A Heart Never Forsworn

— Этого не может быть. Через три дня наступит полнолуние. Либо я увижу тебя там, либо нет. Одежда продержится до тех пор. А теперь дай мне то, что обещал, эльф

Золотистое лицо скривилось в смятении.

— Сначала дай мне мое зелье.

Тихо фыркнув, посыльный протянул ему только что приготовленное зелье. Айкантар взял его обеими руками, откупорил флакон и глубоко вдохнул. Только для того, чтобы чуть не уронить его, когда резко очерченное лицо скривилось от отвращения.

— Фу! Это воняет!

— Я сделаю то, что должна. — Не обращая внимания на внезапный румянец, окрасивший его щеки, Немайн шагнула вперед и протянула руку. — Оплата, Айкантар. Отдай мне то, что должен.

Эльф стоял, то и дело проводя пальцем по стеклу флакона с зельем. Она задалась вопросом, осознал ли он вообще, что выдал своим беспокойным переминанием с ноги на ногу. Действительно, он выл. Он будет выть от боли, когда благословенные поймут, чем он себя накачал. Это заставит его пожалеть о том дне, когда он решил "продлить свою выносливость". Тьфу. Мужская гордость.

— Теперь со дня на день. У меня куча дел, которые нужно выполнить. — В ее ладони расцвел огонь, когда она пошевелила пальцами, подзывая к себе. — ...Так что...

Замерев в нерешительности, плечи Айкантар поникли.

— верно. Я же обещал. Одну минуту, Немайн.

Повернувшись к волшебному столу, Мер взял голубое зелье и выпил его до дна. Она наблюдала, позволяя пламени в своей руке погаснуть; магия возвращалась куда-то глубоко внутрь, когда Высший эльф начал бормотать заклинание.

В пространстве между ними что-то заколебалось. Почти невидимое, искажение в воздухе...

Затем раздался рев, и во вспышке белого света появился портал. Переступив порог, рогатая голова склонилась, и то, что могло быть только дреморой, выпрямилось и моргнуло черными, как ночь, глазами. Суровое и агрессивное выражение лица, покрытое волнистыми чертами, почти покрытое татуировками.

Немайн чуть не чихнула от внезапного, приторного запаха серы и гнили.

— А вот и твоя плата. Я только надеюсь, что это того стоит.

— Оплата должна быть справедливой, — лениво повторила она, оценивая размеры вызванной дреморы. Воздух вокруг нее буквально потрескивал от жара. Нелегкая задача — держать этого боджера под контролем. — Раз уж ты держишь бразды правления в своих руках, не будешь ли ты так любезен приказать ему следовать за мной?

Айкантар беззаботно взмахнул рукой с длинными пальцами.

— Кинрив, я приказываю тебе следовать за этой женщиной, куда бы она ни пожелала. Не причиняй беспокойства и выполняй ее приказы.

Голос дреморы был низким, полным скуки.

— Как скажешь, чародей.

Потирая шрам на шее, Немайн одарила Айкантара самодовольной улыбкой.

— Молодец. Значит, через три дня.

— Через три дня! — Эльф что-то крикнул и щелчком пальцев пригласил дремору следовать за собой. Они вышли из Подземной крепости, миновали испуганных стражников и оказались на улицах Маркарта. И дальше, в диких землях.

* * *

— Доставка в пещеру Рич-Клифф.

Эола появилась из-за хитроумно замаскированного входа, улыбаясь.

— Ну и ну. Если это не мой любимый курьер.

Заходи.

От сырого камня веяло холодом, который пронизывал ее до костей, когда Немайн повела дремору дальше. Каменные скамьи стояли по бокам стола, накрытого для семейного ужина, с вазой цветов и аккуратно сложенными салфетками.

Возвышающийся алтарь ужасного зрелища разрушал домашнюю обстановку.

— Мы ждали. — Простонал один из посетителей. — Что у нас сегодня в меню?

Знакомые лица; мясник Хогни Красная Рука. Высший эльф, чье имя она не смогла вспомнить, одетый в мантию некроманта, кивнул при ее приближении. Дрессировщик собак и Лисбет были изгнаны из торгового магазина "Арнлейф и сыновья".

Все они были на месте и отчитывались. Лучше поскорее покончить с этим.

— Дремора, я приказываю тебе лечь на стол и поспать.

Эола встала рядом с Немайн, когда громоздкий Кинрив сделал, как его просили. Она неподвижно лежала навзничь на расчищенном каменном пространстве, послышался слабый выдох, и веки сомкнулись над черными, как смоль, глазами.

Что-то кольнуло ее в бок.

Немайн оглянулась и увидела, что Эола предлагает нордический нож для бальзамирования. Только что заточенный, судя по блеску стали на лезвии.

— Ты оказываешь мне честь, друг. Мне нравится наблюдать за твоей работой.

— Я предъявляю права на печень! — У Хогни потекли слюнки, а остальные застонали.

— Ты никогда не делишься лучшими кусками, мясник.

— Никто не ценит их так, как я, эльф!

Взяв его в руки, она для пробы взвесила странную тяжесть клинка. Потрогала лезвие большим пальцем, и на ее мозолистой коже выступила капелька крови. Видя предвкушение на лицах окружающих, Немайн сделала безразличное лицо. Почти пустой, когда она приблизилась к Дреморе; демон так послушно спал на алтаре Намиры.

Это было не то же самое. Присутствовало всего несколько человек ее крови. Бэннинг был единственным из присутствующих, кто мог претендовать на полное право первородства на пиршество, на то, чтобы забрать силу у того, кем питались. Что-то, что должно было быть, ну. Больше, чем это.

Но это не имело большого значения. Потому что она больше не была шаманом; она была обязана служить Жителям Пределов священными подношениями из крови и костей.

И это не было ее Пределом. Больше нет.

Проигнорировав свой порыв устроить из этого грандиозное шоу, Немайн одним быстрым ударом вонзила кинжал ему в грудь.

Дремора умер с булькающим рычанием на губах, пока она осторожно разрезала сосуды и клапаны. Обжаривая орган кончиками пальцев, чтобы лучше сохранить сердце для его нового владельца. Затем последовали влажные звуки облизываемых губ, прикосновения пальцев к столовому серебру, выражающие страстное желание, но она не обращала внимания на пристальные взгляды. Голодные взгляды поклонников Намиры.

Стараясь не показать своего отвращения к этому эгоизму, к этому полному отсутствию церемонности и смысла, Немайн вскрыла ребра и вспорола грудную клетку, полностью обнажив внутренности.

Плавным движением вынув сердце из груди, Немайн отступила на шаг.

— Он весь твой.

Они готовы съесть все, что угодно. Кто угодно. Эола даже призналась, что пожирала драугра, о чем было слишком тошнотворно даже думать. Как она умудрялась жевать и проглатывать такую сухую, древнюю плоть...это все равно что есть ботинок. Я бы сначала хотя бы замочил ботинок.

Наблюдая за тем, как посетители разделывают тушу кинрива, Немайн завернула сердце даэдра в аккуратный льняной сверток. "Это было хорошо сделано", — критически подумала она, взвешивая его в руке. Кончики были аккуратно обрезаны, мякоть не тронута.

— Я вернусь через две недели, — крикнула она, принимая золото из дрожащих рук Эолы, в то время как бретонка с тоской посмотрела на стол.

Чавкающие звуки жевания еще долго звучали у нее в ушах после того, как она тихо вышла из пещеры.

Позже ночью кузнец ярла Мот гро-Багол проснулся и схватил лежавший под рукой меч, когда дверь со скрипом отворилась. Орк расслабился, обнажив клыки в широкой улыбке, когда Немайн вошла внутрь... в ее руке, словно ожерелье, болтался красный сверток, с которого капала вода.

— Специальная доставка, дорогой кузнец. Ты скучал по мне?

* * *

Орк фыркнул, словно во сне его отпиливали металлическим рашпилем.

Осторожно отведя волосы с затылка, бретонка прижалась к вьющимся черным волоскам на его зеленой груди. Поражаясь силе, соблазнительному обещанию этих мышц, когда ее женское естество нежно затрепетало от удовлетворения, полученного этой ночью.

Мот гро-Багол был моим другом. Хороший покупатель, который быстро и хорошо платил за своевременный товар.

Но гораздо ценнее, чем быстрая оплата, была его скупая речь. Он спросил ее об этом лишь однажды за все годы их случайного секса и случайных ночевок.

— Маленькая Чертополох, ты хочешь от меня большего, чем это?

Лежа у него на груди в горячих ваннах, подогреваемых странной двемерской техникой, которая, казалось, никогда не уставала, Немайн потребовалось всего мгновение, чтобы собраться с мыслями.

— То, что у нас есть... это хорошо, Мотылек. Большего я дать не могу. У тебя нет ничего, что ты мог бы... что-то отдать взамен.

Его большая рука погладила ее по спине.

— Это из-за моей расы, Тислблум? В его хриплом рыке был намек на уязвимость, когда она провела пальцем по впадинке его ключицы. Прикасаясь к шрамам от его ремесла, к заживающим рубцам от раскаленного железа и стали. Она печально улыбнулась огромному орку, неподвижно лежащему под ней.

— Нет, Мотылек... О, нет. Я думаю, ты прекрасен, когда смотришь на это. Нет, не смейся, грубиян! Но мое сердце — то, что от него осталось, — покоится в пределах Досягаемости. Этого достаточно. А как насчет тебя?

Его руки медленно потянули ее вверх по его груди.

— Для меня? Да... этого достаточно. Больше, чем я когда-либо надеялся, Тисл.

Целовать лицо с челюстью, полной клыков, — целое искусство. Немайн довела это до совершенства, используя свое мастерство, чтобы очертить своими маленькими, нежными губами впадины и равнины губ орсимера. Чтобы без слов показать ему, что ей действительно не все равно. Даже если эта забота больше походила на приятную дружбу, чем на какой-либо всплеск похоти или угасание других губительных эмоций.

Любовь. Любовь была зыбучим песком, затягивающим тех, кому не повезло оказаться в его ловушке, на неизбывную глубину. Любовь была болью и стыдом, и, конечно же, это было то, к чему она никогда больше не стремилась намеренно.

И все же, несмотря на то, какие выводы другие могли сделать из ее поведения, Немайн не была полностью бессердечной. По-настоящему холодная женщина оставила бы Тонара Серебряной Крови без своих услуг...он остался один на милость своей жены.

— Еще раз, пожалуйста. Приведи их еще раз. — Он пообещал, что будет доволен любым предзнаменованием, которое скажут кости.

И, как она делала каждое утро, Немайн изобразила на лице вежливую улыбку и потрясла костями. Руны, пиктограммы и резные изображения животных покрывали отполированные кости, которые представляли собой смесь костей волка, мамонта и человека. То, как они лежали при броске, могло явить предзнаменования; знаки будущего, к которому стремился Тонар, амбициозный и неугомонный представитель Серебряной Крови, каким он был.

И очень хорошо заплатил ей за расшифровку для него.

— Это, вон там. — Она указала на красноватую костяшку пальца, упавшую на плоскую лопатку. — Это показывает драку. Насилие приходит в ваш клан, и плоская длина кости указывает на неизбежность. Говорит о том, что с этим ничего не поделаешь.

— Хм. — Постучав по почерневшему зубу, окруженному все более мелкими осколками кости, Немайн откинула прядь волос назад. Чтобы лучше видеть, как ее серые глаза бегают туда-сюда.

Напрягая свое второе зрение, как давным-давно учила ее мать, шаманка провела руками над костями.

— Тьма... грядет темный воин. Многие восстанут против него. Они падут...как деревья под могучими шагами великана...

Она почти видела это; видела воина, павших, поле битвы...все было окутано пеленой и размыто. Подняв руку к голове, она вздрогнула, когда видение исчезло.

— Это все. Только мельком. Я больше ничего не вижу.

Несмотря на сильную головную боль, Немайн увидела, что его измученное лицо разгладилось от напряжения.

— Очень хорошо. — Когда она собирала кости обратно в сумку, кто-то бросил ей на колени сумку, которая тяжело звякнула. Не утруждая себя подсчетом септимов (по крайней мере, в присутствии норда) Немайн низко поклонилась. — Вы слишком добры, милорд.

— Да, да. Посмотрим, что из этого выйдет. На следующей неделе, ведьма.

Шаман. Верховная жрица Ковена Дремучего леса. Она не стала поправлять его.

— Я буду здесь на следующей неделе, к твоим услугам.

Спасаясь от гнетущей духоты казначейства, она бросила взгляд на изгоев братьев и сестер, которые подметали пол и подсчитывали счета. Они кивнули ей, едва заметно наклонив головы, подтверждая свой союз.

Я тебя вижу. И ты видишь меня, житель предела. Темная сестра. Мы вместе выдержим это испытание временем. Скоро.

Тяжелые септимы лежали в ее сумочке, словно груз на душе.

Северяне или нет, но септимы купили хлеба.

И если чего-то и не хватало Уорренам, так это питательных продуктов. Немайн пробиралась через кучи мусора и фекалий, едва не спотыкаясь о кости, когда ее тошнило. В одной руке она держала свежеприготовленную еду, которую купила в гостинице. — Гарви! Гарви, ты, здоровяк, где Кэрин? У меня есть снадобье, которое лечит ее атаксию.

Гарви, словно выскользнув из тени, шагнул в слабый свет, исходящий от поднятой руки Немайн.

— Ба, мне все равно, куда делась эта бесполезная сучка. Подведи итог.

Увернувшись от его цепких рук, Немайн превратила руку, державшую магический свет, в сверкающий огненный шар. Слишком яркий, чтобы смотреть на него прямо, искрящийся шар заставил Гарви отскочить в сторону. Его ребра почти просвечивали сквозь поношенное подобие рубашки, и он зарычал на нее.

— Ладно, не торопись! Последнее, что я видел, это то, что Кайрин стояла спиной к левому борту. В комнате с дополнительным ведром.

— Я бы с радостью угостил тебя чем-нибудь на ужин, если бы когда-нибудь увидел, как ты поднимаешь кирку или срываешь картошку, негодяй.

Выключив электричество, шаманка раздраженно цокнула языком. Протискиваясь мимо отвратительного мужчины, она пролила тушеного мяса всего на палец, когда осторожно открыла дверь локтем.

— Кэйрин? Кэйрин, я принес тебе кое-что свеженькое. Если я голоден, то и ты, должно быть, умираешь с голоду. Будь ты...

Мертвая.

Бретонка лежала на животе, безвольно вытянув руки вперед и поджав под себя ноги. Искажающий чирикнул на Немайн, его глаза-бусинки блестели, когда он втягивал что-то влажное в свою шепелявую мордочку.

Судя по многочисленным следам от укусов на костлявой спине и ягодицах Кайрин, шаманка знала, какую пищу съел грызун.

— Прочь! Брысь, мерзкая тварь!

Не желая расставаться с таким количеством мяса, она нанесла еще один удар молнии, чтобы свалить искаженого. Когда мех задымился, от него поднялся неприятный запах... смешанный со сладковатым запахом гниения, исходившим от Кайрин.

Аккуратно разложив рагу и хлеб на плоском камне, Немайн перевернула женщину.

Синяки. Конечности ослабли. Мертва по меньшей мере сутки. Гарви, проклятый лазутчик, ты заметил ее по меньшей мере на день позже, чем следовало, Хирсин тебя побери.

Вздохнув, Немайн придвинула к себе быстро остывающее блюдо. Не обращая внимания на запах смерти, она быстро отправила еду в рот, едва не застонав от того, насколько вкусными были свежий лук-порей, говядина и репчатый лук. Последним, что она съела, была корка хлеба у постели Мот Гробагол, когда они готовились к предстоящему дню.

И это было два дня назад. Она умирала с голоду. Облизав миску, она поднесла ее к носу, вдыхая луково-говяжий аромат. Какой цветок может утолить мучительный голод лучше, чем ароматические масла любой знатной дамы?