Илья. Быль первая. Целители. Пролог и начало

И тут меня, видимо под огромным впечатлением от увиденного недалёкого и, как бы это помягче выразиться, ни фига не радужного будущего, будто окатило жаркой волной, и я потянулся к переваливавшейся уже через край стола вазе. Падала она, на моё удивленье, как-то слишком уж медленно, задумчиво вращаясь вокруг своей оси, и, наверное, не меньше меня была поражена, когда мои ладони мягко приняли в себя её рубчатый бок буквально в паре сантиметров от пола.

Ваза была спасена, но нагоняй мы с братом всё равно получили. Потому что, когда на шум пришли родители, то увиденное вызвало у них сначала смех, а затем и праведное негодование.

Представьте себе — стоят два малолетних охламона, один весь мокрый, с вазой, крепко прижатой к груди, а второй с бесформенной охапкой цветов в руках. К тому же, видимо с перепуга, мой братец не придумал ничего лучше, чем протянуть этот "букет" маме и дрожащим голосом поздравить её с "Восьмой Мартой". Учитывая, что на дворе заканчивалось лето, уместность его поздравления выглядела несколько сомнительной.

В тот раз, в силу своей малолетскости, на эту свою странную быстроту я особого внимания не обратил, хотя сам момент запомнил очень даже хорошо. Вполне вероятно, что нечто подобное происходило и до, и после этого события.

Своё отличие от других я осознал значительно позже. Лет этак в семнадцать. Тогда, после окончания школы, я со всего маху окунулся во "взрослую" жизнь, со всевозможными её приключениями, некоторые из которых были довольно-таки опасны с точки зрения нормального функционирования организма. Примерно тогда я и начал осмысленно фиксировать эту свою особенность.

А заключается она в том, что в экстремальных ситуациях во мне вдруг включается некий внутренний механизм, позволяющий двигаться мне заметно быстрее обычного. Если не вдаваться в подробности, то в такие моменты всё происходящее вокруг меня очень сильно напоминает фильм, пущенный на замедленной перемотке. И всё бы ничего, да вот только, когда всё заканчивается, то каждый раз наваливается такая усталость, будто я несколько часов подряд занимался тасканием мешков с картошкой, и чем дольше я нахожусь в этом состоянии, тем тяжелее потом отходняк.

Осторожная разведка позволила сделать мне следующие выводы: многие люди хотя бы раз в жизни испытывали нечто подобное, но у большинства всё сводится к пассивному созерцанию, и лишь единицы, подобно мне, способны преодолеть некий внутренний ступор и заставить себя двигаться.

Трудно сказать, какова природа моего "феномена", но меня он неоднократно выручал во время драк или других подобных мероприятий, требующих хорошей реакции и быстроты передвижений. Замечу, что до описываемых событий, к моему тогдашнему величайшему сожалению, я так и не научился контролировать ни эту свою способность, ни величину своего в эти моменты ускорения. И проявлялась она лишь в минуты серьёзной опасности, когда, выражаясь мудрёным языком милицейских протоколов, существовала большая вероятность получения мной или другими близкими мне людьми тяжких телесных повреждений, либо наличествовала прямая и явная угроза для жизни. В обычном же состоянии активировать этот процесс у меня как-то всё никак не получалось. И потому я каждый раз немного опасался — включится он или нет.

Не возьмусь судить, потянет ли такое свойство организма на некое "суперменство", но я себя в таковой ипостаси уж точно никогда не ощущал. Тем более что капризность его срабатывания совершенно не предполагала его практического применения в нормальных условиях, а потому и возможности зарабатывания на этом денег я серьёзно никогда не рассматривал.

Конечно же, я не раз задумывался о природе этого явления.

Думаю, в моём случае имела место быть некая необычная мутация, случившаяся во мне под "благодатным" воздействием на мой растущий организм неких экологически "полезных" факторов. Список их, как поодиночке, так и в различных комбинациях, может быть довольно-таки обширен.

В него можно смело засунуть имевшийся в сравнительной близости от нашего города испытательный полигон в Семипалатинске, и чуть дальше располагавшийся космодром на Байконуре. А ещё, мало кем нынче, почему-то, вспоминаемое, ПО "Маяк"*, бывшее, если кто не знает, во время Оно главным производителем оружейного плутония в нашей стране. Как я слышал, тамошние аварии, из тех, что были рассекречены, по своему суммарному ущербу намного превысили катастрофу на Чернобыльской АЭС. Так ту хоть прикрыли, а эта лавочка, по-крайней мере на момент описываемых событий, благополучно продолжала исправно (исправно ли?!) фунциклировать, и нет-нет, да и испражнялась, по заявлениям независимых экологов, различной радиоактивной гадостью в окружающую нас среду. А что, если ветерок в нашу сторону случался попутный?

Не забыть бы добавить сюда содержавшие "в пределах нормы" вредные вещества воздух и воду города-миллионера, державшегося только на промышленных предприятиях, среди которых большая часть работала либо на сверхсекретную, а посему мало кем контролируемую, оборонку, либо на нефтехимию. И кто б ещё обзаботился бы у нас чистотой окружающей среды?!

А насквозь химическая жратовка и питовка, первые воздействия которой на нас начинаются ещё до рождения!

Папанька ещё, покойничек, любитель был заложить за воротник, да и закусить потом не какой-нибудь там дистрофичной сигареткой с фильтром, а именно могучей "беломориной", считавшейся в те незабвенные времена признаком настоящего мужика.

В общем, гадать можно до бесконечности, только что от этого толку! Даже точное знание причины, приведшей к столь интересным последствиям, чем бы нибудь мне в жизни помогло?

И ещё, как человек до чрезвычайности скромный в общении с государственными структурами, я для себя давно уже решил, что во избежание излишнего с их стороны ко мне внимания, абсолютно нет никакой нужды в распространениях об этой моей странной способности...

______________________________________

* — ПО "Маяк" расположено под г.Челябинском.

* * *

Из задумчивого состояния меня вывело лёгкое прикосновение к моему плечу. Обернувшись, я увидел перед собой давешнего парнишку, про которого я как-то, во всей этой кутерьме, и позабыл совсем. Весь вид его выражал немалое смущение. Он, видимо, уже какое-то время стоял за моей спиной и не решался со мной заговорить.

— Большое Вам спасибо! Если б не Вы... — робко улыбаясь, проговорил он и замялся под моим взглядом.

— А, не за что, — усмехнулся я, немного помолчал, и, не дождавшись продолжения, спросил: — Ты в порядке?

— Да! Спасибо большое... — снова начал он и опять смущённо остановился на полдороге.

Я, не имея в себе абсолютно никакого желания выслушивать его бубнёж, и, решив на этом закончить "поток" благодарностей, буркнул: "Ну и хорошо", и, стараясь больше не обращать внимания на его присутствие, снова отвернулся к окну. Через какое-то время я почувствовал, что он, наконец, освободил мою зону биолокации, но всё равно что-то в окружающей меня среде было не по вкусу моему организму. Сигнал был слабый, на уровне фона, как бы говорящий: "Особого повода бздеть и понтоваться нет, но ты уж немного поднапрягись, и проверь чего там снаружи не того". Обычно это означало, что реальной опасности для меня в данный момент нет, но кто-то проявляет интерес к моей скромной персоне. Вняв ненавязчивой просьбе своего определителя возможных опасностей, я огляделся по сторонам. "Тот" парень стоял ко мне спиной в дальнем углу площадки. Всем остальным пассажирам тоже до меня особого дела не было.

Всем. Кроме одного.

У двери, привалившись к ней спиной, стоял какой-то мужик, и явно усмехаясь, открыто меня рассматривал. Я с вызовом глянул на него и автоматически, согласно давнего навыка, приобретённого ещё во времена хулиганистого детства и не менее беспокойной молодости, прошедших в бетонных дебрях провинциального мегаполиса, оценил потенциального противника.

Результаты оценки мне как-то не очень понравились.

Был он сантиметров на десять меня повыше. Совсем даже не слабак. Определённо не качок, но с "железом" знаком. По-восточному смуглый. Жёсткое, с примесью азиатской крови, лицо. Следы от давнишних рассечений на надбровных дугах. Немного деформированный, как у боксёра, нос.

Но главную пищу для размышлений, как всегда, дали руки.

Жилистые, без намёка на подкожный жир, предплечья, были иссечены в нескольких местах узкими, явно резаными, шрамами. Кулаки тоже были все в мелких рубцах, обычно появляющихся, когда со всей дури попадаешь по чему-то твёрдому и ребристому, и кожа в этом месте просто рвётся об кость. А ударные суставы были набиты так, что вспучились изнутри, приобретя твёрдость камня. По ним сразу было видно, что ими очень часто, подолгу и с удовольствием по чему-нибудь бьют. И хорошо, если не по чьей-то голове, а только лишь по мешку или макиваре.

Но больше всего смутили его глаза.

Под их взглядом я даже слегка поёжился и пришёл в ещё большее волнение.

За насмешливым спокойствием в них скрывалась невероятная, какая-то даже чудовищная мощь, способная легко сокрушить любого, кто посмеет встать на её пути.

Короче, если оставить в стороне всю эту лирику, то мой внутренний "Я", отвечающий, в том числе, и за оценку предполагаемой угрозы, как-то болезненно поморщился, и озадаченно поскрёб тыковку, и я был с ним абсолютно согласен, так как человек, стоявший передо мной, и в самом деле был ой как не прост.

И уж что мне и вовсе не понравилось, так это то, что он не особо-то и пытался скрыть свой ко мне интерес.

И, как это частенько со мной бывает в моменты опасности, по моему позвоночнику, стекая по ногам в пятки, пронёсся холодный ручеёк. Сделав вид, что мне пофиг его меня рассматривания, я отвернулся к окну, спиной, продолжая, однако, ощущать прямо-таки физическое давление его взгляда. Он, впрочем, никаких активных движений не совершал и продолжал стоять на том же самом месте, непринуждённо подпирая спиной двери.

* * *

Вскоре подошла моя остановка, и я направился на выход.

Снова встретив его насмешливый взгляд, я отвернулся и, придав лицу отсутствующее выражение, спустился по ступенькам.

Очутившись в душной темноте летней ночи, я, не оглядываясь, пошёл к своему дому, на ходу гадая, будет ли иметь продолжение вся эта история или нет.

Какого-то особого страха я не испытывал, но и той сонливой расслабухи, которая была у меня после тренировки, теперь не было и в помине. Внутреннее состояние было сродни тому, что ощущает бутылка с шампанским, которую вот-вот должны открыть. Кровь была полна адреналина и только и ждала, вспениться ли, расплёскивая алые брызги, или, перетомившись, успокоиться до следующего раза.

Двигаясь по мрачной аллее, ведущей от остановки к моему дому, я всё время прислушивался, и порой мне даже казалось, что сзади слышны чьи-то шаги. Наконец я не выдержал и обернулся. За мной, по крайней мере, в пределах видимости, никого видно не было.

Зайдя в свой двор, я взглядом окинул все тёмные закоулки.

Как обычно, не горел ни один из фонарей, и лишь слабый свет, полузадушенный шторами, проливался из окон, безуспешно пытаясь разгонять темноту.

Возле одного из подъездов, мимо которого мне предстояло пройти, расположилась на отдых группа из нескольких молодёжных человеков. И вот она-то мне как-то очень даже сразу и не понравилась. Ибо человеки эти, привольно расположившиеся на скамеечках, предавались слишком уж бурному веселью. Сопровождалось оно громким ржанием, весьма нехудожественным матом и прочими атрибутами, "обязательными" при проведении подобного рода народных гуляний. Сюда б ту троллейбусную защитницу униженных и оскорблённых мною пьянствующих граждан. Посмотрел бы я, что бы она запела, если б всё это происходило у неё под окнами. Хотя, пожалуй, для неё я входил в ту же категорию, что и эти весельчаки.

Ещё не дойдя до места дислокации отдыхающих, я жопой уже почувствовал приближение неприятностей.

И как в воду глядел.

Когда я поравнялся с шумной компанией, до меня донеслось:

— Э, м-мужик! Скок в-время?

Голос явно принадлежал человеку ощутимо перебравшему. Язык его заплетался, заторможено растягивая слова. Я про себя чертыхнулся, но даже и не приостановился, а лишь бросил на ходу:

— Я те чё — стрелки на ощупь искать буду?!

И продолжил двигаться своей дорогой.

— Э, ал-л-лё! А ты чё такой борзой, в натуре? — с немалым удивлением поинтересовался мне в спину всё тот же голос.

На этот раз я промолчал, понадеявшись, что оболтусам будет лень отрывать свои задницы от скамеек и всё ограничится лишь парой крепких выражений в мой адрес.

Ну не было во мне в тот момент абсолютно никакого желания снова махать кулаками. Тем более в своём дворе, где меня каждая собака знает. Случись какая-нибудь серьёзная поломка в ком-нибудь из этих раздолбаев в результате превышения мною "необходимой самообороны", хрен же потом отмажешься. А всё потому, что какой-то престарелой партизанке, до того недовольно подсматривавшей в щёлку за разгулявшимися засранцами, и шёпотом посылавшей на их головы всяческие проклятья, вдруг, по совершенно неведомой причине, взбредёт брякнуть следаку, что это именно я начал драку и изувечил бедных детишек. И опять все встанут на сторону разухабившихся молокососов, несправедливо пострадавших от "нехорошего дяди".

А оно мне было совершенно ни к чему. И так-то вечерок получался что-то уж больно насыщенным.

Но не прошло и пары секунд, как мне стало ясно, что без рукоприкладства всё же не обойтись, поскольку за спиной послышался невнятный мат и шлёпанье по асфальту нескольких пар ног.

Хочешь, не хочешь, а пришлось мне останавливаться и готовиться к встрече с "шалунами", бодро-заторможено догонявшими меня.

И вовремя.

Один из них был уже совсем близко. Остальные немного приотстали, но это было мне только на руку. Торопыга остановился в паре шагов от меня. Его заметно штормило. Я аккуратно опустил сумку на землю и незаметно переступил, переместившись в левостороннюю стойку. Рук, однако, поднимать не стал.

По причине ночного времени и отсутствии освещения видимость была хреновастой, но всё же её хватило, чтобы рассмотреть, что противник мой был выше меня примерно на пол головы, но намного тощее. Внутренне я был уже готов, а потому его удар правой ногой не стал для меня неожиданностью. Мой организм, второй уже раз за вечер, отреагировал надлежащим образом, и "крутой" боец, и так-то не отличавшийся особой быстротой движений, в глазах моих затормозился до уж и вовсе полнейшего неприличия. Поэтому в момент, когда его нижняя конечность плавно подплыла ко мне, я не спеша сдвинулся вперёд, и, чуть отклонившись, легко поймал её на сгиб левой руки, и несильно, но резко, снизу вверх, чётко воткнул правый кулак в переднюю часть соединения его шагательных отростков. Пациент утробно "хэкнул" и начал заваливаться назад. Я добивать его не стал, лишь оттолкнул от себя, чтоб не мешался под ногами и вернулся в стойку.

Второй из нападавших был уже неподалёку, и, похоже, немножко удивлялся, с чего это его дружбан, который, по всем понятиям, должен был бы уже завалить борзого козла и теперь топтать его, удовлетворённо похрюкивая от радостного возбуждения, оказался вдруг лежащим на земле в позе зародыша. Не знаю уж, какие такие гениальные умозаключения родились в его обдолбанном организме, но он с криком: "Хана те, петух задроченный!" — попытался нанести мне рукой боковой справа. Удар был абсолютно нетехничный, с длинным замахом снизу вверх, — я называю такие "деревенскими".