— Туннель обрушился. Мы в ловушке. Страх придал ее тону больше панического оттенка, чем ей хотелось бы, поскольку камень продолжал давить на нее. Ее шея сильно ныла от боли. Осталось недолго...

Маленькая комната на мгновение наполняется скрипом доспехов и звоном камешков, сыплющихся справа от нее. Движение стихает, Ульфрик переводит дыхание, и она заставляет свое сердце биться снова, благодаря чистой силе воли и внутреннему упрямству. Этот норд чуть не обрушил на нас скалу!

Его голос звучит невнятно.

— Мои ноги в ловушке. — Еще одно движение. — Кажется, я ранен. Фу... моя голова...

Она слышит скрежет стали, когда Ульфрик прикасается к камням наверху, проверяя их несуществующую прочность — на прочность того, что их окружает. Скрежещущий звук перемещается влево, затем вправо, затем наружу, мимо их голов. Во всех направлениях только скала, которую, как она знает, невозможно сдвинуть с места... и она такая же непреклонная. Темно, как в смоле, но звук достаточно близко, чтобы Немайн поняла... его рука не может разогнуться ни в одном направлении. Она проводит рукой по лицу, изо всех сил стараясь не уклониться.

Его голос звучал более уверенно. Мрачный.

— Мы в ловушке. Я не могу, я не чувствую никаких лазеек.

— Я уже говорила тебе об этом. Перестань тратить воздух впустую!

— Успокойся, — говорит Ульфрик тише, чем она ожидала. Звук — его рука слегка постукивает по каменной стене над ее головой. — Здесь сквозняк. Ты чувствуешь это?

Подавляя ужас, желание убежать, пытаясь отвлечься от собственной боли, она постепенно начинает осознавать малейшее дыхание, которое не принадлежит ему. Более слабое, чем взмах крыльев бабочки. Но оно есть.

Сквозняк.

— Ну что ж. — Ее голос звучит хрипло, в нем все еще ощущается привкус грязи, которую она проглотила. — По крайней мере, нам не грозит опасность задохнуться.

Он придвигается к ней поближе. Ощупывая каменную стену, его массивное плечо прижималось к ее позвоночнику, заставляя ее ахнуть от внезапности прикосновения, от боли, когда ее позвоночник царапался о каменные глыбы.

— Сюда...позволь мне...

Нет.

— Нет, придурок, не двигайся, нет!

Где-то вдалеке раздается треск камня, звук такой, словно рушится мир, и потолок рушится.

Немайн пронзительно кричит, снова и снова, когда Ульфрик наваливается на нее всем телом. Она снова опирается на скалу, когда он прижимает ее к себе. Тяжелая — такая тяжелая, что она не может дышать, не может втянуть в себя ни капли воздуха из-за того, что плоскость давит на нее сверху вниз, в стороны... давит —

Агония, когда он выкатывается вместе с ней из-под тяжести валуна и каменной блокады, когда вес скалы раскалывается сам собой. На них обоих сыплется куча камешков, корней и влажной земли, пока они катятся, ее тело буквально придавлено руками, прижимающими ее к себе, снова и снова... боль, боль, боль, пока они не прекратятся.

Замирающий неподвижно, свободный и в то же время несвободный, во внезапной холодной влаге ручья.

Содрогаясь под ним, она понимает, что не дышит. Она дышит, глубоко втягивая воздух, несмотря на то, что над ней дует северный ветер. В странном зеленоватом свете пещерных грибов она понимает, что Ульфрик направил на нее нож.

— Провел им и аккуратно приложил к пульсирующему сосуду на ее горле, где он был холодным и настойчивым. Твердым, как выражение этих глаз, застывших озером, когда он разглядывает ее, лежащую под ним. Наблюдая за ней, как за насекомым, извивающимся на булавке.

В эту игру могут играть двое! Острие ножа впивается в ее плоть, когда он чувствует, как нагреваются ее руки. Пульсирует пламенем, электричеством там, где они оказались в ловушке под его грудью и бедром.

Они лежали вот так, в тени грибов, в тупике ожидая, когда другой сделает первый шаг.

Он заговорил первым. Теперь в его голосе не было и намека на мягкость.

— Не надо.

— Что делать? — Она облизала потрескавшиеся губы, все еще покрытые грязью. — Я могу остановить твое сердце, если захочу, Норд. Один мощный разряд электричества, и я смогу...

Острие ножа изогнулось, рассекая ее кожу. Она оскалила зубы в ответ, когда его дыхание снова овеяло ее.

— Тогда ты умрешь, Женщина предела. И все напрасно.

— Это было бы ни к чему. Ты бы тоже была мертв.

Он резко рассмеялся от неожиданности.

— Да. Верно.

Воцаряется тишина, пока оба обдумывают свой следующий шаг. Она дрожит, пытаясь удержать магию, пламя и молнию, потому что все это причиняет ужасную боль. У нее такое чувство, будто по спине кто-то наступил. Израненная саблезубым львом из-за огромного веса, который она слишком долго несла. Суставы ее запястий ослабли и не слушаются. Хорошо, что ей не приходится угрожать ему, стоя на ногах; в данный момент она не уверена, что сможет устоять на ногах.

Еще более тяжелое дыхание. Его волосы упали ей на лицо, одна косичка, украшенная серебряными бусинками, упала на подбородок рядом с губами. Ее так и подмывает лизнуть ее, чтобы убрать щекочущую кожу, но она не решается.

Потому что он все еще смотрит на нее со смесью недоумения и — Немайн осознает это, когда ее желудок сжимается, — с холодным расчетливым пониманием. Она что-то упускает, где-то там, потому что кинжал медленно и ловко втягивает острие.

И он снова говорит, его глубокий звучный голос вибрирует у нее в груди.

— Ты можешь исцелять, женщина предела?

— Да. Я могу исцелять.

Он наклоняет голову.

— Ты убьешь меня, должен ли я оставить тебя в живых?

"Посасывая внутреннюю сторону щеки", — думает Немайн. Проводит пальцем по лезвию, все еще лежащему на ее щеке. Ловит его пристальный взгляд, все еще изучающий ее. Практически пересчитывает каждую ресничку в тусклом голубовато-зеленом свечении, где бы они ни находились.

Ручей у нее под спиной холодный. Мокрый и неприятный. Она вздрагивает, ерзая, когда его ноги подрагивают рядом с ней.

— Как я могу доверять твоему слову, Медведь из Маркарта?

Ульфрик смеется, издавая мрачный звук.

— Какую клятву я... или ты, если уж на то пошло, можешь дать, в которую мы оба поверили бы? Думаю, мне следует просто убить тебя сейчас. Попытать счастья с этой раной в голову.

Она сглатывает, когда нож возвращается, на этот раз прижавшись к ее горлу. Тяну вниз, разрываю ткань, пока она не оказывается на том месте, где бьется ее сердце.

— Ты могла бы. Но тогда кто поможет тебе выкопать выход из пещеры? Или развести костер.

Затем он замолкает.

— ...Перемирие?

Дышать становится все труднее, когда он лежит на ней.

— Поклянись своим Талосом, что не причинишь мне вреда.

Болезненная усмешка.

— Очень хорошо. Благодаря любви, которую я питаю к своему народу, и моей вере в Талоса, тебе не причинят вреда. Хотя это не больше, чем ты заслуживаешь.

Поняв, что он ждет от нее каких-то слов, Немайн фыркнула.

Она поклялась Эт'Адой и тьмой, пожирающей все сущее, что я не причинит ему вреда.

— Вот так. Просто сделано. А теперь освободи свою проклятую магию, и я позволю тебе подняться.

Ее дыхание становится прерывистым, Немайн зажмуривает глаза. И медленно, хотя это кажется совершенно неправильным, так неправильно поступать... она отказывается от своей силы.

Сжигать нечего.

Они находятся в небольшом замкнутом пространстве, двенадцать на четыре шага в поперечнике. Шестнадцать на семь, если бы она прошла его пешком; ведь она намного меньше гиганта, с которым делила этот провалившийся туннель в течение последнего неизмеримого промежутка времени.

Становится все холоднее, и ее пламя слабеет. Такое слабое, когда она держит его в ладони. Его тепло успокаивает, хотя и отнимает у нее силы, ее запасы маны, когда Ульфрик садится так близко, как только осмеливается, к огню, танцующему в ее руках.

Ручей насквозь промочил ее спину и его ноги от коленей и ниже. Тут уж ничего не поделаешь, они оба промокли, замерзли и, боги, такие несчастные.

Некоторое время назад ярл Виндхельма попытался окликнуть ее. Она кричала Ралофу, чтобы кто-нибудь услышал ее зов и помог копать. Как и Ульфрик, она пыталась сдвинуть несколько камней, которые похоронили их в этом месте... где-то глубоко под мостом, по которому они прошли. Но безрезультатно, каменистая плита так хорошо загораживала отверстие, что его засыпало множеством мелких камней и ручейков грязи

Рева больше нет. Дракон, должно быть, двинулся дальше.

Немайн дрожит. По мере того, как температура падает, мелкая дрожь сменяется сотрясением всего тела. И мокрое, неожиданное купание в ручье — ее одежда изрядно промокла. Жаль, что ни одна из досок с моста не упала вместе с ними. Немайн уже пыталась поджечь несколько слипшихся комков паутины, но вещество прилипает и образует кашу. Оно не горит.

Они едва ли сказали друг другу хоть слово с тех пор, как он отпустил ее. Он откатился от нее и остался сидеть на корточках. Осторожно прикоснулся к ране на голове, которая все еще кровоточила, пока он неуверенно поднимался на колени.

С трудом заставив себя сесть, Немайн поманила его к себе. Удивляясь какой-то части своего сознания, которая не была полностью поглощена выживанием, жестокой иронии всего этого.

— Наклонись

Он бросил на нее взгляд, полный отвращения.

— Нет. Ты подойди поближе.

Плечи и запястья Немайн громко хрустнули, и она зарычала. Затем придвинулась ближе.

— Вот так! Теперь позволь мне осмотреть твою голову. Упрямый норд

Из-за раны на его левом виске волосы слиплись, превратившись в толстый слой грязи и копоти черного цвета.

— Раны на голове кровоточат быстро и долго, но заживают быстро. Вот... — Он отпрянул, когда она дотронулась до них пальцами.

И издала долгий, громкий вздох досады, призывая исцеляющие руки — золотые нити света, похожие на солнечные лучи, — чтобы обхватить разорванную кожу.

Она крепче обхватила его голову руками, и он превратился в камень под ее руками. Как больной зуб, подумала она, рана стала глубже. Камнепад повредил мягкие ткани под костью черепа.

Всего лишь на мгновение сосредоточившись, она остановила опухоль, которая в конечном итоге могла лишить его жизни.

— Вот так. Как ты себя чувствуешь?

— Холодно. — Наблюдая, как она еще плотнее закутывается в халат, Ульфрик закатил глаза. И раскрыл объятия. — Иди сюда.

— нет! — Отодвигая свой зад еще дальше, чуть не приземлившись обратно в ручей, Немайн бросает на него взгляд бусинок. — почему?

— Потому что ты умрешь от такого холода. Я могу сказать. Ты хочешь умереть, достопочтенная женщина? Останешься здесь, в земле, уже похороненная? Ибо я скажу тебе, что моя жизнь закончится не так.

— Я все еще могу создавать пламя. Это не моя вина, что здесь нечему гореть. Уходи.

Еще один мужской вздох.

— Очень хорошо.

* * *

Здесь, в пещере, почти невозможно определить время. Только грибы, зеленые и светящиеся, дают им возможность видеть. Не видно ни лучика света; невозможно сдвинуть огромные каменные стены, окружающие их. Они попытались и чуть не обрушили на себя валун размером с лошадь. Немайн уговаривала его подождать до утра, чтобы попробовать еще раз, когда немного поспит.

Проигнорировав ее совет, норд продолжил копать. Бросая в нее камни, как ей показалось, намеренно, с хмурым видом, пока он рылся в куче спутанных корней, глины и гальки. После того, что, должно быть, заняло несколько часов, Ульфрик бросил копать. Перестал звать Ралофа на помощь. Он лежал там, в дальнем углу от ручья, и, казалось, спал. Хотя она могла сказать, даже сквозь оцепенение, вызванное холодом, что отдых, который он получил, был недолгим и скудным, поскольку он дергался. Веки его закатывались во сне. Конвульсии давно прекратились. Ей было слишком холодно, чтобы дрожать; плохой знак, подумала она про себя, пытаясь вызвать хотя бы малейший намек на огонь. Бесполезно — ее магия иссякла. Ничего, кроме пронизывающего, пронизывающего до костей холода и зеленого свечения, которые теперь будут бодрствовать над ней, пока она умирает.

Она обещала. Она не станет, ни за что не убьет его там, где он лежит. Каким бы соблазнительным это ни казалось. Немайн пообещала. Немайн сдержит свое слово.

И вот она сидела в дальнем конце пещеры. Почти в трансе, размышляя о различных способах смерти и оценивая боль каждого из них как способ скоротать время.

Сжигание огнем? Плохой. Тонуть? Не менее ужасно. Смерть от того, что тебя сожрут заживо? Конечно, самое худшее. Она видела это; видела, как это случалось с козами и лосями, которых съедали волки в горах Друадах. Они съедали их, пока животные были еще живы...вытаскивали кишки, оставляли их на снегу, от которых шел пар, и ели. Разрывает внутренности еще живого, будь то человек или зверь. Смерть от холода...

Это был не самый худший выход.

Немайн, должно быть, потеряла сознание, потому что, когда она пришла в себя, ее щека лежала в ледяной воде ручья. Не в силах ни пошевелиться, ни позвать на помощь... она осознает, что ее волосы замерзли, превратившись в гнездо из колючих сосулек. Она попыталась заговорить, но из ее рта вырвался лишь тихий писк.

Внезапно она видит неясное пятно. Движение, и он приседает рядом с ней.

— Маленькая дурочка.

Не в силах сопротивляться, она склоняет голову на шею, пока Медведь, которого она боялась всю свою жизнь, снимает с нее почти окоченевшую, замерзшую одежду. Кристаллы, думает она, пытаясь сфокусировать взгляд.

Кристаллы льда, такие красивые в зелени грибов. Они притягивают взгляд, как драгоценные камни. Она не замечает своей наготы, настолько очарована красотой убийственного холода, что начинает двигаться, словно во сне; ее онемевшая плоть прижимается к чему-то обжигающему.

Что-то бархатистое, мягкое и обжигающе горячее. Он снял кольчугу? В замешательстве думает Немайн. Мраморные руки с сухожилиями, покрытые редкими золотистыми волосками, притягивают ее ближе к пылающей, должно быть, его обнаженной груди.

Фу! Это почти невыносимо, когда она оттаивает рядом с ним. Мурашки по коже, как будто она просыпается, когда ей во сне сломали руку. Он крепко держит ее, не позволяя пошевелиться, когда она слабо пытается вырваться.

Сквозь пелену переохлаждения она понимает, что он ее ругает. Глубокий голос Ульфрика, в котором слышен странный акцент из-за северного диалекта, с которым она постепенно знакомится, перечисляет ее недостатки.

— глупая женщина. Я дал тебе обещание, а теперь еще и это. От тебя разит, как от сортира и солдатской палатки в одном флаконе.

После того, как Немайн несколько раз облизала губы, ей удается возразить.

— От тебя... пахнет...как от самого... дерьма.

— хорошо. Изгой снова живет.

Молчание на сотню ударов сердца. Боль ослабевает, по спине ее разливается приятное тепло.

Разве норды не испытывают большего отвращения к наготе, чем сейчас? Слишком уставшая, чтобы проявлять любопытство, Немайн зевнула и обхватила озябшими ступнями то, что на ощупь напоминало бедро. Заставляя его зашипеть, когда чья-то рука убрала ее ноги.

1234

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓