, размышлял. И все меньше оставалось в нем симпатии к брату. Злоба в нем кипела, ядовитая, черная...
Ишь ты! Воспользовался! Подумаешь... женился Федя?! Ну так что же, мало ли на ком он жениться изволил, любит-то он одну Устинью, и говорил о том не раз! А Борис обманом ей в доверие вкрался, подлостью... а то и вовсе приневолил! Он ведь царь, кто ему добром откажет? Небывалое дело!
И Устя, когда он ее от Бориса избавит, благодарна будет своему Феденьке! А как иначе?
Он ей зла не желает, он ее любит всей душой, а она... она сама сказала, что мужа любит! Му-жа!
Когда б Федор на ней женился, она бы Федора любила, на других и не глядела бы! И не будет! Все у них с Устиньюшкой ладно будет, когда он на трон сядет!
Понимал ли Федор, что сам себе лжет?
Что любит Устинья мужа своего по-настоящему, и не имеют для нее значения ни возраст, ни корона, ни прочие глупости, людьми придуманные, что с этих пор одна у них душа на двоих, одно сердце. Бориса не станет и Устинья жить не будет?
Может, и понимал.
А только люди очень хорошо себе врать умеют. И верить в свои выдумки тоже, когда что-то их не устраивает. Вот, Федору хотелось верить в лучшее, он и позволил себя убедить, и сам себе это повторил еще тысячу раз.
Все по-его будет! Просто подождать надобно!
И поверил.
* * *
Повезло Божедару с первого раза.
Сплетницы есть везде, где люди обитают, а эта сплетница была еще и старой, и мудрой. И скучала, не имея возможности поделиться с кем-то... а уж когда ее послушать решили, да за хорошие деньги...
Красота, да и только!
Ханна Меннес с удовольствием посплетничала с красивым и почтительным мужчиной, сначала о том, что его интересовало, потом просто о жизни своей непростой, а там разговор и на современные нравы скатился. И дошло до интересующего.
— Ой, вот как сейчас помню, приехал он из Лемберга не один, а с девкой, да красивой такой, рыжей, грудастой, она потом за местного бо-ля-ры-на замуж вышла, имя у него такое еще интересное... Не один...
— Никодим?
— Именно! До чего ж красивая баба была, и дочка старшая вся в нее пошла... Сара, тоже, рыжая такая, глазищи зеленющие...
Божедар и уши навострил.
— Рыжая такая? А это не швея ли, в конце улицы, зеленый такой домик? Я навроде видел?
— Нет, что ты, милый! У Сары дом хороший, из камня выстроен, зять ей поставил на месте старого. У нее ж тоже дочь, да одна, вот и она замуж за местного вышла. Матери предлагала с собой уехать, у зятя пожить, да та с места сорваться не решилась.
— За местного?
— Тоже бо-ля-рын, — забавно произнесла мейра сложное для нее слово. — Фамилию его не помню, сложные они у россов.
Божедар подумал минуту.
— А выходила-то как? По вашим обычаям, али по нашим? Ей же веру менять надобно было?
— Вроде как по вашим, и веру поменяла она, Сара еще рассказывала, что дочка в церкви крестилась, в той маленькой, которая через улицу.
Богатырю того и надо было.
В ту церковь он и наведался, оттуда и вышел через полтора часа с записью о крещении и венчании. Раба Божия Ева Беккер, дочь Сары Беккер, была крещена именем Евлалия и вышла замуж за боярина Пронского.
Глава 2
Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой
Какое оно — счастье?
Очень хрупкое, словно пыльца на крыльях бабочки.
А еще удивительно цветное, ясное, теплое... счастье — просыпаться рядом с любимым мужчиной, чувствовать его запах, видеть чуточку сонную улыбку, касаться губами его губ — и замирать, наслаждаясь моментом. Счастье разговаривать, просто быть рядом с любимым человеком, узнавать его и убеждаться, что полюбила не напрасно.
Счастье, о котором и не мечталось.
А оно пришло, сбылось, протянуло руку и повело за собой. И я каждую секунду его чувствую, и летаю, словно на крыльях.
Отец и маменька пришли на второй день, на меня посмотрели, переглянулись — и головами покачали. Любовь, тут понятно все.
Илья и Машенька тоже в палаты царские наведались, Вареньку, правда, с собой не взяли, ну так и не надо покамест, я и их впредь ко мне приходить отговорила. Борю попросила, тот своим приказом Илью со службы на год отставил, для разбора дел семейных.
Илья возмущаться начал, но тут уж и я ему потихоньку объяснила, что беда может быть большая, именно из-за него.
Он не только мой брат, но и Аксиньи, втянуть его куда угодно легко будет, не мне, так ей. А я ведь его выручать кинусь, в стороне не останусь, и Борис тоже...
Илья проникся, но от опасности бегать не пожелал, пришлось и Борису приказать, и отцу надавить — не всегда в атаку идти надобно, иногда выждать полезнее. Так что отправился Илья в рощу к Добряне, там ему и здоровье чуточку поправят, и Божедар обещал его подучить.
На это Илья согласился, скрепя сердце.
Мне за брата спокойнее стало. Отец предупрежден, никуда не полезет он, матушка тоже, Илья при деле Машенька при Вареньке маленькой, да и не нравится ей Аксинья, та хоть что делай — не отзовется невестка. Прабабушка еще осталась, но та сама кого хочешь обидит, а потом забудет, да и сверху добавит.
А я тенью скользила за Борисом, стараясь не быть навязчивой, но и не оставлять его одного надолго, особенно там, где злая рука может нанести удар.
После нашей свадьбы... я ожидала много чего.
Взрыва, недовольства, бунта, покушения на убийство...
Не было — ничего!
Только истерики от Любавы и Федора в первый день, а потом — потом как отшептало. Вдовая царица сидела в своих покоях и, как говорил Патриарх, готовилась к отъезду в обитель.
Любава-то!
Да я скорее поверю, что гадюка салатом питаться начнет, чем эта дрянь от власти откажется! Для нее власть над людьми — это все, это жизнь, воздух, кровь в жилах! Маринке, все же, власть побочно нужна была, ее роскошь больше привлекала, а дела государственные ей скучными почитались. А вот Любаве нравилось во все вникать, в мелочь каждую, она и на заседаниях Думы Боярской присутствовала, вместо сына, и доклады сама читала, и чего только не делала, в той, черной моей жизни. И так легко она от всего откажется?
Не верю я в такое, ждет своего часа гадюка, ужалить собирается, а только где и когда?
Федор тоже удивил. Ни истерики, ни скандала какого — мимо проходил, ровно как мимо стенки. Смотреть — смотрел, да ведь взгляды — они неуловимые, больше-то и не было ничего. Ни записки какой, ни слова, ни движения — просто взгляд. А смотреть и кошка может, чай, глаза есть. Тут и пожаловаться вроде как не на что.
А вот Аксинья...
Сестра ходила, ровно тень серая, платья роскошные, украшения — на трех цариц хватило бы, а вот движения неловкие, неуверенные. И я вижу, боль она прячет.
Федор?
Чего удивительного, в бытность мою, он и со мной груб да неловок был, но видимо, сдерживаться старался. А Аксинье и того не досталось.
Я к ней шаг сделала, так сестра дернулась, ровно от кнута — и ушла быстрее, чем я хоть слово сказать успела. И боярыни за ней следуют неотступно, то Пронские, то Раенские, то еще кто из приспешников Любавиных. Неудивительно, что она так боится... Федор ведь в ней волен, в жизни и смерти, жену у него отобрать не выйдет. А трудно ли так сделать, чтобы ей жизнь кошмаром казалась?
Может, и уже...
Михайла мне на глаза и вовсе не попадался. И пугало меня все это до ужаса.
А сюда еще весточка от Божедара добавилась.
Боярыня Пронская, оказывается, Любаве племянница родная. У матери Любавы, у ведьмы чужеземной, трое детей было, одну-то дочь она как есть народила, она и силу материнскую унаследовала. А вот двое других, как бабушка и сказала, с ритуалом зачаты были, иначе почему они сразу после смертей в семье появлялись?
Может, потому Любаве и на Федора ритуал проводить пришлось? Не смогла б она зачать как обычные люди? Потому у нее один сын и появился? Дочерей не было, никого более не было?
Я не поленилась с чернавками побеседовать, те и рассказали мне, что все верно, незадолго до появления на свет Федора, скончался один из царских дядюшек. Да там и не удивился никто, старику уж за семьдесят было, болел он постоянно...
Я бы тоже не удивилась. Но и ежели Любава все это устроила, тоже не удивлюсь. Ей в самый раз чужая смерть была, можно и ускорить ее чуток. Может, потому и Федор-то таким неудельным получился, что жертва стара была, да больна? Знать бы мне ответ...
Почему не Борис?
Подобраться к нему не получилось? Или еще какая причина была?
Потом я к мужу пристала, Борис и рассказал мне, что когда отец на Любаве женился, Борис ее принял плохо, пришлось отцу его отправить отдельно пожить, наместником, в другой город. Аж на два года.
Федька родиться успел, когда Борис домой вернулся.
Любаве просто пришлось брать того, до кого добраться можно было, а через половину Россы за пасынком... ритуал это, понимать надобно! Тут все значение имеет, и положение звезд, и день, и час, и сил требуется много... не рискнули просто. Взяли того, кто рядом оказался. Так ли это, не ведаю, а похоже выглядит.
И еще один узелок развязался.
Бабушка Агафья в покоях матери Бориса побывала. Прошлась, подумала, пригляделась, принюхалась, иначе и не скажу. И сказала, что нет там ничего черного.
Что бы с государыней не случилось, не причастна к этому была Любава. Никаким боком.
Борису сразу легче стало. Но решение свое насчет монастыря он отменять не собирался. Пусть едет, зараза, авось, в палатах воздух чище будет!
Евлалия Пронская, кстати, во дворец зачастила.
Так-то она Ева, дочь Сары, внучка Инессы, которая еще Ирина Захарьина. И — ведьма?
Я к ней приглядывалась при встречах внимательно. На беседу не звала, рано войну объявлять, не ко времени. А ежели мы с ней сцепимся, ох и полетят перья в разные стороны, и я не уверена, что одолею... нет, не так даже!
И не такую я на клочья порву, и сама сдохну, на шее ее зубы сомкнув, да разве в ней дело? Тут все серьезнее и страшнее будет.
Почему она Бориса убила?
Почему Борис ее к себе подпустил?
Хотя второе и понятно как раз, боярыня же, и знакомая, и видел он ее не раз, чего б не подойти с вопросом? Он опасности и не ждал, не ждал удара. Но и... Боря не тюфяк какой, он воин, и тренируется каждый день по часу, упражнения с клинком делает. А удар нанести позволил, да не в спину, в грудь! Почему перехватить не успел? Замешкался, али еще причина какая была? Нет ответа покамест. А вот оружие ведьмовское меня заинтересовало.
Нарисовала я его, как смогла, прабабушке отдала, та рисунок передала Божедару, обещал богатырь разузнать, что да как. Это ведь не секира какая, не алебарда, у такого оружия своя дорога, кровью политая. Это для убийц оружие, и странно мне, как оно у ведьмы оказалось?
Или мать ее чем-то таким промышляла?
А зачем ведьме клинок? У нее другое на уме, я вот, тоже на силу свою полагаюсь больше, чем на руки-ноги, я не рукой врага отталкивала — силой хлестнула, ослепила бы на пару минут, или мягче — глаза отвела, да увернулась.
Откуда этот клинок?
Часть вопросов разрешилась, но появлялись новые. Свербели безжалостно, требовали ответа.
И его придется найти ДО того, как нас ударят. Потому что я могу и не отразить этот удар, и цена моего незнания страшной будет. Что — моя жизнь? Тут вся Росса на весы положена...
Жива-матушка, помоги!
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|