"Атропа..."
Выдалась минута — и парень начать рыться в памяти, силясь вспомнить все, что он мог слышать об этих загадочных охотниках. Что же еще...
С кем-то отец уходил "по делам". Не таким, которые должны быть у священника захолустного синтоистского храма. Другим делам — иногда с них он приходил покрытый кровью, иногда — более странными жидкостями: желтоватыми, зеленоватыми. Иногда — даже с ранениями.
С кем-то громко, порой на грани крика, переговаривался по телефону, порой повторяя одно и то же чуть ли не по слогам.
Кто-то сделал так, что Организация на время перестала преследовать их с мамой. Раньше отец говорил, что теперь-то им помогут — и эти напыщенные ничтожества вспомнят о нем. Можно перестать жить в страхе, можно начать все с чистого листа. Скоро, говорил он, все будет позади.
Позади осталась лишь мама. От воспоминания мальчик содрогнулся — спустя годы воспоминания о ее кончине не оставляли равнодушным. И толку от этой помощи извне — ее уже не вернуть...
— Эра Богов. Время, когда люди выживали на дне. Когда такие, как они, — старик продолжал читать лекцию и перешагивать через хаотично развалившиеся на полу тела, — господствовали над нами.
"Когда же это закончится..."
— Дети Земли — Гайи, как говорят маги из-за моря, — безраздельно властвовали над нами. Люди тогда были лишь игрушками в их руках. Пешками, чьей волей легко управлять. За чьей болью интересно наблюдать. Пища, которая иногда огрызается на потеху охотнику, — продолжал бубнить старик.
Одинаково роскошные, одинаково мертвые коридоры сменяли один другой. В какой-то момент проход начал сужаться, медленно, но верно становясь размером аккурат под одного человека. По прикидкам парня, они уже должны быть в центре тэнсю.
— Они забывали главное. Люди — народец настойчивый, даже упрямый. Всегда стремились превзойти хозяев. И всегда превосходили, рано или поздно. Магия текла и в наших жилах, но многие без нее оспаривали авторитет божеств. На место каждого павшего вставали двое других. Со временем дети Гайи отступили. Мощь магии потускнела — не более тени прошлого величия. Настало другое время с другими правилами.
Вдали забрезжил свет. Старик снова прибавил шаг, и мальчику пришлось чуть ли не лететь, чтобы поспеть за ним.
— Эти же решили вернуть все обратно. Больше двух веков собирали лучших. Пропадали достойнейшие монахи, священники, и не только они. Собирали своих со всех храмов. Храмов Инари много, но этот связан со всеми. Он — истинный центр. И в центре центра, в святая святых, проходил ритуал. Жертвовали лучшими ради возврата триумфа.
— Эры Богов... — выдохнул парень, задыхаясь от скорого шага, жара и влажности. Мысли о мертвецах и наступавших на хвост русских отошли на второй план — может, этого старик и добивался? Чтобы парень отвлекся от горестных мыслей и думал о другом.
— В точку. Русские узнали о храме. Взяли языка. Языки же и отправились обратно. С ворохом болезней. Потом "Атропа" отравила подземный источник в горах, в нескольких километрах отсюда. Чтобы добить наверняка.
— И мы должны...
Догадка пронзила разум парня.
— Успеть увидеть, что они делали? Что-то забрать у них? До русских?
— Скорее всего. Ритуал проводился в центре поселения. Знаю точно одно — варварам не должно достаться ничего важного. Нам это будет нужней.
Свет становился ярче, освещая путь взамен давно погасших светильников. Тел становилось меньше и меньше, пока они не исчезли вовсе.
В молчании прошла еще минута.
— Пришли, — подал, наконец, голос отец. — Вот и центр.
Сын неловко протер снова запотевшие линзы и тихо ахнул.
Они стояли перед массивными дверьми из красного дерева, выбивавшимися из общего стиля — если бы они стояли снаружи, мальчик бы принял их за ворота. Серебряно-золотой орнамент, проходящий по верху, собирался в аккуратную каллиграфическую надпись. Мальчик вгляделся, но с трудом мог разобрать и половину написанного — часть иероглифов либо была непонятна, либо складывалась в совершеннейшую бессмыслицу.
"Они...делать...спасать...что же тут..."
— "Ревнители прошлого из настоящего", — глухо произнес отец, словно в ответ на мысли сына. — "Спасители будущего из настоящего. Не убойтесь участи своей. Память о вас не исчезнет вовек. Ради процветания. Ради Инари. Ради всех нас". Старый японский. Можешь не все разобрать.
Отец сложил ладони, как тогда, снаружи, и составил очередную сложную фигуру — правда, не ту, что раньше.
— Иди за мной. Держи дистанцию, но далеко не отходи.
Мальчик послушно спрятался за ним, и старик, монотонно и глухо затянув очередное заклинание, двинулся внутрь. Судя по разобранным сквозь маску словам, это были воззвания для ограждения от зла — отец создал вокруг себя барьер, который должен принять на себя удар чего бы то ни было. Небольшой — как раз поместятся двое.
— Вот он. Центр, — прерывисто произнес старик, держа руки сложенными в том же жесте. — Святая святых. Ты только погляди...
Мальчик огляделся. У него, в отличие от старика, не нашлось слов — теперь виденное ранее убранство не казалось ему настолько уж и роскошным.
Взору его открылось идеально ровное помещение, полностью покрытое тонким слоем серебра. На потолке виднелся мозаичный рисунок из сотен драгоценных камней — весьма детальное изображение девятихвостой женщины-кицунэ в пышных одеждах. В ее руках находился вделанный в серебро потолка шар, изнутри заполненный туманом — и светом, что проглядывал сквозь клубящуюся дымку.
На полу были выдавлены частые круги, окаймленные уже более темными драгоценностями. От каждого отходил желобок, что вел к возвышавшемуся в центре алтарю — алтарь, в свою очередь, располагался аккурат под загадочным шаром.
И в каждом круге находилось по одному кицунэ. Они не были похожи на тех, кто умирал там, снаружи — эти окостеневшие фигуры стоически принимали свой конец, и после смерти сохраняя молитвенную позу. Подле каждого каменного кольца находилось несколько небольших, богато украшенных кувшинов — в свете мха, на этот раз идущего по свободным от серебра ободкам, были видны выгравированные там иероглифы. Все различались, и не все мальчик смог разобрать, но один повторялся на всех, что он успел увидеть.
"Память".
Чья-то память. Еще одна память. Еще и еще одна...
"Это прах", — просто и обыденно осознал он. На этот раз все было очевидно — не один лис встретил здесь конец, и каждый раз место ушедшего в небытие занимал другой. Все эти пропавшие, все "достойные люди", о которых говорил отец, — все, наверное, попадали либо сюда, либо наружу. Раньше о телах заботились, а теперь, как и снаружи, собирать прах в последний дозор стало некому.
Часть кицунэ умерла давно, и, судя по количеству пыли, останки их покоились тут, около места последнего бдения, самое меньшее полвека. Часть отдала свои жизни Кругу еще недавно — лет десять, может, пятнадцать назад. Были видны и те, кто принес болезнь в Круг, кто разорвал то, что было единым столетие за столетием — и должно было таким оставаться до самого победного конца. Этих можно было отличить по потемневшим следам телесных жидкостей на серебре и многочисленных рубцах, что оставили недуги.
Убедившись, что никто уже их не потревожит, старик устремился к центру. Отыскав на руке один амулет, он бросил его перед собой, в чашу алтаря. Затем, не успела сажа от уничтоженного защитой амулета опасть на пол, в потрескивающую синеву полетел еще один. И снова, и снова — пятый уже беспрепятственно приземляется внутри.
То ли гулко вздохнув, то ли хмыкнув — сквозь свою и чужую маску мальчику было тяжело разобрать — старик направился к центру.
На самом краю обзора мутных стекол противогаза что-то шевельнулось. Мальчик, все еще очарованный зрелищем невиданного доселе богатства, медленно повернул голову.
— Отец!..
Старик резко остановился, повернувшись на крик.
— Там!..
Одно из тел, укрытое многочисленными тканями, медленно поднималось в отведенном ему кругу. Укрывавшие его одежды опали, явив пришельцам то, что пряталось под ними.
Мальчик за утро увидел не один десяток изуродованных лисиц, но зрелище живой, снедаемой заживо болезнями, окончательно выбило его из колеи.
Наверное, это все-таки лис. Высокий, с вылезшей на истерзанной язвами и оспинами морде серой шерстью, он с трудом разлепил залитые гноем глаза. Тяжело дыша, один из "спасителей из настоящего" обратил взгляд на пришельцев. Взгляд вполне человеческих, мутных и полных боли выцветших глаз.
— Кто вы есть? — сквозь гавкающий кашель прохрипел он. — Братья?
— Отец, что...
— Люди? — просвистел воздух в уничтоженных мириадами бактерий легких. Нос дернулся — кицунэ принюхался, не в силах различить силуэты. — Люди...
— Кудзи-ин! Повторяй за мной! — голос старика отозвался ледяной сталью. Взгляд его сфокусировался на поднявшемся теле еще живого кицунэ.
— Люди!.. — обрети ненависть в голосе материальное воплощение, то она прожгла бы серебряный пол до камней. Попытавшись сделать шаг, он пошатнулся, но не отвел взгляд. Удержавшись на ногах, лис с видимым усилием приподнял руки, потянув следом полы одежд. Вместе с руками веером распушились хвосты — один, второй, третий, четвертый...
— Сие злодейство есть ваших рук дело...
— Омм... — протянул отец. — Омм, — вторил ему сын. Перед его глазами, в разуме, который уже покинула паника, промелькнули десятки уроков по кудзи-ин. Практика жестов, один из самых простых и действенных способов творить магию — никаких сложных манипуляций с Цепями не требовалось. Но ученик из мальчика оказался не самый прилежный — и сейчас от его памяти зависела жизнь.
"Ага, правой вокруг пальца... Дзай!"
Рука в толстой перчатке охватила палец левой руки так крепко, как только смогла. Тело начало колоть, словно иголками.
— Я есть желание Мира, — ровно проговорил отец, глядя на врага. Боялся ли он так, как его родной сын?
— Я есть его воля, — задыхаясь от страха, продолжил вместе с ним сын.
"Вряд ли. Он давно перестал бояться".
Лис оскалился. Резко вздернул руки — ненормально мохнатые и когтистые для человека, ненормально длинные для лисы — и, захлебываясь нечистыми жидкостями, сотворил неровный пасс. Его круг засветился серебряным, тогда как мутный шар под потолком потускнел еще сильней.
Из пасти пошел черный, как ночь, дым. Дым ли?
— Вы, двое, — пролаял кицунэ, и чад заклубился не только изо рта. Слюна капала на пол, стекая промеж редких зубов по мертвенно-бледной десне.
— ...То обрекли, что строилось веками. Вкусите же безграничной боли...
— Я же есть свет его... — протянул старик, сложив другую фигуру.
— Что будет безмерно мала, нежели моя! — просипел из последних сил кицунэ, и черное ядовитое облако двинулось на отца и сына. Там, где оно касалось пола, серебро превращалось в блестящие гранулы, тая на глазах.
"Дзэн! Моя любимая!" — невпопад подумал парень, обняв левой рукой кулак. Самый простой жест, который только был в кудзи-ин — отдых для пальцев. Каждой порой он ощущал, как прана из Цепей рвется наружу — выстроить барьер, сделать его и отца невидимыми для угроз, так или иначе.
Угроза, впрочем, подступила слишком близко. Еще немного, и этот кислотный дым накроет их по колени — и тогда все будет кончено.
Клубы дыма, равномерным слоем ползшие к ним, внезапно сгустились.
— И я же есть тьма его!
Перед лицом мальчика мелькнула тень. Отец с невиданной для его годов ловкостью оказался между сыном и густым облаком ядовитой субстанции. Последние строчки стихли. Туман цвета свежей сажи, подобравшийся было вплотную к старому магу, отпрянул прочь, огибая отца и сына по невидимой окружности. Он попал на голую, мертвую плоть — и та сразу же разошлась, свернувшись в такие же гранулы и обнажив кость.
— Умр... — просипел было из последних сил кицунэ, но очередной приступ кашля, настигший его, превратился в невыносимо громкий, разрывающий горло на части. Вперемешку с гноем и слюной хлынула темная кровь, и порождение Гайи, последнее во всем поселении, рухнуло оземь. Черная дымка перестала исходить из его тела с каждой слабеющей конвульсией. Когда стихла агония — исчезло и сияние.
— Отец... — растерянно произнес мальчик, никак не могущий уложить в голове все произошедшее.
— Что...нет...нас чуть...
Выдохнув и сдержав рвотный позыв, парень тяжело задышал.
— Ты в порядке?..
Рассудок после такого напряжения помутился, и нужные слова не стремились выйти наружу — в отличие от всякой чуши, для дела не важной.
— Серебро...все эти камни...живой...
— В порядке. Успокойся. Забудь про них, — шумно просипел отец. Убедившись, что лис больше никогда не встанет, он повернулся к сыну и, схватив того за плечи, с несвойственной старикам силой пару раз встряхнул.
Пелена паники схлынула с глаз, и мальчик, дрожа от стыда и страха, всхлипнул.
— Мы чуть не...
— Ничего, привыкнешь. Придется. В любом случае придется.
Отец, убедившись теперь, что сын ничего не учудит, на дрожащих ногах вернулся к чистому от охранных полей алтарю. Оглядев его, он принялся рьяно изучать все, что находилось на нем — и что можно было извлечь. — Смерть, она всегда рядом. На шаг сбоку, всегда готова его сделать.
Руки его что-то нашли и вытянули наружу. И снова.
-Что до "сокровищ"...золото, серебро есть и снаружи. Пусть они забирают. Это мелочь. Пустяк. А здесь...
Держа загадочные предметы в охапке, он принялся снимать один за другим обереги и, торопясь, наматывать их на добычу. Глядя, как отец ловко обращается с ними, мальчик взглянул на свои омамори.
Взгляд упал на якюокэ — один успел полностью рассыпаться в пепел, второй почернел полностью и тоже начал осыпаться.
Отец повернулся, прижимая опечатанную множеством амулетов находку к груди. На нем не было ни одного целого оберега — каждый либо был поврежден, либо уже рассыпался в прах. Но он, казалось, не обращал внимания на то, что сотворило с защитой это проклятое место. Блеск его фанатично воспаленных глаз, смотрящих прямо в душу своего мальчика, на этот раз не смогли скрыть и линзы уродливого противогаза.
— Здесь то, что дороже всего вокруг.
Примечания к главе:
[1] Аматэрасу, также Аматэрасу Омиками (яп. 天照大神 аматэрасу о:миками, "великое божество, озаряющее небеса") — богиня-солнце, одно из главенствующих божеств всеяпонского пантеона синто, согласно синтоистским верованиям, прародительница японского императорского рода.
[2] Цукиеми (яп. 月読), также Цукиеми-но-микото (яп. 月読命 или 月読尊), Цукиеми-но-ками, — бог луны в синтоизме, управляющий ночью, приливами и отливами. Наряду с Аматэрасу и Сусаноо является потомком Идзанаги.
[3] Идзанаги(яп. 伊弉諾, 伊邪那岐, 伊耶那岐), также Идзанаги-но микото — в синтоизме бог творения, супруг богини Идзанами. Вместе с ней считается создателем Японских островов, которые возникли из капель безбрежного океана, капающих с принадлежавшего им копья.
