Трое

В жизни я давал две настоящих клятвы. Нет, наверное, всё-таки три — мне было девять лет, когда мы впятером на ночной рыбалке поклялись дружить всю жизнь и я, поступив в кадетку, долго переживал, что нарушаю эту клятву... Это была первая.

Вторая — клятва, которую начали давать в 3 году войны все поступавшие на военную службу земляне, без разделения на Империи. Потому что клялись большему, чем любая Империя... Она была совсем короткая и я выучил её наизусть намного раньше, чем большинство землян, потому что дал её в десять лет.

"Я иду в бой — ради Правды и Чести, хлебной нивы и синего неба, смеха ребёнка и улыбки женщины, наших звёзд и нашего рода! Прошлое, настоящее и будущее свидетельствуют мои слова! Земля превыше всего! Победа или смерть!"

Я исполнил её, как бы не обернулись дела. Исполнил и исполняю. И исполню.

А последняя, и в этом некоторый юмор — как раз пионерская... Я прикрыл глаза и прошептал — может даже, казалось, что прошептал, а на самом деле подумал:

— Я, Максимиллиан Ратовичяс, вступая в ряды пионеров Империи, перед лицом своих товарищей и памятью предков торжественно клянусь и присягаю на честность, верность, храбрость и память. Всё, что смогу — Отечеству! Всё, что смогу — нации! Всё, чего не могу — смогу! Если же я нарушу эту клятву — пусть не останется от меня на земле ничего, кроме позора! Слава России! Слава, слава, слава!

Интересно, если тебе всего пятнадцать и ты уже дал три клятвы — то имеешь ли ты право бояться смерти? Нет, не так. Заставить себя не бояться, наверное, нельзя.

Вопрос такой: имеешь ли ты право трусить?

Я, как и любой мальчишка моего возраста, лет с семи и до пятнадцати прочёл кучу книг и посмотрел десятки часов фильмов про своих ровесников, в том числе совершенно невыдуманных, перед которыми вставал такой вопрос. Они решали для себя, что — не имеют. Иначе о них не писали бы книг и не делали бы фильмов.

Но только в кадетке с нами серьёзно стали разбирать, чего им это стоило. И я был уверен, что меня научили не трусить. Во всяком случае, я заставил себя улыбаться, когда мне буднично сказали, что сейчас выстрелят в ногу, велели встать к стене и ждать. И я не издал ни звука, когда на следующий год был второй прострел — внезапный, ошеломляюще неожиданный. (1.)

1. Прострел — весьма жестокая тренировка, применявшаяся в кадетских школах обеих Империй. Как правило, за время обучения каждый из кадетов проходил её дважды: в первые три месяца второго года и на третий год. Заключалась она в том, что мальчику всерьёз простреливали боевым патроном руку или ногу. В первом случае это носило характер лишь "знакомства с ощущениями от ранения", на третий же год раненому должны были оказать первую помощь его же товарищи.

Следует напомнить, что 98% кадетов поступало в кадетские школы в возрасте 10 лет, 1% — 11, 0,8% — 12 и 0,2% — 13 лет. Срок обучения составлял пять лет.

Первый год: "детский садик". В этом году кадеты привыкают к жизни в школе, осваивают "всё и понемногу", а учителя и инструктора составляют своё мнение о каждом из подопечных. Год на фоне последующих достаточно лёгкий. Тем не менее, именно в этот год, как правило, после первых же отпусков, проведённых дома, уже отсеивалось некоторое количество кадетов.

Второй год: "ад на земле". Это год воспитания физической силы, ловкости, выносливости, терпения, абсолютного бесстрашия, умения без вопросов и рассуждений выполнять и, мгновенно оценив обстановку, отдавать приказы. Самый сложный, тяжёлый и опасный год, сверхнасыщенный жесточайшим прессингом, постоянными разнообразными тренировками и непрерывной муштрой. Впрочем, до тупого "дрилла", имевшего целью превратить человека в машину, в кадетских школах никогда не опускаются — напротив, 11-летний кадет обязан все решения принимать и действия предпринимать с полностью ясным сознанием, отдавая себе отчёт в каждой секунде существования. Порядка 5% кадетов покидают школы именно в этот год, а так же происходит около десятка случаев самоубийств, связанных, как правило, с неразрешимой дилеммой: объективная невозможность выдержать происходящее — неистовое нежелание покидать школу.

Третий год: "отделка под бойца". Именно в этот год прочно, уже не начерно, закрепляются основные боевые навыки, а умение сражаться и пользоваться любым оружием становится частью личности кадета.

Четвёртый год: "воспитание солдата". 50% учебного времени года посвящено тренировкам по военной специальности.

Пятый год: "ППР — полировочно-покрасочные работы". Год непрерывной чередой следующих зачётов, экзаменов, манёвров и так далее. Отсев составляет около 3% кадетов.

Общий отсев за весь срок обучения составляет в среднем 10% (наивысший — 50% — наблюдается в случае Русской Империи в школах пластунов).

Правда, это — просто физическая боль, не грозившая смертью, и это я понимал уже тогда, во время "ада". Но нас готовили и к мысли, что мы можем по-настоящему умереть. Добротно готовили, Лунгу был прав.

И вот...

Я понял, что не хочу спать и выбрался из "шкафа".

Лунгу спал. Я постоял, глядя в стену и представляя там иллюминатор. Потом посмотрел в сторону рубки.

Прошлый раз мне здорово влетело за вторжение туда. Осоргин мне врезал так, что дым из ушей шёл. "Рубка — не клуб... вы не на дежурстве, старшина-кадет, и я вас сюда не вызывал... время для сна даётся для сна... как вы посмели прервать офицера..." Вообще я прервал тогда не его, а Лунгу, младшего по званию, и Осоргин, похоже, понял это, потому что замолчал, а потом сухо бросил, что он в любом случае оповестит всю команду о любом своём решении и старшина-кадер Ратовичяс может не беспокоиться, что от него утаят нечто важное.

И всё это было правильно. Но я чувствовал, что, если сейчас не поговорю с человеком, то могу сотворить что-нибудь нехорошее. Пусть ещё один фитиль, лишь бы услышать живой голос.

Обычно пилоты истребителей энсайны, иногда — даже старшины. Но на тяжёлых — почти всегда мичманы, ведь тяжёлый истребитель, как я уже сказал — это почти корабль. Мичман Осоргин был офицером и дворянином, и это ставило между нами прозрачную непробиваемую стеночку. И один "шкаф" для спанья тут не поможет. Поэтому я какое-то время мялся.

Но потом решительно шагнул к шлюзу...

...Меня встретили опять поднятые брови. Но потом Осоргин кивнул на место стрелка-механика — и я обрадованно плюхнулся в кресло, поняв, что этот кивок был разрешением остаться в рубке. Однако, говорить я ничего не стал — мичман чем-то занимался за своим компьютером и я стал просто глядеть вперёд. Обычно-то я со своего места вижу куда хуже, хотя именно от меня зависит по-настоящему движение истребителя. Парадокс.

Ощущения движения не было и тут, хотя я знал, что мы летим с довольно большой скоростью, хотя и по инерции — двигатели были выключены. Мы перемещаемся в космосе на безумных скоростях. Если говорить о межзвёздных перелётах, то даже само слово "скорость" звучит, как неприличное ругательство — за секунду позади остаются парсеки. А воюем — на очень маленьких, почти сравнимых с земными. И боремся за каждые плюс десять камэ-че без потери боевых возможностей. Нелогично и смешно, но такова наша реальность.

А звёзды были красивые, хотя и не очень частые. Но чаще, чем видно с орбиты Земли, например. И многие куда крупней, просто несравнимо. Я сразу вспомнил "опорные точки", мысленно закрутились перед глазами данные этих звёзд, но я прогнал всё усилием воли и стал просто смотреть.

В космосе, если смотреть на него не через экран атмосферы, настоящей "черноты", про которую и сейчас нередко говорят ("чёрные бездны", всё такое там...) — почти нет. Тьма есть, а черноты — нет, она ведь разная бывает, тьма. И космос то тёмно-синий, то серебристо-серый, и везде какое-то уловимое лишь краем глаза движение, похожее на мгновенно раскрывающийся и складывающийся радужный веер, а звёзды делают его ошеломляюще разнообразным и словно бы шевелящимся. Это даже жутковато, но жуть не пугающая, а приятная скорее. Сейчас даже мысль о том, что я тут, в этом космосе, могу умереть, меня не пугала.

— Вы мне не поверите

и просто не поймёте —

В космосе страшней, чем даже в дантовском аду!

По пространству-времени

мы прём на звездолёте,

Как с горы на собственном заду... — вдруг замурлыкал Осоргин.

— Это чьи стихи? — заинтересовался я, поворачиваясь вместе с креслом. Про "Ад" Данте Алигьери я помнил из уроков истории и отчасти — литературы, хотя и очень немного. И, кажется, эти строчки не оттуда — там был совсем другой размер... терции, что ли? Нет, терцины, "терция" — это строй испанской пехоты времён Возрождения. Помнится, нам понравилось, что изменников Родины Данте упрятал в самый низ ада. А тут было больше похоже на армейскую балладу — я думал, что знаю их много, но такую не слышал, хотя она, похоже, про нас, про звездолётчиков.

— Это Высоцкий, — мичман мельком посмотрел на меня. — Вообще-то юморная песенка, пародия на космические боевики.

Я озадаченно примолк. Мне помнился Богдан Фёдорович Высоцкий — специалист по микроэлектронике, ещё из Века Безумия, я по нему писал работу на втором курсе. И ещё — у нас на терминале было минимум двое Высоцких, но они песен точно не писали. Но потом мне вспомнился ещё и старинный советский детективный фильм "Место встречи изменить нельзя", который я смотрел недавно — и я сообразил, о каком Высоцком речь.

— А... — ограничился я всеобъемлющей и ни к чему не обязывающей репликой, потому что всё равно не помнил, чтобы тот Высоцкий писал песни про космос. — А как там дальше?

Осоргин вздохнул, сел поудобней и допел песню. Я хихикал — песня и правда оказалась несерьёзной, и от сочетания этой несерьёзности с суровой маршевой мелодией становилось только смешнее. И вообще — в песне было что-то неуловимо, но отчётливо похожее на сериал "Космогрызы". (1.) Если, конечно, можно так сравнивать — сериал и песню.

1. Видеосериал Русской Империи, посвящённый военному космофлоту. Выходил парадоксально долго — с 10 г. Промежутка по 300 г. Галактической Эры (350 лет). Сериал комедийно-пародийный, посвящённый Военно-Космическим Силам Русской Империи (в период с 3 года Первой Галактической Войны и до 2-го года Галактической Эры — Объединённым Военно-Космическим Силам Земли). "Космогрызы" обыгрывали штампы жизни, быта и боевых действий ВКС, каждую неделю появлялась новая серия, нередко откликавшаяся на какие-то реальные события. Стороннему наблюдателю сериал может показаться достаточно неуважительным по отношению к военным космонавтам, но это ошибочное впечатление.

Пять главных героев сериала (вообще их больше полусотни только постоянных, помимо этого, почти в каждой серии появляются ещё несколько временных):

— Звёздный Маршал (звание никогда не существовало ни в каких земных ВКС) Таран Неунывай-Дубино — прямолинейный солдафон, виртуозно владеющий любыми оружием и техникой, а так же обожающий изрекать бессмысленные и парадоксальные афоризмы. Одновременно — лауреат-скрипач, научившийся виртуозно играть на скрипке по причине незнания того, что это нельзя сделать без таланта. Коронная фраза: "Доламывать — так до конца!" Его главная мечта — построить Общевселенскую Империю и после этого стать дворянином (на всей протяжённости сериала дворянства у него нет), причём абсурдность этой задачи Маршала ничуть не смущает;

— Пилот Вихрь Буранович Ураганов. Обожает ходить пешком, причём прогулочным шагом и неспешно любуясь на происходящее вокруг. Делает всё очень медленно, обдуманно, с расстановкой, всем видам отдыха предпочитает лежание в шезлонге на берегу моря с книгой в руках (в полётах море часто заменяет бассейн или даже ванна). Коронная фраза: "Ему легко было "поехали!" говорить, а тут поди разберись — куда?!" Однако, оказываясь в роли управляющего любым транспортным средством, тут же преображается в расчётливого безумца, способного ездить на велосипеде по отвесной стене и на полной скорости пролететь через щель, едва превышающую по размерам пилотируемый космический корабль.

— Взрывотехник Ахтунг Бимс. Фанатик взрывного дела, автор работы по теоретической физике о Большом Взрыве. Считает взрывы великой творческой силой и одновременно — коренным способом решения любых проблем, от военных до любовных. Ещё в раннем детстве прославился тем, что не мог пройти мимо воздушного шарика, не проткнув его (собственно, начал заниматься этим, ещё когда его возили в коляске). Коронная фраза: "Сейчас будет чистенько". Он произносит эти слова, как правило, перед тем, как что-то взорвать, но не только — фраза служит ему чем-то вроде жизненного кредо.

— Доктор Лоботом Пинцетович Пиксида-Клистир. Помешанный на кризисной медицине андроид, ещё в детстве спасшийся от зачистки и тщательно скрывающий свою нечеловеческую сущность. Хобби — личный зоопарк зверей с других планет, причём только со зверями доктор способен адекватно общаться не на медицинские темы. Коронная фраза: "Молчишь? Ну, молчи, молчи..." — которой завершается каждый прочувствованный монолог доктора, обращённый к одному из обитателей зоопарка (несколько раз на эту фразу следовал неожиданный ответ от какого-то из умевших подражать человеческой речи живых существ или даже случайно попавших в его зоопарк разумных инопланетян).

— Пионер Федя (в сериях 3 г. ПГВ — 2 г. ГЭ вместе с ним действует его полный двойник-англосакс Тедди, мальчишек всё время путают друзья и враги, наконец, каждый из них сам путает себя с двойником, из-за чего возникает масса идиотски-комичных ситуаций). На флоте появился, тайно прокравшись на корабль снабжения, где съел за время полёта всю сгущёнку и откуда был доставлен на флагман. В каждой серии его собираются отправить на Землю и это снова и снова не получается по множеству причин. Коронная фраза: "Только маме не говорите!" (произносится как правило после того, как Федя в очередной раз что-то спасает или наоборот — разрушает). За всё время сериала ни разу не упоминается фамилия Феди и не появляются его родители.

— А ещё есть его песни? В записях, имею в виду? — спросил я, когда мичман закончил. — Я бы послушал...

— Есть... — кивнул он. Задумался. Наморщил нос и добавил: — Только там много непонятного будет, он часто "на злобу дня" писал. Про разные события и вещи, которые сейчас и на уроках истории-то просто так не проходят, потому что мелочи это... ну а в те времена они для людей были очень значимыми, понимаешь?

— Да всё равно, поставьте что-нибудь, если можно... — попросил я.

— Ну... ладно, — Осоргин поколдовал с компьютером (кажется, подключался к тому, что в спальном отсеке). — Вот. Такая. Слушай.

И сам откинулся в кресле.

Голос у певца был, конечно, совсем мужской (и я понял вдруг с некоторой оторопью, что у мичмана совсем мальчишеский голос, сломавшийся, конечно, но — мальчишеский, и сейчас, в сравнении с хрипловатым баритоном певца, это стало отчётливо видно... как и то, что, по сравнению с Осоргиным, этот Высоцкий совсем не умел петь!) и он простенько подыгрывал на гитаре. Это и правда сильно напоминало то, как поют наши баллады.