— Я скоро вернусь.
— Несомненно, мистер Мёрфи, пожалуйста, приходите!
Теперь можно расслабиться и попытаться дойти до Дырявого Котла без потерь. А там — спасительный камин и домашнее тепло. И чёртовы Уизли, чтоб они все были здоровы!
2. Оригинал
Материалы на Грейнджеров были значительно более скучны. Что поделаешь, жизнь магглов — та же самая, что у магов, только, вдобавок, ещё и без волшебства. Я даже их имён не запомнил. Мистер был каким-то клерком среднего звена на фабрике резиновых изделий. Надо было туда и Артура устроить сразу, как Чарли появился! А то мистер Гренджер, похоже, зарплату получает продукцией родного предприятия. В общем, братьев и сестёр у Герми нет. Миссис занимается обрезанием. Нет, нет, всего лишь в цветочном салоне. Но! Миниатюрная гильотина в стиле Мела Брукса на столе присутствует. Так что, товарищи, которые презирают красные Феррари и чёрные Хаммеры — милости просим; одним элегантным движением вы станете постоянными клиентами этих достойных марок!
До Хогвартса Герми успела поучиться в маггловской школе. Ничего страшного, даже особый заряд бодрости в теле образуется. У меня, правда — по воспоминаниям — вместе с многочисленными гематомами от общения с Дадличкой. В общем, Гермиона — молодец. Демон мне сказал, что, по словам аналитика, штудировавшего сценарий, изначально всё шло к тому, что целоваться я должен был именно с нею, но тут тупая курица обнаружила, что другой жертвы, кроме Гермионы, для Рона нет. Нет, мне — что тот крокодил, что тот, — без разницы. Хотя, у Герми где-то посреди перекати-поле на её плечах ещё и мозги есть. Хех.
Я намекнул Сириусу, что у нас есть дело в городе, касающееся только нас двоих, и что ни одна живая душе не должна даже заподозрить, что мы куда-то умотали. Лучше бы он меня просто послал. Так нет же, мы пошли выбираться из дома какими-то секретными ходами. Разрази меня Грюм, если это место не больше Хогвартса! Через каких-то полчаса петляния по лабиринту переходов я забыл, как меня зовут, а ещё через час мы вышли к Темзе в каком-то подозрительном месте. По крайней мере, группа подростков одухотворённого вида, лузгающих семечки на корточках в затуманенном сумраке ведущего к берегу переулка, не могла даже правильно определить направление к ближайшей телефонной будке, и крёстный был столь любезен, что немного подбросил их до места. Поймать, как всегда, забыл. Ах, досада! Я бросился было им на помощь, желая залечить их раны, но глупая молодёжь в темноте не распознала моих намерений и принялась уползать со скоростью, максимально возможной для человека с переломанными ногами. Сириус проявил себя злым и бесчувственным человеком, хохоча над этим до упаду, а потом на моё законное возмущение заявил, что я их испугал значительно больше своими пятисантиметровыми окровавленными клыками. Забодай меня шипохвост, совсем забыл, что у меня в минуты приступов сострадания зубы режутся. В общем, развлеклись немного.
Как верёвочке не виться... Как я ни оттягивал неприятный момент... Между прочим, мне было по-настоящему страшно. Среди ночи разбудите — не глядя махну Сириуса, которому я должен был сообщить то, что собирался, на объятья Волдеморта. Конечно, не в ахтунговом смысле этого слова, а, скорее, как холодные объятья смерти. Страшно? А то! Для начала мы закатились в бар аккурат напротив больницы. Тоже, кстати, интересно — они его там специально поставили? Чтобы лечить родственников больных? Крёстный, к слову, не пьёт. Совсем. Говорит, что из-за особенностей собачьей чуткости моментально съезжает с катушек, из огромного чёрного пса превращается в белого пуделька и пристраивается ко всем подряд с романтическими, естественно, намерениями. Ха! Можно подумать, он и так не пристраивается! Пока мы с ним разговаривали, он как-то неуловимо успел познакомиться с некоей красоткой и вызвался проводить её до туалетной комнаты, откуда и вернулся спустя полчаса раскрасневшийся и довольный жизнью. Люто, бешено завидую. Крёстный, ты — мой герой! В общем, последнюю сигарету он, считай, выкурил.
— Сириус!
— Да, Щеночек! — поглядите на него, ни один кот, объевшийся сметаны, не в состоянии изобразить столько умиротворённости, блаженства и неги!
— Скажи мне, как ты ко мне относишься? — надеюсь, от такого типично девичьего вопроса он меня за ахтунга не примет. Да, такое благодушие так просто не пробить!
— Как к своему щеночку, конечно!
— Почему? — этот вопрос поставил его в тупик. Он озадаченно посмотрел в пустой стакан с остатками апельсинового сока. Напрасно, между прочим. Истина, как известно — в вине!
— Что значит — почему? Гарри, ты что, дунул, что ли? Кстати... — он захлопал себя по карманам кожаной куртки. Ага, так я тебе и поверил, что ты самокрутку с собой носишь!
— Это из-за того, что я сын Джеймса и Лили?
Сириус озадаченно посмотрел на меня. Как на барана, не меньше:
— Сначала — да! А потом... Ты — мой друг и щенок из моей стаи! — продолжать он не стал, но на лице его было написано, мол, о чём тут ещё говорить?
— Пойдём! — я встал и, не оглядываясь, направился на выход. Крёстный поймал меня уже на улице:
— Гарри, постой! — он ухватил меня за локоть, останавливая и поворачивая к себе: — Что это за чертовщина только что была?
— Пойдём, Сириус! — я потянул его в направлении госпиталя. — Пойдём, мне и так непросто...
Эх, крёстный, знал бы ты, что я на тебя сейчас обрушу, пошёл бы? Я-то уже всё это пережил. И на стенки кидался, когда никто не видел, и в подушку орал от безысходности под Пологом Тишины, и кулаки в кровь разбивал. Ничего не поделаешь, то, что я задумал, мне в одиночку не провернуть. И цена этому — жизни. Твоя жизнь, кстати, крёстный! Может, тебе она и не столь дорога, но я... Я ещё не знаю, как меня встретит моя собственная семья и не знаю, захочется ли мне быть с ними, но ты, крёстный... Ты мне нужен. Как друг, как боевой товарищ, как вожак моей стаи, чёрт возьми!
Кутаясь в куртку, я пересёк улицу и зашёл в холл больницы. Сидевшая за конторкой страшненькая медсестра сразу так заулыбалась, что мне стало боязно за свою непорочную юношественность. К счастью, смотрела она сквозь меня — на усатого красавца с байкерскими патлами, следующего за мной. Во, точно, меня не видит в упор! Я безрезультатно пощёлкал у неё перед носом пальцами. Куриная слепота — это когда есть слепая курица. Или овца. Сириус, встав рядом со мной, повторил мой жест, как заправский гипнотизёр.
— Алё, гараж! — и потом обратился ко мне: — Мы тут что делаем?
— Мы в двести двенадцатую! — никакой реакции. Слышите ли вы меня, бандерлоги?
— Нам в двести двенадцатую! — добродушно сообщил крёстный дурнушке. Слышим, о Каа!
— Сейчас, сейчас! — медсестра принялась листать что-то на своём экране, пару раз стукнула по клавишам и опять немного промотала: — Двести двенадцатый, без ограничения по времени. Вы — Поттер? — наконец-то, она обратилась ко мне и улыбнулась. Мерлин, я чуть в обморок не упал! Джоконда нашлась! Тётенька, отвернитесь, у меня сердце слабое!
— Да! — ответил я, с трудом сглатывая ком в горле. Есть у меня такое — если напиться яблочного сока перед полётами на метле, то легко можно распрощаться с завтраком. Оказывается, не только полёты на метле помогают. Я-то думал, что в Гриффиндоре девушки страшные, а тут такое чудо сидит!
— А вы — старший брат? — проблеяла овца, переводя влажный взгляд на Сириуса.
— Нет, просто друг! — сказал Бродяга, приобнимая меня. Сириус, соб-бака! Мне же ещё сюда наведываться придётся!
— Может, мы уже пойдём? — спросил крёстный.
— Я провожу! — встрепенулась было красотка, но, поняв, что оставить пост не может, сразу потускнела. Я повёл Сириуса в палату. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и повернули налево по коридору. Запах больницы здесь почти не ощущался, поскольку тут было крыло для тех, кого лечить уже толком не будут. Вот, к примеру, пациент, к которому мы идём — овощ. Ну, то есть, он даже не в коме, а просто... Мозг умер. Давно. То, что сейчас увидит Сириус — пустая оболочка. У меня так погано на душе, как даже не было, когда я сам его увидел. На секунду мне пришла в голову шальная мысль, что без этого можно и обойтись... Нет, не получится!
Я набрал на замке комбинацию цифр. Замок щёлкнул, и я зашёл первым, предоставляя крёстному самостоятельно решать, стоит ли за мной следовать. Он тоже зашёл. Увидел тело на кровати со вставленными в рот трубками системы искусственной вентиляции лёгких, электрокардиостимулятор, провода и контактные площадки электростимуляторов мышц, бледное, точнее, даже белое лицо на подушке, пять лет не видевшее солнечного света. Вопросительно посмотрел на меня. Я отошёл к стене и прижался к ней спиной. Чёртовы пятнадцать лет! Меня колотило так, что я готов был разнести к боггарту всю больницу!
Сириус опять повернулся к телу на койке и оглядел его уже внимательнее. Самое странное, что за эти пять лет оригинал немного подрос и уже выглядит не на десять, когда это всё произошло, а старше. Мне трудно сказать, насколько, поскольку он всегда лежит. М-да, было бы странно, если бы он вдруг встал. Очень неудобно бы получилось. Для многих людей, но я в их число не вхожу. Правда, за мою жизнь тогда не дали бы и гроша, — такие свидетели, как я, долго не живут. Крёстный, наконец, разглядел шрам на лбу и теперь переводил взгляд с одного шрама на другой. Ну, то есть, сначала пялился мне на лоб, а потом на лоб оригинала. Потом всмотрелся в черты лица, его лицо приняло беспомощное выражение, а потом на него накатило понимание. Того, зачем я его сюда привёл и кто именно лежит в этой койке. Я закрыл глаза, покрываясь холодным потом.
Я услышал, как Сириус сел на пол, а потом до меня донёсся леденящий душу вой, пронизывающий каждую клеточку моего тела. Я заткнул уши, но всё без толку — ужасные завывания продирались сквозь ладони мне прямо под кожу, а там, казалось, проходили непосредственно в черепную коробку, минуя ушные раковины. И внезапно разверзся ад. Пол и стены тряслись, оглушительный грохот бил по ушам, что-то звенело, разбивалось, лопалось и взрывалось. Открыв глаза, я осознал, что в палате осталось только два уголка, которые бьющаяся во всё подряд лбом огромная чёрная собака старательно огибала, — небольшой клочок пространства вокруг меня и койка с медицинскими приборами. Когда он в очередной раз проносился мимо, я бросился псу на шею и повис всем весом, замедляя и останавливая.
Он проволок меня пару метров, а потом сам упал на изорванный линолеум пола, поскуливая и тяжело дыша. Я, наконец, смог оценить масштаб разрушений. Редкие уцелевшие куски штукатурки с краской на них, местами битый кирпич. До сих пор не могу понять, как собака, пусть и большая и даже чуточку волшебная, таранит лбом кирпичные стены, до этого успешно простоявшие двести лет, выбивая осколки кирпича и оставляя гигантские вмятины, при этом даже не получив ни царапины. Нет, я, конечно, понимаю, что у Сириуса, судя по некоторым его выходкам, в голове, кроме кости, ничего нет, но как можно не пробить шкуру? Когтями адское создание превратило линолеум в кучу трухи из пластика, волокон основы и мягкой подложки и оставило глубокие борозды в бетоне перекрытия.
По-прежнему скуля, Бродяга начал превращаться в человека. Я тут же отскочил в сторону, — не хватало ещё с голым мужиком обниматься! — и накинул на него упавшую занавеску. Впрочем, Сириус этого не заметил, — он сидел, склонив голову, и по щекам его текли слёзы. Он их периодически смахивал, оставляя на лице полосы, грязные от кирпично-бетонной пыли. Я не пытался его утешить, мне самому требовалась помощь. Зрелище здоровенного мужика, рыдающего, как школьница, настолько меня проняло, что я, прислонившись к стене, сам исходил на мокрое дело. По несчастному Сириусу, у которого злая сила отобрала всё, что было ему дорого, по оригиналу, не заслужившего ни малейшего из той бесконечной вереницы несчастий и мучений, выпавших на его долю за короткие десять лет. По себе, наконец, ведь я тогда тоже умер, — похищенный, со стёртой памятью я занял этот бессмысленный пост со шрамом на лбу.
Надо отдать крёстному должное — соображал он быстро. Как я позже убедился, узнав живой труп на больничной койке, он практически моментально составил цепочку выводов, не только ухватив суть основных событий, приведших к трагедии Поттера, но и список наиболее вероятных участников в ней, безошибочно распознав и мою роль в происходящем. Последнее особенно непонятно, ведь я мог быть вполне сознательным самозванцем, но тут уж сработало звериное чутьё Бродяги, и он с открытым сердцем пошёл у него на поводу.
Взял себя в руки он очень скоро — и пятнадцати минут не прошло с момента, как мы вошли в палату, как он пришёл в себя, массируя виски и глазницы. Потом он двинулся ко мне и осторожно протянул руку. Нет, я его не боялся. Уже не боялся. Крёстный запустил мне руку в вихры и сильно, по-мужски, потрепал меня по голове:
— Всё будет хорошо, Щеночек!
У меня как будто камень с души свалился. Это было как раз то, что мне жизненно важно было услышать. Нет, не то, что всё будет хорошо, именно в этом у меня уверенности — ни на грош! Завернувшись в занавеску, как в тогу, Сириус подошёл к койке и положил руку на лоб оригиналу, убирая в сторону волосы. Он постоял ещё некоторое время, прощаясь, а потом неожиданно спросил:
— Давно?
— Пять лет назад, — буркнул я, пытаясь отгадать, что именно его интересует, а потом, на всякий случай, добавил: — Я об этом узнал две недели назад.
Крёстный кивнул, подтверждая получение информации и, вопреки моим ожиданиям, расспрашивать дальше не стал. В каком-то смысле, оно и лучше, но стоит расставить точки над i сейчас, поскольку я не знаю, когда у нас получится остаться наедине. Я поднялся и приступил к уборке. Точнее, к ремонту. Что означало, что мне придётся произнести Репаро пару миллионов раз только для того, чтобы через три дня все опять разрушилось. Не совсем, конечно, но настоящий ремонт всё равно делать придётся.
— Кто ты?
Этого вопроса я боялся. Отчасти потому, что ответа на него я не знал. Отчасти оттого, что он ставил забор между мной и оригиналом, которым я себя искренне мнил всё это время.
— Я не знаю точно. Сыщики, которых я нанял, дали мне три имени бесследно пропавших моего возраста примерно в тот момент...
— Тебе пересадили память? — крёстный начал собирать из обрывков свою любимую косуху. — Ты знаешь, что это — очень опасно? От этого умереть можно!
